Германн Гартфельд. Вера вопреки КГБ

Ответить
Аватара пользователя
narroway
Администратор
Сообщения: 1359
Зарегистрирован: 05 ноя 2018, 23:32

Германн Гартфельд. Вера вопреки КГБ

Сообщение narroway » 22 сен 2020, 14:23

Германн Гартфельд.
Вера вопреки КГБ



ГЕРМАНН ГАРТФЕЛЬД
ВЕРА ВОПРЕКИ КГБ

Перевод с английского языка Валентины Курат
Предисловие Феликса Хмельковского
Литературный редактор Лев Хмельковский


ВОПРЕКИ ВСЕМУ - ВЕРИТЬ

(Предисловие на заданную тему)

- Если ты будешь продолжать писать, мы тебя убьём.
Мы устроим тебе автокатастрофу..., - эти слова услышал Германн
Гартфельд от молодого офицера Госбезопасности незадолго
перед тем, как был выдворен из страны. Он знал, что Органы
слов на ветер не бросают. Он испытал это на себе.
В КГБ - убийцы-профессионалы, но надо сделать выбор между
совестью и страхом. Геманн этот выбор сделал. Так появилась
книга, которую вы держите в руках.
Эта книга во многом автобиографична. В остальном она -
свидетельство. Её автор - "русский" немец из того поколения
немцев 40-х годов, местом рождения которых стали Сибирь и
Казахстан. Из того поколения, что стало жертвой
большевистского геноцида. Огромный народ с превосходной
культурой был изгнан от дедовских могил параноидальным
страхом нескольких кремлевских недоучек. Была вывезена в
омские просторы и семья Германца Гартфельда.
Но когда все самые родные и близкие уже расстреляны или
арестованы, когда ночные визиты привычны, как снег в Сибири,
когда ощущаешь присутствие Божие в этом обезумевшем от
атеизма мире, - тогда перестаёшь оглядываться по сторонам.
Германн организовал и возглавил нелегальный молодёжный
кружок христиан-баптистов...
Конечно, его арестовали.
Он отсидел в лагере без малого семь лет. Из них семь месяцев
в одиночной камере в подвалах областного управления КГБ.
Его методично избивали, потом уговаривали, потом снова
избивали. Ему там исполнилось 18.
По отбытии срока Германн вернулся в Ташкент, к родным.
где снова "принялся за старое". Это были группы молодёжи.
они тайно собирались, вместе читали Библию, вместе пели.
вместе молились, вместе верили и надеялись. Германн был
лидером в этом движении ко Христу.
Его снова "сдали".
Стукачей тогда было много. Это были недавние 70-е годы.
Годы, когда мы на кухне "из-за бугра" узнавали о Сахарове и
Солженицыне, о Винце и Тереле. Это были годы, когда диктор
Игорь Кириллов в программе "Время" бесстрастным голосом
читал официальные сообщения об очередной persona non grata.
В КГБ Гартфельда поставили перед выбором - или снова в
лагерь, или...
- Ты знаешь, - рассказывал мне Германн, - мы плакали, когда
нас выгоняли из страны.
Напутствовав предупреждением об автокатастрофе в случае,
если Гартфельд будет распространять"заведомо лживые измышления
о жизни верующих в СССР", их - Германна и его жену
Марию - выгнали из страны, где "так вольно дышит человек".
Но он писал книги. И Бог хранил его от рук убийц с площади
Дзержинского.
Одной из первых увидела свет книга "Вера вопреки КГБ".
Она была предназначена для западного читателя. И западный
читатель увидел нечто совершенно отличное от сообщений о
пятилетних достижениях со строек коммунизма. Западный
читатель был ошеломлён. Эта книга стала логическим
продолжением темы "Архипелага". Она вызвала волну
движения в поддержку в Советском Союзе. Она породила потоки
писем и пожертвований в пользу репрессированных христиан.
В этой книге речь пойдёт о лагерях. Сейчас готовится к
выходу книга Г.Гартфельда "Повесть Ирины" о психиатрических
клиниках, где отбывали свои бессрочные сроки "особо опасные"
христиане. И в начале 1994 года мы предложим вам последнюю
книгу из этой трилогии: "Пастыри, стукачи и церковь". Это
будет повествование о работе КГБ внутри Церкви.
Увы, многие действующие лица этих страниц ходят среди
нас, прославляют "сумерки свободы", упорно не желая узнавать
свои черты в изменённых автором именах и фамилиях.
Покайтесь, пастыри-сексоты, ибо лежитуже секира при корне
дерев! (Лк.3,9)
Сегодня д-р богословия Германн Гартфельд является
пастором одной из баптистских церквей в Германии. Кроме
этого, он читает лекции в Московском Библейском Институте.
Это его очень удивляет. Он никак не может привыкнуть к тому,
что по улицам Москвы ему разрешено свободно ходить.
Ещё он любит свою жену Марию, которая разделила с ним
все невзгоды и тяготы арестов и изгнания. Ему часто приходится
уезжать из дому (у него есть студенты и в Сеуле, и в Брюсселе),
и тогда он каждый вечер звонит Марии. А когда он читает нам
в Москве лекции, то большую часть академического времени он
рассказывает студентам о своей Марии. И надо сказать, мы с
удовольствием его слушаем...
Пусть Бог продлит их счастье быть вместе! Пусть эта книга
поможет нам освободиться от метастаз большевистской заразы.
Москва, май 93г.
Феликс ХМЕЛЬКОВСКИй,
Студент Богословского факультета Московского Библейского института.



ПРОЛОГ
Он боролся с болью в отбитых почках, с болью
всего, что было отбито у него внутри. Сплюнул: кровь. Тело
конвульсивно содрогалось. Лицо исказилось от боли. Но он
не произнёс ни звука.
- Скажи нам, кто тебя бил?
Он покачал головой.
Сотрудник спецслужбы встал и вышел из комнаты,
охранник последовал за ним. Глаза избитого человека следили
за вышедшими из комнаты. И он улыбнулся. Дежурный
тюремный надзиратель не мог понять этой улыбки, и спросил:
- Старик, что тебе так радостно?
- Скажи им, - с усилием сказал пожилой мужчина и его
лицо вновь исказилось отболи, - что я люблю Его...
- Кого?
Пожилой мужчина мгновение оставался безмолвным.
Потом он выдавил из себя.
- Скажи ему, что Иисус также возлюбил его до смерти.
Передай моей.../он вновь плюнул в ведро кровью/ ... моей
любимой России, что я любил её больше жизни, и...
Его голос утихал, но он всё-таки смог сказать:
- Иисус любит эту страну больше, чем её собственные
сыновья...
Его глаза закрылись. Избитое тело замерло.
В изолятор вбежал заключённый, пронзительно крича:
- Батя! Не умирай!
Отчаянный крик побудил надзирателя отойти, притаиться
в углу. Заключённый, рыдая, упал на нары, положил голову
на грудь старого человека.
- Не умирай! Это из-за меня! Не умирай, батя! Батя, прости!
Старый человек исподволь вновь открыл глаза, приподнял
правую руку и положил её на обритую голову заключённого.
- Не плачь... - прошептал он. - Я люблю тебя... и Россию. Я
хочу домой...
Рука сползла с головы молодого человека, - веки закрылись.
Но ласковая улыбка осталась на лице.
- Батя, не умирай! - вновь закричал заключённый. Но сердце
в груди замерло. Заключённый встал и побежал к зданию
главного управления лагеря. Остальные заключённые
смотрели вслед бегущему.


Судья:
- Почему ты так избивал Рамина?
Обвиняемый:
- Он был непонятен, этот верующий. Не такой как все. За
двадцать лет заключения для многих стал отцом родным, знал
как утешить каждого из нас, дарил, казалось бы, реальную
надежду на будущее. Вот я - убийца; со мной, как говорится,
всё ясно. Но и я к нему привязался, научился его любить.
Как-то из письма с родины я узнал, что моя девушка стала
верующей и её родители намерены запретить ей переписку со
мной. После этого письма я прямо свихнулся. Не знаю, что и
натворил бы. Но Рамин подошёл ко мне с улыбкой. Я не знаю,
почему бил его. Мне вдруг показалось, что все христиане -
жулики и обманщики. Меня оттащили от Рамина, а его
забрали в изолятор. Я забрался на нары и укрылся одеялом с
головой. В камере тюремный начальник выстроил заключённых,
чтобы узнать, кто избил Рамина. Но никто не отважился
сказать ему, что это я сделал, смолчали даже "стукачи".
На следующий день заключённый Банников, который
освобождался как раз, когда меня допрашивали, украдкой
сунул мне письмо от моей девушки. Она писала: "Гена, я стала
верующей и теперь молюсь о том, чтобы и ты также поверил в
Него и чтобы, когда ты освободишся, мы могли служить ему
вместе. Я буду ждать тебя все пятнадцать лет, пока ты будешь
в тюрьме".
Тут я испугался. Ведь я бил старика так сильно... Я
побежал в изолятор. Но он умер... А то первое письмо было
обманное, его написали в оперслужбе.
Судья оборвал:
- А это уж не твоё дело!
Воскресным утром двор тюрьмы оглашали проклятия и
злобные крики:
- Расстрелять гада! В "тёмную" его!
Геннадий стоял лицом к заключённым и видел их лица.
Среди всеобщей злобы были и отмеченные страданиями,
готовые к прощению. Вскоре заключённые устали, крики
прекратились. И Геннадий заговорил в тишине:
- Хорошо. Я действительно больше не хочу жить. Я убил
совесть нашего лагеря. Я заслужил смерть. Но я хочу быть с
ним, хочу встретиться там, в ином мире, где он простит меня.
Я вижу лагерь в последний раз. Тихая улыбка на лице
Геннадия-убийцы. Он стал христианином и теперь глядел на
меня с крыши барака. Я отвернулся и пошёл к машине, в
которой меня ждали друзья. Моя сестра сказала, кажется,
сама не веря этому:
- Ты счастлив, что наконец свободен?
- Ты что имееш в виду - свободен?
Она не поняла...
- Не плачь. Я люблю тебя... и Россию тоже.
Я опять услышал эти слова".
- Пожалуйста, доставь мне радость, Олег, - сказал я
водителю. - Можем ли мы в последний раз объехать вокруг
лагеря?
Мы ехали очень медленно. С вышек по углам на нас глазели
свежелицые молодые солдаты, каждый из них был абсолютно
уверен, что "защищает родину от врагов".
Итак, что же значит "свободен"? Я уже вне ограды, я
свободен. Но и Геннадий - убийца тоже свободен, полностью
свободен. Ни один тюремщик, даже советский, уже не властен
над его душой, не сможет отобрать новообретённую свободу
во Христе.



ПЕРСОНАЖИ ЭТОЙ КНИГИ
В ПОРЯДКЕ Их УПОМИНАНИЯ

Сил Лена - молодая верующая женщина, муж
которой (без её ведома) по заданию КГБ внедрялся в
евангельские братства.
Игорь - муж Лены Сил.
Столяров - руководитель братства "Коммуна Снон",
осуждён за веру.
Трофим и Костя - братья из Баптистской церкви, к которой
принадлежал Пётр. Арестованы вскоре после Петра и
осуждены вместе с ним.
Лапин Ваня - главный руководитель Реформистского
Адвентистского братства в Казахстане, много лет провёл в
тюремных трудовых лагерях.
Лукаш - член церкви Лапина, бухгалтер местного колхоза,
принуждался к сотрудничеству с КГБ.
Леонид - председатель группы молодых людей легальной
Баптистской церкви.
Панкратов - проводил тайное крещение молодёжи из
окружения Леонида.
Прошин Алёша /Алёшка, Алёшенька, Алексей/ -
православный священник, освобождённый после тридцати лет
заключения, посвящённый на служение верующими Истинной
Православной церкви..
Попова Даша - маленькая девочка, племянница Прошина,
позже стала женой баптистского пастора.
Тошкин Вася - баптистский проповедник в Томске,
содержался в тюрьме вместе с Прошиным.
Никанор - ведущий пятидесятник, друг по заключению
Петра, Кости и Трофима в их первом тюремном лагере.
Семён - глубоко верующий христианин, член Истинной
православной церкви.
Виктор - молодой человек, несправедливо осуждённый на
10 лет заключения, за приписанное ему убийство милиционера;
приведён ко Христу в тюрьме Петром и другими верующими.
Спиридонов, капитан - заместитель начальника тюремного
лагеря, чей отец /бывший руководитель церкви Адвентистов,
к которой принадлежал Лапин/ был убит сотрудниками КГБ.
Иван - бывший гонитель баптистской молитвенной группы;
союзник Петра и других верующих.
Трауб - лютеранский пастор, несправедливо осуждённый за
вымышленное изнасилование своей дочери; умер в тюремном
лагере.
Одинцов - баптистский руководитель, затравлен собаками
по команде охраны.



Секретарь районного комитета Коммунистической партии
в среднем городке на севере Казахстана по телефону сообщал
начальнику местного отделения КГБ, что в городе группа
людей ведёт себя странно. Ими следовало бы заняться.
- Что же они делают?
- Верующие... Все эти собрания, литература, песнопения,
Других вовлекают...
Сотрудник КГБ на другом конце провода поспешил
заверить секретаря, что его отделение уже в курсе дела и
вскоре данные о молодёжной группе будут переданы
районному комитету партии.
Родители Лены Сил принадлежали к общине пятидесятников.
Когда Лене было двенадцать лет, её родители
были арестованы, а девочка определена в детский дом. Она
постоянно плакала, скучая за родителями. Так бы и изошла
слезами, если бы не приятный молодой человек, который
рассказал ей, что был другом её отца. Девочка-подросток была
рада ему и веселела всякий раз, когда он приходил.
Воспитатели и учителя в школе были любезны с ним.
Молодой человек легко завоевал сердце девушки. Если он
исчезал на месяц или два, Лена тосковала по нему даже
больше, чем по своим родителям.
Вскоре Леночке исполнилось шестнадцать. Она уже знала
о смерти родителей. Волна тёмных мыслей накатывалась на
неё. Лена закрывалась в своей комнате и плакала, зарывшись
лицом в подушку. Именно в такую минуту тихонько
открылась дверь. Пришёл Игорь. Он нежно обнял Лену за
плечи и прижал её голову к своей груди. Как он вошёл в
комнату? И как раз в трудную минуту. Мысль, что он, должно
быть, послан ей Богом, успокоила Лену.
Игорь навещал её чаще. Он приносил ей интересные книги.
Многие из них рассказывали о бдительности советских чекистов,
о буднях государственной службы безопасности-- КГБ. Лена
с интересом читала эти книги, с трудом расставаясь с ними
перед сном. Она поступила в молодёжную Коммунистическую
организацию - комсомол. Мысли о Боге всё реже посещали её.
Когда Лене исполнилось восемнадцать, Игорь обнаружил,
что неуклюжий подросток превратился в привлекательную
молодую девушку. Как гадкий утёнок - в белую лебёдку. Тут
уж вполне естественным было его предложение выйти за него
замуж, которое Лена приняла. Она больше не представляла
себе жизни без Игоря.
После свадьбы Лена узнала, что Игорь уже был женат и
развёлся. Но она легко простила ему ошибки прежней жизни...
Немного позже узнала, что его работа - механик на заводе -
дело довольно тайное и говорить о нём не стоит. Конечно она
и не собиралась допытываться, чем в действительности он
занимался. Это не имело никакого значения - она была с ним
так счастлива! Недостатка в деньгах не было. Когда родился
ребёнок, Лена полностью посвятила себя заботе о нём.
Вскоре Игоря перевели в другой город. Переезд как-то был
связан с его работой. Лена ни о чём не спрашивала. Он делал
то, что должен был делать - почему она должна возражать?
Они жили в маленьком доме на окраине города и были очень
хорошо приняты в их новом окружении.
У Игоря была привычка прогуливаться перед сном. Обычно
Лена шла с ним, закончив вечерние заботы о маленьком сыне.
Однажды вечером, прогуливаясь, они услышали пение.
Лена остановилась и прислушалась. Она исподволь подвела
Игоря поближе к маленькому дому, за окнами которого
звучали христианские песни.
Игорь пристально посмотрел на неё и сказал:
- В этом доме живут верующие.
- Да? Как красиво они поют, - задумчиво сказала Лена.
- Ты проходишь здесь каждый день, когда берёшь воду из
колонки, - сказал Игорь по дороге домой. - Почему бы тебе не
познакомиться с девочкой из этой семьи? Она ходит в девятый
класс.
- Откуда ты всё это знаешь? - игриво спросила Лена.
Игорь подхватил её шутливый тон, засмеялся и сказал:
- Мы, мужчины, очень внимательны, когда дело касается
хорошеньких женщин.
В ту ночь Лена долго не могла уснуть. О нет, её не смутила
неудачная шутка Игоря. Мысленно она перенеслась в давно
забытое детство. В те дни её мама так же красиво пела по
вечерам, когда они ожидали папу с работы.
Однажды ночью приехали из КГБ, чтобы забрать отца. Маму
они забрали на следующее утро. Когда плачущая девочка
не отпускала маму, та сказала в тихой молитве: "Отче, в Твои
руки предаю её". Это было всё прощание матери, всё сказанное
ею перед тем, как маму втолкнули в машину и стальная дверь
"чёрного ворона" захлопнулась за ней. Лена больше ничего не
знала о маме... В детском доме молитвы забылись, воспитатели
о Боге не вспоминали, а потом в её жизнь вошёл Игорь, а с
ним - книги, комсомол...
Лена лежала, не сомкнув глаза, почти до рассвета. В конце
концов она уснула у мужа на плече.
На следующий день, когда Лена наполняла водой ведро,
она заметила, что открывается дверь дома, в котором так красиво
пели вчера вечером. Девушка с ведром вышла оттуда.
Она ли это пела так красиво?
Лена улыбнулась девушке.
- Вчера вечером мы здесь прогуливались - мы с мужем гуляем
независимо от погоды - и услышали мелодию, звучащую
из вашего дома. Это напомнило мне о прошлом. Должно быть,
ты верующая? - спросила Лена.
- Да, - сказала девушка, внимательно посмотрев на Лену.
- Как тебя зовут? - спросила Лена.
-Ира.
- Ира, Ирина. Какое красивое имя! - заметила Лена. - А меня
зовут Лена. Как хорошо, что ты веришь в Бога.
Потом она печально добавила:
- Мои родители тоже были верующими. Эта мелодия
напомнила мне о моей маме. Она тоже пела эту песню. Мои
родители состояли в общине пятидесятников. Они были
арестованы и умерли в тюрьме.
Ленино ведро переполнилось. Ира отодвинула его и
поставила под кран своё.
- Мы тоже евангелисты. Из общины "Сион", - ответила Ира.
-Я сейчас одна дома. Мои однокласники на полевых
работах. Меня освободили, потому что я болела и, возможно.я
ещё пробуду дома недели две. Почему бы тебе не приходить
ко мне иногда?
Лена пообещала прийти.
Через несколько дней Лена встретила в магазине свою
новую подругу. По дороге домой Лена расспрашивала Иру о
школе, родителях, заговорили о верующих. О себе Лена
говорила свободно, рассказывая, что была комсомолкой, хотя
и равнодушна к политике. Она не знала, есть ли Бог, но
христианские мелодии были ей определённо дороги.
Так они дошли до дома Ирины. Её родители ещё не ушли
на работу - они в тот день трудились во вторую смену - и
девушка познакомила Лену с ними. Особенно поразила Лену
надпись на стене: "Бог есть любовь". Ира спела для Лены
псалом, а Лена восхищённо слушала.
- Что нового? - спросил Игорь вечером. - Как мамочка? Как
маленький мальчик - крепкий и счастливый?
- Всё чудесно, дорогой. Всё чудесно. Мамочка счастлива,
маленький мальчик быстро растёт. И, ты знаешь, Игорь, я
сегодня была у Иры! - призналась Лена. - Она так красиво
пела, что я не смогла сдержать слёз.
- Тебе не надо было плакать! Слёзы портят глаза. Что из
себя представляют твои новые друзья? - спросил Игорь.
- Они интересные люди, - рассказывала Лена. - Хорошо
ладят между собой. Дом чистый и уютный. Родители девочки
были дома. Они напомнили мне моих папу и маму. И они
пригласили меня на своё собрание. Как ты думаешь, мне
пойти?
- Конечно, нужно пойти. Но, пожалуйста, не думай больше
о своих родителях. Это не вернёт их к жизни, а тебя огорчит.
Я хочу видеть тебя всегда счастливой и весёлой, - мягко
сказал Игорь, поглаживая Ленины длинные, вьющиеся,
чёрные волосы.

Прошёл месяц. В местном управлении КГБ два важных
должностных лица разговаривали между собой:
- Я боюсь, что моя жена слишком далеко зашла. Она
обратилась к Богу и наслаждается полным доверием этих
верующих. Излишне упоминать, что она и не подозревает о
том, что я делаю. А она мне всё рассказывает. Но её тяга к
религии волнует меня. Она даже начала потихоньку молиться.
И если так пойдёт и дальше, то скоро она начнёт учить нашего
сына молиться!
- Тебе не о чем волноваться, лейтенант. Ты выполнил своё
задание отлично, и сейчас пришло время перевести тебя на
юг. Секта пятидесятников в этих краях беспокоит нас . Твоя
жена может сослужить нам замечательную службу, даже не
зная, что она нам помогает. С её искренним интересом к
религии она завоюет доверие у верующих. Они ей будут
доверять. И после того, как твоя жена станет членом этой
секты, ты сможешь дискредитировать её руководителя.
- Как я это сделаю? - спросил Игорь.
- Ты начнёшь с того, что заставишь свою жену поверить,
что, возможно, и сам ты хочешь стать верующим, сектантом.
И, будучи очень осторожным, намекнёшь, что руководитель
секты разговаривал с людьми из КГБ. Ты убеждён, что этот
человек - оборотень. Верующие не потерпят Иуду - предателя
и вышвырнут его из секты. Таким образом мы превратим тебя
в могучую силу в этой секте, и через некоторое время... Как
ты смотришь на то, чтобы стать руководителем одной из таких
сект? - усмехнулся начальник.
Игорь сел, опустив голову.
- Взбодрись. Игорь! Это - задание, приказ. Ты знаешь свою
работу. Сейчас приготовься к переезду. Через неделю будешь
на новом месте с семьёй, освоишься. Места там благодатные,
сам бы поехал. Счастливо! - начальник пожал лейтенанту
руку и отпустил его.


Ира вместе с Леной и её сыном поехала на вокзал. Когда
вернулась к себе домой, то увидела милиционеров в форме и
людей в штатской одежде возле дома.
- Мы хотим войти, - сказал милиционер.
- Хорошо, - ответила Ира. Но голос её напрягся, когда она
открыла дверь:
- Пожалуйста.
Мужчины вошли. А Ира прямиком направилась в свою
комнату. Что им нужно? Девочка взяла гитару, попыталась
бренчать.
Незванные гости сказали:
- Гражданка, ознакомьтесь с ордером на обыск.
- Извините, но я не хозяйка в этом доме. Мои родители на
работе и я не могу позволить обыск в их отсутствие, -
возразила Ира, всё ещё с гитарой в руках.
Люди в штатском поговорили об этом с офицерами
милиции. Потом все вышли во двор, оставив одного милиционера
на кухне.
Вдруг Ира поняла, что ей нужно предупредить соседей, чья
очередь была готовить ужин для общины. Она осторожно
открыла окно, которое выходило в сад. Милиционеры стояли
кружком во дворе с другой стороны дома. Она соскользнула
вниз, тщательно прикрыв за собой окно, и побежала к дому
соседей Столяровых. Благодарение Богу, милиция у них ещё
не побывала.
Соседи начали прятать вещи, которые милиция могла бы
отобрать. Вся община имела только одну Библию, которую
они успешно прятали. Ира пробежала по всем задним дворам
и предупредила других о нашествии...
- Всё сделано! - Ира упала на стул, обессиленная. Теперь
она могла подумать о том, что же делать дальше. Ей казалось,
что она не упустила ни одной мелочи.
- Спасибо, дорогой Господь! - прошептала она. И после того,
как на мгновение Ира закрыла глаза и чуть отдохнула, она
пошла проведать своего соседа Тиму Столярова, шестикласника.
Вышла на улицу и почти натолкнулась на Тиминого
отца, сопровождаемого двумя милиционерами.
Столяров был арестован. Офицер КГБ допрашивал его:
- Столяров, мы знаем, что ваша секта живёт коммуной. Так?
- Да.
- Вы питаетесь вместе, да? В вашей секте есть люди,
которые готовят еду? Эти люди делают покупки для всех
верующих, правильно? И вы все едите за одним длинным
столом в одном из этих домов, да?
- Верно.
- Назовите людей, выполняющих эту работу.
- А зачем? Что плохого они делают? Я просто не могу их
вам назвать!
- Почему?
- Я руководитель общины, - объяснил Столяров. - И я один
отвечаю за действие людей, доверяющихся мне.
- Но ваши люди проповедуют, что каждый член общины
ответственен за свою собственную судьбу. Как вы можете
совместить их заявления с идеей только вашей ответственности
за всех? - продолжал обвинитель.
- Вы правы. Но Христос несёт эту ответственность перед
Богом. Вы имеете власть на земле. Но каждый человек,
включая вас, подотчётен высшей власти - Богу - за то доброе
или злое, что он совершил в мире. В моём случае, как
руководителя, эта ответственность применяется ко мне лично
так же, как и к общине, которую доверил мне Бог.
- Все эти рассуждения значат, что вы не хотите назвать нам
имена людей, ответственных за приготовление пищи?
- Нет. Я не буду информировать вас о тех моих братьях и
сёстрах, которые служат Богу и делают Его работу. Я не буду
разглашать их имена. Фактически, все члены нашего братства
выполняют Господень труд тем или иным путём, денно и
нощно, - сказал Столяров, ясно показывая свою христианскую
любовь к людям.
- Хорошо. Скажите мне - ваши люди воспитывают своих
детей в вере?
- Мы учим их верить в Бога.
- Вы, верующие, работаете вместе на стройке, не так ли? Но
мы узнали, что вы никогда не работаете по субботам и
воскресеньям. Почему?
- Работать в эти дни было бы против нашей совести.
Воскресение - это день отдыха для каждого. И суббота
припасена для работы во имя царства Божьего.
- Между прочим, у вас есть женщины, которые заботятся
об одежде для всех верующих?
Столяров кивнул головой.
- Как их зовут? - спросил обвинитель.
- О, нет. У вас злые намерения по отношению к этим добрым
душам. Я не хочу отвечать на такие вопросы, - твёрдо ответил
Столяров.
- Скажите мне теперь, Столяров, вы имеете определённую
ответственность перед высшими властями, я прав?
- Несомненно.
- Какую?
- Мы отдаём кесарю кесарево. Мы честно трудимся на
повседневной работе и участвуем в строительстве социализма.
Мы не нарушаем общественного порядка. И мы не пьём.
Обвинитель ухмыльнулся:
- Это то, что нам было бы нужно. Чтобы вы, верующие,
напивались, курили и бегали за женщинами! Тогда нам ничего
не надо было бы больше делать. Но давайте вернёмся к детям.
Почему они не вступают в организацию юных пионеров?
- Они просто не хотят вступать. И вообще, это добровольная
организация, вы же знаете. Никто не может заставить их
вступить в неё, не так ли? - ответил Столяров.
- Этот старый вор находчив, не так ли? - эти слова произнёс
чекист, который всё время сидел молча в тёмном углу
комнаты. Но вдруг этот человек включился в разговор.
- А почему вы не голосуете, как все?
- Потому что у вас объявлено о намерении сокрушать веру
и уничтожать веру! Разве я должен выбирать своих
собственных екзекуторов?
- Хорошо, хорошо. На сегодня хватит! - сказал уставший
сотрудник КГБ. - Запомните только, что это - антисоветская
агитация. Я лишь одного не понимаю. Вы сидели в тюрьме. И
до сих пор ничему не научились. Ведь в этот раз вы можете
вообще не выйти оттуда живым.
- Мы научились? Я научился одному. Для меня ясно, что
пока вы будете подавлять верующих, вы будете медленно
совершать самоубийство. Что касается нас - разрешите мне
спросить: вы выслеживаете каждый наш шаг, проверяете
всё, что мы делаем. И что же, то, что мы делаем, действительно
оскорбляет коммунистический образ жизни? Вы, члены
партии, стремитесь, как вы думаете, к, вашей великой цели
вот уж на протяжении многих лет. И всегда это значило идти
по трупам. Всё это время мы жили вместе в христианской
гармонии и никто даже не произнёс малейшего грубого слова
против вас. И вы ещё не довольны! Вы преследуете нас, потому
что вы просто завидуете нам. Тогда почему бы не изменить
ваши пути и не стать нашей частью? Мы не будем возражать!
Сказав это, Столяров с дружеской улыбкой посмотрел на
собеседника.
Но чекист, сидевший в углу, пришёл в ярость:
- У вас нет желания присоединиться к нам и по-настоящему
помогать строить наше новое советское общество! Это значит,
что вы помогаете фашистским империалистам и милитаристам,
которые спят и видят, как нам навредить!
- Проповедовать ненависть, преследовать невинных людей,
как делаете вы, это не созидание, - ответил Столяров. - Это
разрушение! Нам с вами не по пути. Поэтому мы продолжаем
созидать царство Бога - не с ружьями в наших руках, но со
Святой Библией. И мы делаем это. хотя вы, атеисты, годами
пытались систематически разрушать нашу семью.
Офицер спросил:
- Вы что же действительно намереваетесь саботировать
нашу политику? Вы против нашей рабоче-крестьянской
бдительности к проискам империалистов?
- С вами может случиться то же, что случилось с Савлом
на пути в Дамаск, когда он восставал против воскресшего
Христа! И вам будет трудно, вам, безбожникам, противостоять
Его силе. Но вы, как Савл, ещё можете прозреть, это
предусмотрено Божьей милостью, чтобы помочь строить Его
царство. `для вас - оно во Христе!
Столяров действительно был в полной силе сейчас.
- Будущее не выглядит слишком уж хорошо для вас, -
последовал резкий окрик из темноты. - Мы слышали, что
ваша секта регулярно ужинает вместе, и что вы проводите
религиозные собрания прямо за обеденным столом?
- Вы правильно слышали.
- Кто ответственен за богослужения? Мы слышали, что
каждый по очереди руководит собранием?
- Это то. что вы слышали. Но Библия говорит: - "Не
каждому слуху верьте".
- Точно. И правду мы хотим выяснить прямо сейчас, -
перебил допрашивающий.
- Вы могли бы замаскироваться и посетить наше богослужение.
И тогда бы вы обнаружили ответ на то, что вы пытаетесь
выяснить. Или вы послали своего шпиона на служения? Тогда
вы уже владеете информацией обо всём там происходящем.
Следователь бросил тёмный взгляд на арестованного. Столяров
размышлял: "Действительно ли они заслали шпиона в
наше братство, чтобы он информировал их обо всём? Возможно,
это Лена. Она у нас новенькая. А её муж? Он никогда не
приходил на наши служения. В любом случае, Господь откроет
нам истину в подходящее время". Эта мысль успокоила
Столярова.
Допрашивающий прервал его размышления:
- Вы хорошо знаете, что мы можем освободить вас и распустить
слух о сотрудничестве с нами. Скоро все ваши друзья будут
избегать вас! Мы можем сочинить правдоподобные истории вроде
того, что вы делаете зло, например, насиловали молодых
женщин. Мы могли бы обвинить вас в печатании и распространении
антисоветской литературы, в воровстве или взяточничестве,
включающих также хищения социалистической
собственности. Короче, мы могли бы легко скомпрометировать
вас перед всем обществом. Не только перед советским, но также
и перед западной компанией дураков. Как вы знаете, правда
всегда на стороне сильнейшего. Поэтому, почему бы вам и
впрямь не поработать с нами, а не против нас? Это будет выгодно
для нас обоих. Если вы согласитесь, мы оставим вас в покое. Я
должен сказать, что есть умные христиане в нашей стране. Они
хорошо организованы и повинуются законам. Они свободно
молятся вместе и мы их не тревожим. Почему бы вам не принять
моё предложение? Тогда мы бы освободили вас немедленно.
- Я не могу идти на компромисс с язычниками. Никогда! -
Столяров говорил мягко, но его голос был твёрдым. - Лучше
умереть, лучше пострадать от любого обвинения, лучше пройти
через все пытки мира, которые только временны. Что касается
меня, я могу трудиться рука об руку только с моим
Господом, с Иисусом Христом. В Советской России люди уже
давно привыкли к вашим обвинениям против нас. Мало-помалу
они начали видеть насквозь ваши методы. Вскоре все будут
знать, что вы обманываете. Это напоминает мне, как апостол
Павел защищал себя перед обвинителями, в слепой ярости они
кричали с пренебрежением, рвали на себе одежды и бросали
пыль в воздух. Но эта пыль падала назад на обвинителей, а не
на Павла, который на самом деле был выше их.
- Хорошо, Столяров. Возвращайся в камеру. Мы подумаем,
что с вами делать.
- Сколько вы проучились в школе? - неожиданно спросил
чекист из угла.
- Четыре класса в начальной школе, - ответил Столяров.
- Чепуха! Никто этому не поверит, - прокричал чекист.
Наконец пришёл тюремный конвой и отвёл Столярова во
внутренний блок тюрьмы КГБ.
Едва Столяров вошёл в камеру, как тяжёлая, обитая
сталью дверь захлопнулась за ним. И первое, что сделал
Столяров, - это склонился на колени, чтобы поблагодарить
Бога за Его поддержку во время допроса. Он также молился
за свою семью и друзей. Потом он встал и осмотрел камеру.
Вдоль стены были деревяные нары для одного человека. На
них - матрац, подушка и одеяло. В углу - маленькая тумбочка
с чайником наверху. Высоко в стене было окно - слишком
высоко, чтобы заключённый мог достать.
- Неплохое место для жизни, - подумал Столяров.
Он вновь в мыслях "прокрутил" все ответы на вопросы
следователя. Потом сел на нары и опустил голову. "Господи, -
молился он, - Ты говорил, что нам нужно не беспокоиться о
том, что говорить, когда мы предстанем пред земными
властями. Если я сказал этим людям слишком много,
пожалуйста, прости меня и смилуйся надо мной. Но если я
действовал хорошо, тогда Тебе, Господи, пусть будет вся
слава, которая может быть от моего заключения. Ни братство,
ни я не ждём чести за это, вся честь и одобрение Тебе. Но дай
мне силы быть верным Тебе до смерти."
Вдруг он услышал крик младенца. Столяров посмотрел
вверх на окно. "Как здесь могли оказаться дети?" - спросил он
себя, подходя ближе к окну. Казалось, что плач исходил из
стены или из-за стены. Но это было невозможно! Стены были
с метр толщиной! Он подошёл к радиатору и легко посту чал
по нему. Никакого ответа. Возможно ли, чтобы ни одного
живого существа не было в камерном блоке! Он опять
постучал по радиатору. Опять никакого ответа. Он посмотрел
на крошечное окошко вверху. На улице темнело. Он мог
видеть маленький кусочек неба и мерцающие звёзды.
Столяров вздохнул. Опять послышался плач. Он стал
громче. Так плакал его маленький Тима. Он опять постучал
по радиатору, потом по трубе. Ни звука в ответ.
- Ах, - да! - решил Столяров. - Наверное, сейчас никого нет,
все на прогулке. Должно быть, сейчас время прогулки.
Он сел на нары и крик начался опять: "Уаааа... уааа..." где-то
плачет маленькое дитя. Но как оно сюда попало? Или мне
всё это только чудится? У меня галлюцинации?" Он потрогал
рукой лоб. Нет, он был вполне здоров.
"Уааа... уааа..." - младенческий голос врывался в камеру.
Столяров вскочил. Он начал шагать взад и вперёд.
"Уааа... уааа..."
Он упал на колени и долго молился.
"Уааа... yaaa..." - прорывался плач сквозь вечернюю тишину.
Потом вдруг: "Не бойся, сын мой! Будь спокоен! Скоро ты
всё поймёшь".
Столяров задрожал всем телом. Откуда исходит этот ясный
голос? Возможно, у него галлюцинации, в конце концов! Он
встал. Нет, плач упорно продолжался: "Уааа... уааа..."
Он вернулся к радиатору и постучал легонько опять. Сразу
пришёл ответный сигнал. Столяров, вспоминая тюремную
азбуку, начал сообщать: "Это Столяров. Заключённый,
верующий. Кто вы?
Ответ: "Я - "Прапорщик". Моё дело возобновлено.
Волнения в Темир-Тау. Что происходит?"
- Вы слышите плач ребёнка?
- Ничего не слышу. Не расстраивайтесь. Это трюки, чтобы
свести вас с ума и объявить психически больным. Отправить
в заведение. Не уступайте: Бог поможет вам...
Сигналы прервались. Столяров пытался возобновить связь,
но больше не получал ответа. Он мог слышать только голос
загадочного младенца.
И потом грубый голос: "Что ты делаешь с радиатором?"
Столяров обернулся. Сердитое лицо охранника не помещалось
в дверном окошке. Плач прекратился.
- Хочешь в карцер?
Столяров чуть не сказал, чтобы они прекратили крутить
пластинку с голосом кричащего младенца, но его ведь только
что предупредили. Он подошёл к двери и сказал охраннику:
- Будьте добры, сообщите допрашивавшему меня следователю,
что я буду поститься 20 дней и не буду ничего пить,
ни есть, кроме стакана горячей воды каждые три дня.
- Что ты надумал, старый лентяй? Что-то вроде голодной
забастовки?
- Я ничего не сказал о голодовке. Буду поститься 20 дней.
Охранник закрыл "кормушку" и отошёл.
Столяров опустился на колени, чтобы помолиться. Он просил
у Бога милости к своей семье, братству и преследователям.
Только в полночь он, наконец, лёг спать. Ночь была мирная.
Никаких кошмаров. Ничто не потревожило его до утра.
В шесть Столяров встал, оделся и сразу обратился к
молитвам. В семь он был готов к утренней прогулке. Тот же
охранник, что дежурил и прошлым вечером открыл дверь,
вывел Столярова в коридор.
- Поверни направо, потом прямо вперёд, - прошептал он.
В коридорах охрана даёт приказы тихо, чтобы их не слышно
было в камерах. Таким образом, никто не знал, шёл ли человек
на прогулку, или в душ, или на допрос. Для дальнейшего сохранения
тайны коридоры были устланы толстым покрытием.
Однажды в умывальнике Столяров случайно заметил
несколько крошечных, почти невидимых штрихов на стене над
раковиной. Он различил крошечные буквы: "Пер-ден другую
к-ру" и внизу "Прапор-к".
Столяров решил, что Прапорщик переведён в другую
камеру из-за разговора по радиатору. "Повезло, что не
схлопотал за это карцер", - подумал Столяров.
- Пошли, пошли! - закричал охранник снаружи, и Столярова
отвели назад в камеру.
Он пребывал опять в глубокой молитве, когда начальник
тюрьмы делал обход. Офицер ждал у двери. Столяров не
заметил, как он вошёл, и не знал о присутствии начальника в
камере, пока не встал с колен.
- Ваше имя? - потребовал вошедший ответа.
Столяров назвал своё имя.
- Вы достаточно долго молились, Столяров. Я стоял добрых
полчаса, ожидая, пока вы закончите разговор с вашим Богом.
Правильно ли я проинформирован, что ты объявил 20-дневную
голодную забастовку?
- Нет, гражданин начальник. Я не объявлял голодной
забастовки. Я пощусь.
- Мне сказали, что вы точно на голодной забастовке. Какие
у вас жалобы на администрацию тюрьмы?
Начальник, как и его подчинённые, легко переходили с
пренебрежительной формы обращения к формальноофициальной,
явно не заботясь о разнице.
- У меня нет жалоб, гражданин начальник, - немногословно
ответил Столяров. - Я благодарен вам за заботу обо мне, за
крышу над головой...
Начальник недоверчиво уставился на него:
- Тебя устраивает пребывание здесь?
- О, да. Например, в нашем доме никогда не было ковров,
таких как здесь. Вы обращаетесь с нами, заключёнными,
прекрасно.
Начальник, дрожа в холодной и сырой камере, с мокрыми
стенами, поспешно вышел.
Как только Столяров остался один в камере, он подошёл к
радиатору и опять начал стучать: "Здесь Столяров. Верю в
Бога, - за это арестован. А вы?"
Ответ: "Беков, журналист. Арестован за несколько слитков
золота в Иране. Расследование продолжается. Ты не можешь
быть осуждён за Бога. Ты в тюрьме из-за политики?"
- "Нет, за веру в Бога. Не регистрировался у властей. Они
хотят, чтобы я сотрудничал".
- "Дай показания или ты згниёшь здесь!"
- "Нет, я люблю Бога..."
- "Молись обо мне..." - услышал Столяров и увидел, что
охрана грозит кулаком через отверстие в двери.
Столяров лёг на нары и закрыл глаза. Он начал думать о
Лене. К ней он начал привыкать, как к дочери, - и сейчас
произошло внезапное удаление от неё. Где она? Напишет ли
своей подруге Ире? Он надеялся на это. Во всяком случае,
Господь всё знал. И Столяров, конечно, мог молиться о Лене
и её семье.
Столярова не допрашивали. За три месяца содержания под
арестом он прослушал мяукание кота, лай собаки и грубый
вопль девушки вместе с повторяющимся плачем ребёнка. Но
ничто не могло повлиять на него. После длительного поста
он почувствовал себя сильнее духовно. При этом потерял
удивительно мало веса. Охранники, казалось, уважали его. Не
часто в тюрьме отказываются от пищи.
Суд над Столяровым проходил за закрытой дверью. Власти
не хотели, чтобы люди знали о существовании общины
верующих в их среде. Суд более высокой инстанции уменьшил
срок заключения до 3-х лет. Они знали, что три года -
достаточно, чтобы заставить любого человека изменить свои
убеждения.
После объявления приговора Столярова перевели в
городскую тюрьму, где он ожидал отправки в лагерь.


Пётр уже достиг зрелого возраста в двадцать лет и
достаточно устал от глупости и противоречий жизни. Такому
молодому человеку, как он, было нелегко заставить себя
пойти в прокуратуру родного города в Казахстане, да ещё в
девять утра, да ещё вполне определённо зная, что он не скоро
вернётся домой.
В это ноябрьское утро Петру абсолютно не хотелось
вставать. Но когда хозяйка сказала ему через дверь, что
приехала его девушка, он вскочил и натянул на себя одежду.
Было 8.15, времени на завтрак не оставалось, нужно было
спешить. Они шли не на молодёжную гулянку, а в
прокуратуру. Почти не разговаривали. Зачем? Всё было ясно.
В здании прокуратуры ещё никого не было. Пётр начал
чувствовать печаль и жалость к себе, не поддающуюся
контролю. Он высморкался и из-за Марины взял себя в руки.
Наконец, сопровождаемый секретарём, пришёл прокурор,
вежливо поздоровался с Петром и Мариной.
Пришёл и следователь. К несчастью, это был не тот, который
работал с делами верующих. Через минуту Петра позвали
в кабинет. Пётр сжал Маринину руку и пошёл, тихо молясь.
- Вашего следователя сегодня нет. Я должен сообщить вам,
что имею ордер на арест, выданный городской прокуратурой.
Следователь начал читать ордер. Пётр не утруждал себя
слушанием. Он ожидал такой развязки, хотя в сущности не
был готов к ней. Будет ли у него возможность дать Марине об
этом знать, чтобы она сообщила друзьям? И его матери - она
даже не знала, что его собирались арестовать.
- Гражданин. - услышал Пётр, - распишитесь вот здесь, что
вы ознакомлены с решением прокурора.
Пётр очнулся от своих мыслей и сказал:
- Простите, но ведь нет никакого смысла подписывать эту
бумагу. Я арестован. И для меня ничего не изменится, если я
подпишу это.
Когда были окончены все формальности, легкомысленное
решение пришло ему в голову, и Пётр спросил:
- Вы мне позволите поговорить с девушкой, которая
ожидает за дверью?
- Вам больше не позволено выходить. Но мы можем ей
позволить войти.
Вошла Марина. Он встал, пристально смотря на неё, и
сказал: "Я действительно арестован".
Марина опустила глаза, но он улыбнулся и продолжал:
- Расскажи дома и всем моим друзьям, где я. Скажи, что я
им желаю всего лучшего. И напиши моей маме. Сообщи ей,
что я арестован.
И это было всё. Что ещё мог он сказать, зная, что
следователь стоял в нескольких шагах, слышал всё, и даже
ждал с нетерпением, не скажет ли Пётр нечто такое, что
можно было бы в дальнейшем инкриминировать
задержанному. Марина ушла, безутешно плача.
Вошёл лейтенант милиции и спросил у следователя:
- Кого взять под стражу?
- Вот его. - сказал следователь, указывая на Петра.
- Так это и есть баптистский вожак, о котором написано в
бумагах? - спросил лейтенант. - Похоже, что прокурор опять
что-то напутал.
- Забирай арестованного и выполняй свои обязанности, -
сердито сказал следователь.
Лейтенант вышел, приказав Петру следовать с ним.
- Руки за спину! - сердито скомандовал он, не оборачиваясь.
"Хорошо, они уже не называют меня "товарищем" - подумал
Пётр. - Я гражданин Советского Союза! Как сказал поэт
революции Владимир Маяковский. И закончил свою жизнь
самоубийством".
Вдруг Пётр подумал: "Мы - граждане неба. Поэтому земля
нас так презирает. Эти слова - "поэтому будете ненавидимы на
земле" - из проповеди". - и почувствовал себя хорошо.
- Чего это ты улыбаешся? - подозрительно спросил
лейтенант.
- Я вспомнил, что сказал один христианин, а именно, что
люди земли презирают людей небес. Не интересно ли это?
Марина стояла перед зданием прокуратуры. Пётр увидел
её, помахал и быстро заскочил в "чёрный ворон". Машина
рванула с места.
В милицейском участке Петра поместили в пустую камеру.
Оконное стекло было разбито и из окна несло таким холодом,
что руки окоченели. И всё равно спёртый сигаретный дым
висел в воздухе. Кто-то был в этой камере перед прибытием
Петра. Останется ли он один? Пётр опустился на колени и
поговорил о своей ситуации с Богом. "Я обеспокоен, идя
путём, который Ты первый проторил, Иисус. Но Ты знаешь
это и Ты со мной", - молился он.
Когда он закончил молитву, то опять почувствовал, что
ему хорошо.
В сумерки Петра перевезли в КПЗ - камеру
предварительного заключения. На этот раз в камере вместе с
ним были три человека. Когда он вошёл, они встали и
представились ему. Их звали Никита, Володя и Лёня. Они
пригласили его сесть на нары в конце камеры.
Компаньоны Петра оказались необычно дружелюбными.
Они отвлекли его от грустных мыслей и пригласили к ужину.
Вдруг он осознал, что не ел целый день, и с благодарностью
угостился куском хлеба с крохотным кусочком колбасы и
горячей водой в алюминиевой кружке. Перед едой он встал,
тихо помолился. Сокамерники перешёптывались за его
спиной.
- Эй, приятель, да ты не из баптистов ли? - спросил Володя,
когда Пётр сел.
- Да, я верующий, - сказал Пётр, продолжая есть.
- За что же тебя посадили?
- За религиозную пропаганду. В Советском Союзе запрещено
говорить о Христе, - объяснил Пётр.
- Странно, - сказал Никита. - Мои родители тоже верующие,
но они никогда не были в суде.
- Да, конечно, они не утруждают себя до такой степени,
чтобы тащить в суд каждого верующего. В конце концов, ты
можешь верить, во что угодно. Но ни у кого нет права
рассказывать другим о своей вере. Есть только одна свобода в
Советском Союзе: свобода восхвалять коммунизм! Атеисты
пытаются опровергнуть то, о чём тысячи лет говорят пророки
- о тысячелетнем царстве Христа. Я расскажу вам об этом, когда
у нас будет немного больше времени, - сказал Пётр, отправляя
последний кусок хлеба в рот.
- Почему бы и нет? Всё равно сидим, - сказал Володя. - Ты
уже играл на аккордеоне?
- Я люблю музыку, но не играю ни на каком инструменте, -
ответил Пётр.
Парни захохотали. Пётр оглянулся по сторонам, удивляясь,
что это им так смешно. Наконец Володя, успокоившись,
объяснил:
- Здесь поиграть на аккордеоне, значит, взять отпечатки
пальцев. Они уже взяли у тебя отпечатки пальцев?
- Нет ещё. Но мой словарный запас за этот час увеличился.
Внимание Никиты было занято чем-то другим:
- Вот ты говоришь, что веришь в Бога. А ты его когданибудь
видел? - спросил он.
Пётр подумал об этом. Видел ли он когда-нибудь Бога? Нет.
Но он не хотел быть фанатиком, слепым к реальности. Он
напрягся всем существом, пытаясь приблизиться к Богу.
- Я никогда не видел Бога, но я могу рассказать тебе, как я
нашёл его. Я имею ввиду, как я стал в Него верить, хорошо?
- Давай, начинай, - сказали сокамерники. И они поудобнее
уселись на нарах.
Беседа длилась далеко за полночь.
Парни спали по двое на нарах, предназначенных для одного.
Чтобы не упасть, лежащий с краю был вынужден обнимать
другого. Петру досталось место у стенки. Он долго не мог
уснуть, думал о своей матери и сестре. И рад был бы встать,
помолиться, но не хотел беспокоить спящего рядом. Уже
рассветало, когда он, наконец, уснул.
- Дневальный! - услышал он вдруг. - Приготовиться к
утренней помывке!
Всё вокруг закружилось. Пётр спрыгнул с нар и склонился
для утренней молитвы. Его соседи по камере хранили
уважительное молчание.
После завтрака охрана втолкнула в камеру ещё одного
заключённого. Он первым начал разговор и похвастался, что
украл гармошку в клубе.
Володя посмотрел на новичка с подозрением. Новенький
протянул руку всем троим:
- А ты, хам, за что здесь?
Новая кличка удивила Петра.
- Я верю в Бога...
Другие подтвердили это:
- Да, он баптист.
- Мн-те-рес-но, - прогнусавил новенький. Ну-ка покажи, как
ваши молятся!
- Оставь его, а то вмажу! - пригрозил Никита.
- Ну чего! Я ж из простого интересу, - пробормотал
новенький.
- Так не интересуются. Так издеваются, - сказал Володя.
Крышка над глазком в тюремной двери была поднята.
Охранник позвал Петра. Ему принесли передачу. В ней он
нашёл полоску бумаги, а на ней слова - "Как твоё здоровье?"
Пётр быстро свернул записку. Какая радость знать, что кто-то
на воле думает о тебе! Он распаковал коробку на крошечном
столе. Камера была очень тесной - 13 шагов на три с
половиной, а в ней ютилось уже пятеро мужчин. Не спрашивая
разрешения, новенький отломал кусок хлеба и колбасы и
начал жевать.
Потом он спросил Петра:
- Ты что - из подпольной группы христиан?
Пётр кивнул. Мысли его были далеко.
- Вы в частных домах собирались?
Пётр опять кивнул. Володя о чём-то шептался с Никитой и
Лёней.
- А кто у вас был пресвитером?
Пётр заколебался. Имя руководителя общины не было
секретом, но почему этот парень так хочет его знать?
Володя, Никита и Лёня были сообразительней, чем он.
- Информатор! Паразит! Крыса! - закричали они и удары
посыпались на вновь прибывшего.
Избитый информатор колотил в дверь камеры кулаками и
ногами, вопя:
- Они убивают меня!
Дверь открылась и мужчины вышвырнули информатора,
всё ещё толкая и пиная его ногами. Он ударился головой о
противоположную стену. Дверь опять захлопнулась. Три
заключённых, выдохнувшись, сели на нары. Никита ругался.
Пётр наблюдал за происходящим, отодвинувшись как
можно дальше, ясно расстроенный внезапным событием.
- Эй, друг! Ты расстроен? - спросил Володя, тяжело дыша.
Потом он улыбнулся. - Ты не понял, что это был информатор?
Ты знаешь о таких людях?
Пётр помотал головой. Володя продолжал:
- Твои братья плохо подготовили тебя к тюрьме. Хорошо,
слушай. Следователь засылает информатора в камеру, если у
него нет достаточно улик для обвинительного акта. Обычно
информатору обещают уменьшить срок заключения или снять
что-нибудь из обвинения. Во время следствия твой бог -
следователь. Он может сделать всё, что захочет. Он может
обвинить любого человека в любом действии и суд поверит
всему, что он напишет. Этому наших судей учат в юридических
вузах: был бы подследственный, а ты обязан найти нужные
показания и свидетельства. Как же ещё строить социализм?
- А все эти фабрики, плотины и каналы, которые построены
по воле партии? Они построены на крови осуждённых!
Дармовая рабочая сила! Мы готовы гнуть спины целый день,
лишь бы получить один черпак баланды, как раз столько,
чтобы не умереть от голода! Если бы эта система не была так
выгодна, государство не создало бы столько всяческих врагов
народа, которых само же придумало. Они сажают опоздавших
на работу, подбирают пьяниц на улицах, всех помещают в
трудовые лагеря хоть на два-три года, лишь бы иметь
чернорабочих. А между прочим, у кого монополия на продажу
водки? Кто спаивает народ? Государство! Партия!
- А этот следователь сидит верхом на тебе и старается
выудить из тебя как можно больше информации. Потом они
докладывают всё в мельчайших деталях судье, который
фабрикует дело, какое ты не можешь себе и представить,
чтобы отправить тебя на столько лет, на сколько ему
захочется! За это судья получает и премиальные, и
благодарности за хорошо сделанную работу. И пока ты
проводишь свои лучшие годы в тяжёлом труде, он клепает
всё новые приговоры!
После того, как Пётр прослушал эту информацию, он
сильно затосковал по своим друзьям. "Господи, - сказал он
себе, - дай нам, христианам, силы искать Твоего царствия,
вместо того, чтобы браться за дела мира..."
Дверь камеры опять открылась и Пётр замер. Он боялся,
что его друзей отправят в карцер за избиение информатора.
Но это пришли взять у Петра отпечатки пальцев.
Старшина милиции, казах, заста-вил заключённых
выстроиться в тюремном коридоре. Потом он сказал на
ломаном русском языке:
- Пойдёшь все со мной! Если каждый понимает, что я
выполняю приказ. Если на меня обиделся - извини,
пожалуйста.
Пётр был тронут извинениями старого человека. Прозвучала
команда на выход
- Центральная тюрьма. Пётр впервые видел её изнутри. Ему
было всё интересно: кривой потолок коридора, равномерное
капание воды, хмурые лица охраны.
Камера карантина номер 50. Без нар. Заключённые должны
или сидеть на корточках или лежать на полу. Пётр поискал в
полутьме место, чтобы сесть. Везде была грязь. В левом углу, у
двери, сидел старый казах, громко рассказывая какую-то
историю. Он заметил растерявшегося Петра.
- Привет! - крикнул ему, как-будто тот был его давним другом.
-Иди сюда, иди!
Пётр пошёл к месту, которое ему предложили и сел на пол.
- За что попал сюда? - поинтересовался старик.
- Я верю в Бога, - объяснил Пётр.
- Ага, - сказал старик, - я сидел с верующими. Хорошие люди,
очень хорошие. Многих верующих убили. Меня зовут Сайранов.
Пётр назвал ему своё имя, что, казалось, удовлетворило
Сайранова. Он бубнил:
- Я люблю тюрьму. Я украл овцу? Конечно! Однако я люблю
тюрьму!
Шли дни, один безрадостнее другого. Иногда Петру казалось,
что время остановилось. Чтобы скоротать его, заключённые
придумывали разное. Одни играли в карты, сделанные из старой
газеты. Ставки были высокие и нередко вели к убийству, другим
преступлениям. Поэтому игра в карты была строго запрещена,
за неё давали по меньшей мере 15 суток карцера. Но Пётр не
играл в карты, поэтому время тянулось особенно медленно.
Суд продолжался три дня. Трофим и Костя, два брата из
общины Петра, были арестованы вскоре после него. И сейчас
суд рассматривал дела сразу трёх братьев. Каждый из них
получил пять лет лишения свободы с отбыванием срока
наказания в трудовой колонии строгого режима. Костя и
Трофим были осуждены за организацию религиозных
служений в частных домах. А молодой Пётр был осуждён за
"духовное лидерство" в этой общине. Братья по вере даже
подшучивали над ним из-за этого обвинения.
- Что я могу сделать? - спросил Пётр, смущённый столь
высоким мнением властей о его месте в общине.
Его товарищи были помещены в камеру N50, где находился
Пётр. Лучшие места в ней были уже заняты, поэтому братья
положили свои пальто на пол и постарались уснуть. Но
заключённые, скучая, собрались подле них, присели на
корточки и начали расспрашивать.
- А они отпустили бы вас, если бы вы отреклись от Бога?
- Естественно, - сказал Костя. - Они предложили нам это
уже в середине суда. Пообещали отпустить нас, но мы не хотим
платить такую цену за свободу.
- Это глупо, - сказал один из заключённых. - Если дело
касается свободы, я отрекусь от собственной матери!
- Сколько у вас детей?
- У меня восемь, у Кости семь, а Пётр холост, - ответил
Трофим.
- И не жалко вам своих детей? Вы должны были отказаться
от Бога хотя бы ради них, если не по другой причине.
Трофим поднял брови и попытался объяснить:
- Послушайте, вы просто не понимаете, что царство Божие
более важно для нас, чем что-либо другое. Важнее, чем жизнь!
- Э! Ты что - фанатик, а?
- Ты не прав. - спокойно ответил Костя. - Фанатики - это те,
кто старается истребить нас. Это началось со сжигания людей
на кострах. В наши дни верующих гноят в тюрьмах и лагерях
Сибири. Мой отец был \проповедником, он умер в тюрьме. Через
много лет после его смерти отца реабилитировали. Сейчас мои
дети проходят через всё то, что я пережил, когда был в их возрасте.
Дьявол ещё не сдался и не собирается это делать. И печально,
что многие из вас не осознают, в какую сеть вы пойманы.
Это потому, что вы не знаете о свободе духа, о свободе Иисуса
Христа. В сравнении с этой свободой ничто не имеет ценности.
Трофим добавил:
- Ужасно, что человек не хочет слушать голос Божий и не
обращается к Нему. Эта тюрьма, например, была построена,
когда царствовала Екатерина. И всё время власти стараются
безуспешно избавиться здесь от человеческой испорченности.
Но если бы весь мир был во власти Бога, если бы всё
человечество исповедовало Его заветы, то просто не было бы
больше нужды в тюрьмах. В конечном итоге больший
преступник выносит приговор меньшему. И этот меньший
несёт более тяжёлое бремя, потому что он был достаточно
глуп, чтобы попасться в сети главных преступников.
Старик Сайранов кивнул:
- Правильно, точно. Я тоже так понимаю. Я не верю в
Аллаха. Я украл овцу. Почему я её украл? Я хотел есть, мой
ребёнок хотел есть! Если бы я работал, я бы заработал маломало
денег, но чтобы я за них купил? Если бы я верил в
Аллаха, у меня всё равно нечего было бы есть. Овцу украл бы
кто-то другой. Я был пастухом в колхозе. У меня сын с семью
детьми. Им нечего есть. Я не крал, я взял одну из моих - то
есть их - овец и дал её моему сыну. Начальник сказал: "Ты
идёшь в тюрьму". Он же не верил в Бога. Царица Екатерина
верила в Бога, построила тюрьму. Партия не хочет поламать
тюрьму. Если бы у меня было что есть, если бы у тебя было
что есть, я бы не украл овцу. Я бы жил хорошо. Ты бы жил
хорошо. Мы бы любили Аллаха, мы все были бы в раю. Но я
украл овцу для моего сына. Я очень люблю тюрьму.
Тюремщик открыл глазок и сказал:
- Ану заткнитесь со своей пропагандой, баптисты! В карцер
захотели? Заткнитесь! Спать!
Все легли спать. Так как Трофим и Костя ещё не привыкли
к яркому свету электрической лампы над головой, которая
горела всю ночь, им понадобилось некоторое время, чтобы
уснуть. Но Пётр уснул сразу. А вслед за ним и они забылись на
грязном полу.



УДУШАЮЩАЯ СЕТЬ

На Юге Казахстана цвела весна. Маленький провинциальный
городок мало отличался от сёл, расположенных
вокруг. Жизнь текла здесь тихо и мирно. На окраине города
стоял старый, ухоженный домик, окружённый цветущими по
весне кустами. Цыплята попискивали во дворе. Собака
выставила сильные лапы из будки и чутко спала, готовая
залаять на любого, проходящего мимо.
В маленькой комнате дома сидел за столом у окна пожилой
широкоплечий мужчина и писал. Хозяйка пришла, поставила
корзину в коридоре и вошла в комнату, чтобы поговорить с
мужем.
- Ваня! - воскликнула она. - Это нехорошо! Ты работаешь
днём и ночью! Ты даже не позволяешь себе выспаться.
Спустись хотя бы в сад и подыши свежим воздухом.
- Некогда, мать. У нас завтра назначено изучение Библии. А
учёба требует подготовки.
- На всё должно быть своё время, Ваня. Выйди на улицу и
посмотри на нашу цветущую вишню. Она сейчас вся в белом!
Ивану Лапину было около шестидесяти восьми. Члены
общины не заметили, как их руководитель постарел за
последнее время. До этого он без труда брал на себя все дела
Реформистской Адвентистской церкви. Да и вообще, он был
здоров, как конь! Но в тот вечер его жене, Нюре, всё же
удалось вытащить его во двор.
- Ох, эти мужчины! - притворно жаловалась она. - Сидит
сиднем в комнате целый день, даже не открыв окно.
Лапин послушно сел на скамейку.
- Какая красота! - сказал он в изумлении, разглядывая
цветущую вишню. - И вправду, я ничего подобного не видел.
Лапин глубоко вздохнул, отломал маленькую веточку, полную
цвета. На ней было пять почек, ещё не распустившихся.
Как почки дерева похожи на людей! Бог заботится о человеке
изо дня в день, хотя так мало плодов получается из его усилий.
Поэтому мир в такой беде. И очень немногие исцеляют раны!
Лапин думал о братьях по вере. Как печально, что даже в этой
группе так немногие радели о Божьем труде! Он вздохнул, сказав
себе, что беды мира слишком велики, чтобы подавить его.
юлько вчера одна из сестёр общины пришла к Лапину,
жалуясь, что её маленькую дочь заставили вступать в
пионеры, хотя она не хотела этого. Учитель настроил весь
класс против ребёнка, говоря, что она ест советский хлеб, а
сама молится допотопному Богу! Девочка прибежала домой в
слезах. На улице её дразнили, даже бросили в неё кирпич.
- Что нам делать? - спросила женщина.
- Молиться, сестра. Бог низвергнет силы дьявола. Но наша
собственная победа может быть получена только в Гефсимании
и путь к Гефсимании лежит через Голгофу. В Гефсимании,
в великой молитвенной битве - битве против сил
тьмы - победа уже завоёвана! Господь к нам придёт на помощь
быстро, если мы будем молить Его о помощи.
Всю ночь Лапин провёл на коленях, молясь, пока, наконец,
его сердце успокоилось. Но утром беспокойство вновь
охватило его, и он не мог найти решения.
Была и другая беда. Члены молодёжной группы общины,
состоящие из десятиклассников, решили принять крещение.
Но мог ли он удовлетворить их желание? Конечно же все в
школе узнают об этом и преследование верующей молодёжи
усилится. Будут ли они достаточно сильны, чтобы устоять?
"О Господи, пожалуйста, помоги нам!" - умолял руководитель
общины.
"Да, - подумал он, - церковь должна быть отделена от
государства. Но государство просто не желает быть вне чеголибо
в жизни страны. Государство постоянно суёт нос в дела
церкви, давая определённые инструкции. Молодёжные
собрания запрещены. Проповедь Евангелия? Ни при каких
обстоятельствах! Изучение Библии? Недопустимо! И много
других запрещений... Сверх того, каждый член церкви
должен быть зарегистрирован. С какой целью? Может ли
церковь доверять государству? Ведь Советское государство -
это диктатура коммунистов, это абсолютизм их идеологии".
"Если бы мы зарегистрировались, - думал Иван, - я бы не
был больше настоящим руководителем общины. Я был бы
представителем государства по религиозным культам. Это
абсолютно безбожная мысль. Но местный комитет Компартии
угрожает посадить меня в тюрьму ..."
Его начали одолевать чёрные, грустные мысли. И он
почувствовал себя очень одиноким, несмотря на то, что его
жена была рядом, так же, как сыновья и дочери. Но с кем он
мог поделиться этим бременем? "Ваня, - сказал он сам себе, -
это на твоих плечах. Неси свой крест сам, даже если тебе
тяжело. Но это так тяжело. Господи! Кому я могу сказать,
как тяжела эта ноша, кроме Тебя, Господи?
Что-то не то происходит и с Лукашём. Наверно, он болен.
но не хочет говорить. Он никому не хочет говорить, что с ним.
Помоги нам всем, дорогой Господь!"
Солнце исчезло за склоном. Темнело. Лапин встал и,
спотыкаясь, пошёл к дому. Глядя из сарая, Нюра впервые
заметила, как тяжело стало ему проходить это короткое
расстояние. Она сказала себе:
- Стареет мой Ваня!
В конторе колхоза Лукаш чувствовал себя в полной безопасности.
Он знал свою работу очень хорошо. Бухгалтером
работал уже двадцать лет и всё было "не подкопаешься", как
он любил говорить. Председатель колхоза его сильно уважал.
Он прятался за знания и опыт своего бухгалтера, сам имея
образования только четыре класса начальной школы, и чувствовал
себя в полной уверенности, что финансы колхоза в должном
порядке, как этому и подобает быть. Конечно, председатель
хорошо знал своё дело и его колхоз имел хорошую репутацию
в этой части республики. Он знал, что его главный бухгалтер
и несколько других работников конторы были верующими,
но не считал возможным соваться в их личные дела.
- Верит в Бога? Ну и что? Все верят во что-то. Пусть
главный бухгалтер верит в Бога! - таков был ответ
председателя, когда кто-нибудь намекал на убеждения
Лукаша.
Одним из тех, кто упрекал его громче всех, был секретарь
районного комитета компартии. При любой встрече он
ухмылялся:
- Ну как, всё ещё держишь у себя сектанта? Он тебя самого
ещё не вовлёк в секту?
- Этот сектант - отличный бухгалтер. И это довольно
веская причина высоко ценить его. Но когда он попытается
втянуть меня " свою секту, будьте уверены, я вам дам об этом
знать! - отвечал председатель колхоза. Секретарь райкома
партии морщился, но ничего более не говорил.
При случае секретарь уколол председателя колхоза этим
на парткоме. Он обвинил его в недостаточном идеологическом
воспитании колхозников, либеральничании с инакомыслием.
Ответом председателя колхоза было:
- Забота о хозяйстве - моё дело. Вы - секретарь районного
комитета партии. Вот и заботьтесь о политическом образовании
людей так, как вам это нравится. Только бы производство
не страдало!
- Не так, как мне нравится, а в истинном духе Коммунистической
партии! - поправил его секретарь.
- Меня политика не волнует. Поступайте, как знаете.
Делайте это в истинном духе Компартии! Я не такой
образованный как вы.
В кабинете раздавались смешки. Председатель уже давно
потерял бы должность, если бы его колхоз не был столь
продуктивным. Поэтому на его чудачества закрыли глаза, по
крайней мере, на этот раз. Председатель тоже не боялся
потерять работу. Когда его, тракториста, рекомендовали
председателем, колхоз занимал в районе последнее место. А
сейчас по продуктивности производства колхоз был самый
передовой во всём Казахстане.
- Мне жить было бы намного легче, если бы они отцепились
от меня! - обычно говорил он.
Партийным функционерам не нравилось такое отношение
к мнению райкома. Поэтому они начали потихоньку давить на
Османа Дюру, секретаря парткома. Сам Дюра, выходец из мусульманской
семьи, хотя и был в партии, но обладал крошечной
искоркой уважения к Богу. Поэтому он сочувствовал
Лукашу и тоже оставил его в покое. Лукаш твёрдо сидел "в
седле" /как он обычно говорил/ - на рабочем месте.
Но грянула беда. Дюра внезапно куда-то исчез. Вместо него
приехал новый секретарь парткома. Он сразу же провёл конфиденциальный
разговор с председателем колхоза. С этого
времени Лукаш стал чувствовать себя в немилости у своего
бывшего покровителя. Вскоре была назначена документальная
ревизия. Лукаш прекрасно знал, что его книги в совершенном
ажуре. Он оставил ревизоров одних и, когда закончился
рабочий день, пошёл домой, пожелав проверяющим
Божьей помощи. Ревизоры ухмыльнулись и Поблагодарили.
Через несколько дней Лукаша вызвали в партком. Ревизия
была закончена. Лукаш прибыл в полной уверенности, что
претензий к нему нет. Но когда он вошёл, то сразу был
шокирован непозволительной манерой обращения к нему
человека, сидевшего за столом секретаря.
Улыбка исчезла с лица Лукаша. Он кое-что слышал об этом
человеке, но никак не мог вспомнить, встречался ли с ним до
этого. После грубой, примитивной шутки мужчина
проницательно посмотрел на бухгалтера и заявил, что он из
комитета госбезопасности.
Лукаш сел напротив функционера на указанное ему место.
Руки выдавали его волнение. Он быстро спрятал их под стол.
Но дрожь охватила всё его тело. Бывшая уверенность
покинула его.
Кагебист не рассыпался в любезностях:
- Гражданин Лукаш, мы обнаружили, что вы присвоили
двадцать тысяч рублей колхозных средств, - заявил он.
- Чепуха! Неправда! - Лукаш защищал себя. Но когда и где
он встречал этого человека с холодным взглядом? Слова
"Гражданин Лукаш" звучали в его сознании. Какой режущий
голос? Он лишает уверенности в себе. Он уже слышал это
обращение раньше. И это коварное, хищное выражение лица!
Вдруг Лукаш почти выпалил:
-Я знаю вас!
Да, это был он! Лейтенант КГБ, который когда-то вошёл в
дом Лукашей вместе с солдатами внутренних войск. Он сказал
тогда четыре слова его отцу:
- Гражданин Лукаш, вы арестованы.
Лукаш помнил эту картину: мать провела отца до двери с
печальным и любящим выражением лица. Она поцеловала его
и сказала:
- Крепись, любовь моя.
Отец сразу постарел лет на десять. И тогда он, старший
сын, начал кричать:
- Папа, пап, не уходи, пап! - Он бросился на пол и обхватил
отца, пока лейтенант не отшвырнул его лакированным
ботинком. Остального он не помнил. Когда к нему вернулось
сознание, он лежал в кровати, мать вытирала кровь, которая
текла у него изо рта. Отец ушёл. И никогда уже не вернулся.
На запросы матери в управлении тюремными лагерями /ГУЛАГ/
из Москвы коротко ответили: "Известна только дата
ареста, больше никакой информации нет". У Лукаша навсегда
осталась память об этой ночи: шрам, тянущийся по лицу от
верхней губы до левого виска.
И сейчас это воспоминание ожило вновь. Оно сидело
напротив него, буравя его своими ледяными глазами.
- Скажите мне, - спросил Лукаш у офицера, - куда вы
девали моего отца? Что вы с ним сделали?
Бывший лейтенант смотрел на Лукаша, не отвечая.
- Какое у вас звание? - спросил Лукаш. Офицер молча
показал ему своё удостоверение - он вырос до подполковника КГБ.
Фотография на удостоверении вновь напомнила Лукашу
ужасную ночь его детства.
- Судя по вашим служебным успехам, вы скоро станете
генералом, - грустно пошутил Лукаш. - И если меня обвиняют
в присвоении денег или фальсификации документов, тогда
почему не милиция или прокуратура ведёт моё дело?
- Потише, гражданин Лукаш, - прорычал подполковник.
- Чего вы от меня хотите?
- Я хочу только одного: чтобы не пришлось оставлять вас в
тюрьме.
- У нас нет растраты, абсолютно уверен в этом, - сказал
Лукаш.
- Лукаш, послушайтесь разума и забудьте о своей
непогрешимости. Конь на четырёх ногах, и тот спотыкается
иногда!
Подполковник протянул бухгалтеру стопку документов.
Лукаш попробовал рассмотреть, что в ней было, - это были
явно не его счета. Однако, когда он внимательнее просмотрел
материал, то убедился, что в явных подделках нет даже
незаметных приписок, которые доказывали бы фальсификацию.
Подполковник посмотрел на бухгалтера проницательным
взглядом. Лукаш понимал, что из этой ловушки трудно
выбраться, но ещё не верил ...
Наконец положил подшивку бумаг, полностью истощённый.
И лишь спросил:
- Где погиб мой отец?
- Он был расстрелян через неделю после ареста, - ответил
офицер.
- Но почему? За что?
Подполковник пожал плечами, не говоря ни слова.
- Я отлично знаю, что мой отец не обидел ни одну душу за
свою жизнь. С тех пор, как он стал проповедником
адвентистской церкви, он не мог совершить преступления.
- Послушай, - нетерпеливо перебил его полковник. - У тебя
семь детей. Я надеюсь, что даже если ты и совершил
преступление, с тобой не должно повториться то, что
случилось с вашим отцом. В крайнем случае, дадут десять лет
лагерей, возможно даже пятнадцать. Но в моих силах
освободить тебя прямо сейчас.
Офицер помолчал и продолжил:
- Возможно, ваш отец умер невинно. Скорее всего так и
было. Почему бы нам, властям, не возместить вам эту ошибку?
Однако, мы хотели бы видеть вас в будущем благоразумным
человеком. Пожалуйста, поймите, что мы допустили ошибку
с баптистами, когда слишком настойчиво заставляли их
принять определённые политические документы. Это вызвало
массовый протест верующих. И фактически привело к
созданию Союза Евангельских Баптистов. Мы не заложили
соответствующей основы при подготовке этих документов для
баптистов. Мы не заложили фундамента для них, нужно
сказать. И, конечно, это принесло неудачу. Я даже могу
представить, что мы должны будем на пару шагов отступить
назад, чтобы иметь возможность в будущем начать более
эффективную атаку против религии. Я с вами говорю так
откровенно, потому что знаю, что вы, реформистские
адвентисты, вообще не имеете ничего общего с баптистами. И,
определённо, было бы не в ваших интересах информировать
баптистов о нашем разговоре Это подвергло бы серьёзной
опасности вашу жизнь! Но мы, несомненно, можем
использовать вашу помощь. До нашего сведения дошло, что
сепаратисты-баптисты устанавливают печатный станок. Более
того, они получают Библии из других стран. В настоящее
время эти книги приносит им поток туристов. Но в будущем
масса туристов увеличится. Поэтому мы просто обязаны
положить конец этому явлению. Не в интересах государства
давать верующим неограниченный доступ к Библии и другой
религиозной литературе.
- Мы знаем, - продолжал чекист, - что баптисты есть в этом
городе и в вашем колхозе. И я хорошо осведомлён о том, что
руководитель вашей общины имеет дружеские взаимоотношения
с этими людьми. Не смогли бы вы помочь нам
определить, насколько прочны его связи с баптистами? Ведь
вы не заинтересованы, чтобы ваш пресвитер вдруг
переметнулся к баптистам, не так ли? Теперь, чтобы вам
получить информацию для нас, вы могли бы распустить слух
среди баптистов, что их братский совет имел контакт с вашим
руководителем, и что они скоро уйдут к адвентистам. Ведь
для нас это расследование, не теряйте уверенности, что мы
поставим перед судом руководителей баптистской общины.
Это значит, что вам нужно будет порвать взаимоотношения с
вашим руководителем. Или вас может постичь исключение из
вашей общины. Вам нужно будет принять это. Другой путь,
которым вы можете пойти, - предпринять выступление против
руководителя вашей собственной общины. Вы можете
утверждать, что он отклоняется к баптистам. Таким путём
все связи между двумя общинами, в конце концов, порвутся.
Этого можно добиться без труда. И, несомненно, то, что вы
будете делать, - не грех, так как доктринальная чистота вашей
церкви требует действенных шагов! Поэтому, пожалуйста,
подпишите эту бумагу, соглашаясь с нашей просьбой, и вы не
окажетесь за решёткой из-за вашего хищения. К тому же, вы
получите денежную компенсацию за пережитые волнения.
Подполковник положил на стол большой лист бумаги
с машинописным текстом. Испытывая отвращение, Лукаш
отшвырнул бумагу и сказал:
- Я не буду на вас работать.
- Не будете работать? Да мы и не хотим, чтобы вы на нас
работали! Мы ожидаем небольшую услугу от вас взамен на
услугу, которую мы для вас сделаем, и ничего больше. Вы
делаете то, что мы хотим, и взамен мы уничтожаем свидетельство
вашего должностного преступления.
- Я не могу принять это предложение, - повторил Лукаш.
- Мой дорогой Лукаш! Ваша община, её адвентисты тяжело
трудятся, чтобы сохранить свои ряды чистыми и учение
незапятнанным. Вы можете помочь им в этом, и в то же время
информировать нас, как далеко зашли связи между
руководителем вашей общины и евангельскими баптистами.
И это всё, что требуется.
Лукаш вздохнул:
- Я не могу этого сделать.
- Как хотите, как хотите! У вас больше не будет возможности
изменить ваше решение. Я возьму вас в следственный
изолятор в связи с хищением. И потом у меня будет право
просить для вас, по крайней мере, пятнадцать лет заключения,
так как двадцать тысяч рублей были похищены для
церковного использования, а именно - для покупки печатного
станка баптистам. Исходом вашего упрямства может быть
даже расстрел.
Лукаш уставился на него, абсолютно измученный:
- К-к-какой с-сс-станок? Ч-ч-то за ложь вы придумываете?
Он отвернулся мертвенно-бледный, беззвучные рыдания
сотрясли его тело.
- Не будьте истеричным, Лукаш.
Подполковник поднёс стакан воды ко рту Лукаша. Зубы
бухгалтера стучали о стекло, и вода пролилась на его костюм,
когда он пытался пить. Он несколько успокоился.
Подполковник продолжал:
- Вы правы, Лукаш. То, что я говорил о пропавших деньгах,неправда.
Но я должен повторить: всё зависит от того,
насколько силён твой страх за будущее на самом деле. Мы можем
сделать кое-что для вас. Мы можем обвинить вас, мы
можем оправдать. Вы должны выбрать из двух зол меньшее.
Ваша судьба в ваших собственных руках! Это случай или - или;
я не вижу для вас другой альтернативы сейчас. Какой стыд
будет для вас, верующего человека, если вас осудят за воровство!
Ваших детей будут остерегаться. Ваши дети будут презирать
собственного отца! Ваше бесчестие очернит и вас и ваше
братство. Пресса по всей стране разнесёт, что вы, верующие, в
действительности воры и обманщики. И вам, конечно, следовало
бы побеспокоиться о репутации вашей христианской религии.
Что подумают ваши дети, если вы будете сидеть в тюрьме за
хищение? Представьте, как их друзья в школе будут их называть!
Не будьте так жестоки к своим детям и к своей дорогой
жене. Стоит ли ваша семья такой жертвы? Да, стоит ли?
Подполковник вновь пододвинул бумагу к Лукашу.
"Стоп, Лукаш! - сказал себе подследственный, - это твой
конец!"
Несмотря на всё это, бухгалтер поставил свою подпись в
конце листа, даже не взглянув на него. И потерял сознание.
Документ тотчас оказался у офицера. Наблюдая за
неподвижным Лукашём, он вынул зажигалку и поднёс огонь
к сфальсифицированным бухгалтерским отчётам. Когда огонь
почти достиг его пальцев, бросил обгоревшие остатки в
пепельницу, взял кувшин с водой и стакан, чтобы привести
Лукаша в чувство.
Подполковник выполнил своё задание образцово. Он был
доволен результатами допроса и собой.
Убедившись, что бухгалтер приходит в себя, подполковник
выскользнул так тихо и быстро, что, очнувшись, Лукаш
вначале подумал, что ему просто приснился дурной сон.
"Да, - решил он в полусознательном состоянии, - это был сон.
Но как я сюда попал? Ах, да - ревизия! И я уснул, ожидая".
Вошёл секретарь партийного комитета.
- Дюра, - повернулся к нему Лукаш, - как я к вам попал?
Мне приснился ужасный, ужасный сон. Ревизия закончилась?
Секретарь парткома заметил, что Лукаш поседел.
- Я не Дюра. Вы, очевидно, не в себе. Почему бы не пойти
домой отдохнуть? Мы устроим вам путёвку в дом отдыха на
период отпуска. Ревизия закончилась; ваша отчётность в
порядке. Сейчас идите домой и немного успокойтесь.
Секретарь парткома вручил Лукашу хорошо знакомые ему
бухгалтерские документы. Бухгалтер уставился на них, ничего
не понимая. Вдруг он начал смеяться:
- Я знаю, это всё сон!
И потом, больше смеясь:
- Но какой ужасный сон!
Секретарь парткома молча помог Лукашу встать и
расправить одежду. Потом проводил его к дому.
Когда жена Лукаша увидела своего мужа, она была
глубоко потрясена. Не говоря ни слова, жена уложила его в
постель.
На следующий день "Скорая помощь" отвезла бухгалтера
в больницу, где он лежал в постели с высокой температурой,
постоянно повторяя слова:
- Гражданин Лукаш, вы арестованы.
Его жена, его дети и друзья в церкви не могли понять, что
с ним стряслось, но ни за что в жизни он не смог бы рассказать
им, что пережил. "Обнаружено хищение - двадцать тысяч
рублей - чистота церковного учения - печатный станок для
баптистов - вы арестованы".
Лучшие врачи города боролись за его жизнь. Наконец
кризис миновал и Лукаша отправили в санаторий для
выздоровления. Но с этого времени он был постоянно
молчаливым и замкнутым. Бывший счастливый, дружелюбный
Лукаш больше не существовал. Каждый раз, улыбаясь своей
жене, стремящейся к мужу, он готов был заплакать. Она тоже
стала печальным существом. Лукаш проявлял какую-то
виноватую доброту к ней и к своим детям, которых он больше
никогда не наказывал. Он понимал, что они особенно усердно
старались быть хорошими, чтобы их больной отец не
огорчался.
Лукаш вернулся к своей работе и выполнял её по-прежнему
добросовестно. Тем временем Дюра вернулся на свой пост в
колхозе. Председатель колхоза тоже обращался к бухгалтеру
с предельным уважением и сочувствием. С различными
интервалами, по каким-то таинственным каналам
выплачивались деньги Лукашу. Он не мог понять этой
щедрости. Вскоре он смог даже купить себе мотоцикл с
коляской.
В течении нескольких месяцев после встречи с чекистом
никто не искал встречи с Лукашём и не пытался связаться с
ним. И он действительно начал верить, что происшедшее с
ним было просто сном.
Летом Лукаш взял месячный отпуск. Семья обсудила, как
провести это время. Они решили, что мать останется дома с
младшими детьми, пока отец будет отдыхать с двумя старшими
на берегу реки. Через неделю дети вернутся домой, а следующие
двое присоединятся к отцу, и наконец наступит очередь мамы
вместе с самым младшим ребёнком. Таким образом, вся семья
сможет провести отпуск с отцом.
Раньше община возражала бы против такого длинного отпуска.
В церкви бухгалтер был нужным человеком и всегда
участвовал в её делах. Но на этот раз даже Лапин, пресвитер,
посоветовал Лукашу использовать всё время отпуска и полностью
расслабиться.
Жизнь на берегу реки была тихой. Только ворчание трактора
издали нарушало полнейшую тишину. Но это совсем не беспокоило
Лукаша. Вдоль берега росли пышные ивы, и то там, то
сям - берёзы. Стаи диких уток плавали в зарослях и время от
времени ныряли в воду. Другие гуси с гордо поднятой головой
окидывали взглядом берег. Лукаш не мог вдоволь налюбоваться
этим видом. Вместе с ребятами начали сооружать шалаш из
веток деревьев, которые росли вблизи. Очень быстро они
закончили работу. Потом ребята удили рыбу, а отец отдыхал.
На берегу они жили беззаботно. По утрам вставали вместе с
солнцем и бежали окунуться. Дети потом одевались - утро было
по-осеннему холодное - и отец читал ребятам места из Исайи.
Потом он объяснял текст. Мальчики по очереди молились.
После этого отец и сыновья открывали корзину с едой, кипятили
воду для чая и нарезали большие ломтики хлеба. Лукаш был
преисполнен радости. Кто мог прервать эту идилию жизни?
Только злоумышленник мог решиться на это! Они не ведали,
что злоумышленник уже готовился...
Через шесть дней старший сын оседлал мотоцикл, младший
залез в коляску и они уехали, чтобы привезти следующую
партию отпускников на берег. Лукаш почувствовал себя очень
одиноко после отъезда детей. Он прогуливался по поросли
вдоль воды, на некотором расстоянии от шалаша.
- Привет! - послышался голос.
Лукаш вздрогнул. Охотник с ружьём шёл к нему.
- Что так испугался, мужик? Я провожу день на берегу с
моим сыном. Когда мы обнаружили ваш шалаш, то заинтересовались,
кто же это ещё в отпуске таким поздним летом. И
сейчас я обнаружил тебя, старого знакомого! Рад тебя видеть!
Вот так совпадение!
Лукаш удивился: "Кто этот охотник? Что ему здесь надо?
Откуда он меня знает?"
Охотник шутил и рассказывал небольшие истории, пока они
шли к шалашу. Предполагаемый сын охотника уже разжигал
огонь и кипятил воду для чая.
Вдруг Лукаш начал догадываться: это был не сон, в конце
концов! Он весь задрожал и тяжело осел на соломенный тюфяк
рядом с шалашом.
Тем временем подполковник и его помощник расстелили
бумажную скатерть, вытащили печенье, предложили Лукашу
стакан чая. Подполковник, который ни на минуту не замолкал,
смеялся над собственными историями.
Лукаш немного успокоился. Было ясно, что он должен был
держаться, если не хотел потерять рассудок.
Вдруг, без видимой причины, манеры подполковника
изменились. Он спросил:
- Что вы уже знаете о руководителе вашей общины и его
отношениях с баптистами?
- Ничего! Я не буду на вас работать и ничего не хочу знать о
таких отношениях!
- Однако, Лукаш! Вы письменно согласились это делать.
Он вытащил лист бумаги из кармана и сказал:
- Прочтите-ка это! - и вдруг начал читать сам:
"Я, Лукаш, член Реформистской Адвентистской церкви, соглашаюсь
информировать власти о месте проведения собраний, о
действиях руководителя общины, о молодёжных собраниях, о
крещении детей, также сообщать и другие факты, интересующие
власти". Внизу, под этим, стояла безошибочно размашистая
подпись Лукаша.
Лукаш уронил стакан и попытался вырвать бумагу из рук
подполковника. Однако тот был готов к этому. Лукаш хмуро
наблюдал, как бумага исчезла в пиджаке у подполковника. Он
больше не мог сопротивляться. И когда "сын" подполковника
вручил ему чашку с непонятной жидкостью, Лукаш послушно
выпил. После этого у него пропал интерес ко всему происходящему.
Он казался парализованным, когда подполковник приступил
к делу:
- Теперь нормально. Лукаш. Пожалуйста, ответьте на пару
вопросов. Сколько детей школьного возраста было крещено?
Кто отвечал за молодёжь? Поспеши, отвечай, пока не
вернулись сыновья!
Безжизненно, не чувствуя силы воли, Лукаш подчинился.
Жидкость превратила его в безсильного робота. Позже он не
сможет вспомнить ничего из того, что рассказал своим
посетителям.
В тот вечер Лукаш вернулся домой с двумя сыновьями, его
отпуск закончился досрочно.



ТИХИЙ КРИК О ПОМОЩИ

Лапин созвал братский совет общины, чтобы обсудить
важные церковные дела. Они собрались в семь вечера.
Весь вечер Лапин тайком поглядывал на Лукаша, который
сидел сам в стороне, выглядел печальным и не участвовал в
собрании. Лукаш болен? Но сейчас после отдыха на берегу.
казалось, он выглядел опять хуже. Лапин часто терялся в
догадках о Лукаше. Что огорчало его больше всего, так это
явная невозможность общения с Лукашём. Он знал отца
Лукаша, который был проповедником в соседнем селении.
Отец был жизнерадостный человек, - он никогда не опускал
головы в печали. Рассказывали, что он улыбался, когда его
вели на казнь. Говорят, что начальник тюрьмы, посмотрев на
мёртвое его лицо, заметил: "Он всё ещё смеётся над нами, даже
после смерти! Что даёт этим христианам такие сильные
убеждения?"
После собрания мужчины шли домой вместе.
- Отчего ты такой унылый, брат? - спросил Лапин Лукаша.
- Нехорошо себя чувствую. Нервная или физическая
усталость, я не могу объяснить этого в двух словах. Нельзя
ли мне прийти к тебе домой поговорить с глазу на глаз? У
тебя есть время?
- Ну конечно! Лучше сейчас, чем позже!
Но когда они дошли до улицы, на которой жил Лукаш, тот
повернул к себе и сказал:
- Ладно, я прийду в другой день. Спокойной ночи!
- Конечно приходи. Я очень хочу поговорить с тобой.
Спокойной ночи, - настойчиво сказал Лапин.
Лукаш исчез в ночи. Служитель с беспокойством посмотрел
ему вслед. Прав ли он, позволив брату уйти. не
добравшись до сути дела, которое его так беспокоило?
"Я надеюсь, что вскоре он ко мне прийдёт", - подумал
Лапин.
Однако Лапин не знал, что вечернее собрание было под
контролем. Он не мог знать того, что просьба Лукаша
встретиться с Лапиным наедине и исповедоваться во всём, что
его волновало, фактически предопределила судьбу Лукаша.
Лапин и дома всё ещё не мог отогнать тревожные мысли.
Бог простит молодых, побуждая их покаяться и вступить в
церковь. Отказать в крещении таким людям было бы не что
иное как грех. Молодёжная группа, следуя примеру свободного
Евангельского баптистского братства, организовала
поющую группу и оркестр. "Они всё это сделали, не сообщив
мне, руководителю общины, - подумал Лапин, - потому что не
хотели обременять меня! Старшие члены общины, эти
трусливые зайцы, постоянно предупреждали меня: не позволяй
молодёжной группе участвовать в этой деятельности. Но
я не могу запретить им это! Особенно после того, как я
услышал, с какой силой убеждения молодой брат проповедовал
на молодёжном собрании!"
Такого огня, такой силы никогда не было у старших членов
общины. Они постоянно во время служений поглядывали в
окно - не идёт ли милиция? Молодые люди не боялись
милиции, наказания, да и самой смерти. "Мы обязаны им
помочь, даже больше разжигая их огонь, вместо этого старшие
члены советуют мне подавить их. Но пока я руководитель
общины, молодые люди будут служить Богу с полным
посвящением. Даже если они унаследовали несколько
свободных баптистских путей, это не несчастье. Главное, что
они борются с грехом с полной искренностью".
Но Лапину также сказали, что некоторые из сестёр
помоложе проводят втайне детские служения. Этому они
тоже, очевидно, научились у баптистов. Обычно баптисты
проводили детские служения и многие их них впоследствии
были за это арестованы. "О Господи! - молился Лапин. - Не
дай, чтобы волки растерзали на части бедных малых овечек.
Пожалуйста, разреши мне пойти в тюрьму вместо них!"
Заключение пугало Лапина. Даже мысль об этом порождала
ночные кошмары. Он не мог забыть эту тёмную жуткую
ночь! Как много зла враг делает под покровом ночи! Он провёл
один срок заключения в лагере, в котором содержались
преимущественно воры. Некоторые утверждали, что "воры из
Польши" были переведены в этот лагерь. И те, которые не
хотели идти на компромисс с начальством, брали верх над
теми, кто сотрудничал с ним. Ножи работали в эту роковую,
ужасную ночь. И с рассвета до сумерек на следующий день
грузовик вывозил трупы. Сам Лапин уцелел чудом; мужчины
на нарах по обе стороны от него были убиты.
Тех, кто остались в живых, вывезли из лагеря. Начальник
конвоя обмолвился, что перевезут их на северо-восток. На Енисее
их всех должны были поместить на баржу. Сотни заключённых
заполнили трюм. Вновь прибывшие были построены в
колонну по пять. Пятёрки одна за другой исчезали в тюрьме.
Но как только подошёл ряд Лапина, офицер с баржи закричал:
- Хватит! Уже некуда!
Остаток отправили дальше, в Тайшет. Потом, позже, они
узнали, что баржа с заключёнными затонула. Лапин понял,
что легче было утопить заключённых, чем проводить
длительное следствие по поводу резни, устроенной той ночью.
Размышляя о Лукаше, о делах церкви. Лапин старался
отогнать эти кошмарные мысли. Он тихо открыл калитку в
сад. Навстречу ему побежала обрадованная собака. Лапин
потрепал собаку, потом вошёл в дом. Тихо, чтобы не разбудить
жену, на цыпочках прошёл он на кухню. И здесь, положив на
руки седую голову, задремала жена.
- Нюра, что ж ты не легла спать? - прошептал Лапин.
Она встала, всё ещё в дрёме, и сказала:
- Я ждала, ждала, и наконец, наверное, уснула. Почему бы
тебе не поесть? Я только прошу прощения, уже всё холодное!
- Нет, дорогая, я не хочу есть. Почему бы тебе не подняться
в спальню? Я пока ещё не буду спать.
- Ваня, - попросила жена, - скажи мне правду - ты страдаешь
бессонницей или что-то произошло?
- Да, произошло, мама. Я так расстроен, так беспокоюсь обо
всём! Не могу понять, как власти узнают все наши тайны?
Наши служения проводятся открыто, но они также знают о решениях,
принятых на наших закрытых церковных собраниях,
даже о принятых на церковном совете! Кажется, меня они оставили
в покое, но диакона вчера вызвали и говорят: ваше собрание
проходило там-то, вот такие решения вы приняли, несовершеннолетних
вы крестили тогда-то. Вдобавок к этому диакону
сказали, что я, руководитель, больше не живу по законам
деноминации, а следую иным путём, который сам избираю.
После этого диакон отвернулся от меня. Он говорит, что
вот даже КГБ знает, что я следую путём баптистов. Он сказал,
что я объявил: это, мол, в интересах общины. Конечно, я о
многом мог бы именно так сказать, но наши люди ещё этого
не поймут, они правильно не воспримут того, что КГБ им
сказал, но Бог однажды сделает это ясным для всех!
Такими переживаниями поделился Лапин со своей женой в
этот вечер. Недавно Лапин, как руководитель общины, провёл
семинары по основам учения. Два часа этих семинаров он
посвятил ответам на вопросы, таким как таинство брака,
хлебопреломления. И он объяснил, как должным образом
хранить церковные тайны. Потом он рассказал о том, что, по
его мнению, было неправильным во время евангелизационных
собраний. Он позаимствовал несколько библейских точек
зрения у других деноминации, и вообще, делился своим
опытом с членами других деноминации на протяжении
восемнадцати лет заключения в лагерях.
Нюра сидела на скамейке рядом с Лапиным, положив
голову на его плечо. За сорок лет замужества она научилась
понимать его без слов. Восемнадцать лет их разлуки на самом
деле ещё больше сблизили их. Они всегда были в одном Духе.
Первые десять лет его отсутствия она не получала никаких
вестей от него, так как он был осуждён отбывать свой срок
без права переписки. Однако она терпеливо ждала его, одна
воспитывая семерых детей.
Нюра знала о многих заботах своего мужа и его переживаниях,
помогала ему нести их. Не говоря ему об этом, она
встречалась с некоторыми из своих сестёр во Христе, чтобы
помолиться о тружениках для царства Божьего. Уже тогда
она почувствовала, что злые новости омрачат их путь. У неё
побежали слёзы и закапали на его руку.
- Ты плачешь, Нюра?
- Только немного, Ваня. Сейчас я возьму себя в руки.
Не забывай, - сказала она, пытаясь сменить тему разговора, -
что твои внуки растут, и ты их почти не видишь.
- Ты права, Нюра. У меня много работы. Но благодарение
Богу, все наши дети и внуки любят Господа. Давай помолимся
вместе и пойдём спать.
Они вместе опустились на колени и помолились.
На следующее утро их разбудил громкий собачий лай. Нюра
поспешила встать с постели и выглянула в окно.
- Ваня, вставай, - сказала она упавшим голосом. - Это
милиция.
- Не спеши им открывать. Сначала давай оденемся и
помолимся. Пусть немного подождут там. Что это их
принесло сюда так рано?
Когда они поднялись с колен, Нюра положила голову мужу
на грудь. Она больше не плакала; она знала, что должна смело
идти с ним навстречу его неизвестной судьбе.
Милиционер стучал в ворота и громко звал Лапина. Соседи
начали собираться на улице, стоя в сторонке. Привязав собаку,
руководитель общины твёрдо направился к калитке.
- Почему так долго не открывали? - грубо спросил офицер.
- А что вас привело так рано? - парировал Лапин.
- В тюрьме будешь спать, сколько захочешь, старый, -
ответил милиционер.
Обыск в доме длился с семи утра до четырёх дня. Каждый
обрывок бумаги, на котором было написано имя Бога, был
конфискован вместе с единственной Библией, принадлежащей
общине. Обещание, что книга будет возвращена верующим, так
никогда и не сдержали.
Во время обыска Лапин с женой сидели на стареньком
диване и тихо разговаривали. Он дал ей последние инструкции
для общины. Человек в штатском постоянно был поблизости
и украдкой записывал всё, о чём они говорили. Лапин это
видел и поэтому был очень осторожен в своих словах, не
называя имён.
Нюра отважно сдерживала свои переживания. Она смогла
заплакать, лишь когда все ушли, и она осталась одна с
Господом. Он был единственным свидетелем её слёз. Лапин
чрезвычайно гордился силой воли своей жены перед лицом
этого ужаса. Позже, в тюремном лагере, он с любовью
рассказывал о молитве своей жены, о её нерушимой вере.
Прощаясь с Лапиным, Нюра сжала обе его руки:
- Иди с Богом, Ваня.
- Пусть Господь защитит тебя, Нюра. Не грусти. Не плачь.
Без слов она кивнула головой. Конечно, она ведь была
просто женщиной. И когда мужа увели, могла плакать
вдоволь.
- Дай место, старуха! Что стоишь как соляной столб? -
милиционер оттолкнул её так, что она упала на диван. Нюра
подумала: кто учил этому молодого человека? Он годился ей
в сыновья!
Лапин, тяжело дыша, влез в "чёрный ворон", размышляя, что
за сорок лет его руководства общиной единственным видом
транспорта, который был всегда в "его распоряжении", была
милицейская "Чёрная Маруся"- тюремный фургон, - и изредка
автомобиль "Волга", принадлежащий КГБ. За восемнадцать лет
советского заключения не было недостатка в транспортировке
к местам заключения. "Однако, похоже, что я умру, не имея
даже старого ржавого велосипеда", - подумал Лапин.
Его привели в пустой кабинет здания КГБ и оставили
ожидать окончательного решения своей судьбы.
- Мне поручено поговорить с вами. Давайте знакомиться, -
сказал, входя, офицер КГБ. Он показал руководителю общины
своё удостоверение. Лапин внимательно посмотрел на
фотографию. Конечно! Такие лица быстро не забываются.
Да, Лапин узнал офицера, так же как и Лукаш. Этот
офицер занимался делами верующих района уже много лет.
Многие верующие обязаны своим арестом этому человеку и
многие обязаны своей смертью его действиям.
- Как хорошо, что я наконец-то могу с тобой поговорить не
спеша. - Офицер употребил личную форму "ты", что было
признаком презрения, но быстро перешёл на более вежливое
обращение.
- Вы были руководителем адвентистов сорок лет. Почему
вы ввели новые ритуалы в вашу церковь? Могу ли я
рассчитывать на ваши объяснения?
Лапин, удивившись, ответил:
- Я чувствую себя так, вроде стою перед высшей церковной
властью и благородный священник задаёт мне глубоко
богословские вопросы! А что, советский режим высвятил
офицера в архиепископы?
- Молчать! - подполковник сердито стукнул кулаком по
столу.
Руководитель общины продолжал холодно осматривать
представителя власти. Тот ругался, как ямщик.
- Вы выросли, это правда. Но моральный Кодекс строителя
коммунизма не возымел на вас никакого воздействия, -
спокойно сказал Лапин.
То ли подполковник устал от ругани, то ли напоминание
Лапина об идеологической доктрине партии, в которой
упоминалось "Человек человеку - друг, товарищ и брат",
остановило его. По какой-то причине он успокоился - вдруг
ухмыльнулся.
- Вы определённо меня разозлили! Но скажите мне сейчас,
почему ваши люди не хотят регистрироваться?
- Это другое дело. Я могу ответить на этот вопрос. Ваши
люди поставили евангельских баптистов в такое трудное положение,
что они уже не могут дышать. Когда они хотят выбрать
представителя в центральный совет, они должны предоставить
вам список кандидатов. Если кто-то присоединится
к общине, вы заставляете его обращаться за вашим позволением.
Потом, после регистрации, вы закидываете на него свои
сети. Что касается крещения, тут опять список желающих
должен быть представлен вам на рассмотрение. Вы становитесь
навязчивым. Вы хотите знать, как кандидат на крещение
совершал покаяние. И достиг ли он возраста восемнадцати
лет? Если ему меньше, чем восемнадцать, вы отказываете в
разрешении на крещение, независимо от обстоятельств. В
случае похорон ваше разрешение также должно быть
получено. В случае собрания общины наблюдатель от вашей
организации также должен быть приглашён. Когда дело
касается рукоположения, вы опять запрашиваете список
кандидатов, и решается, кто может получить духовный сан, а
кто нет. Нет, нет, со мной это не пройдёт. Я лучше откажусь
от чести быть пастырем стада! Если уж случится самое худшее
- или, возможно, это будет самое лучшее, - я сгнию в тюрьме.
- Да это и произойдёт, если вы не примете наших условий,
ответил подполковник. Послушайте, вы же были в лагере
вместе с Каревым. Он открыт к переговорам! Он начал свою
карьеру как служитель культа с нашего одобрения. И он
хорошо справляется. И Бог не покарает его за его прегрешения.
Понимаете, Карев знает, что Бог - это выдумка человека;
и. благодаря здравому смыслу Карева, он слушает нас вместо
Того, кто не существует.
- Вы ничего не добьётесь от меня, очерняя Карева! Даже
если он сделал вам определённые уступки, я не поверю
ничему, пока не поговорю с ним. После того, как я лично
поговорю с ним, я составлю своё собственное мнение, но я не
хочу слушать такую клевету от вас! Я знаю, как вы умеете
искажать факты. Вы делали это, обосновывая коммунистический
режим, с которым я тоже согласился. Однако вы всё
равно держали меня в тюрьмах два десятилетия.
Пожилой последователь Христа говорил с глубокой
убеждённостью и страстно, глядя прямо в глаза подполковника.
Офицер задумчиво барабанил пальцами по столу.
- Итак, вас не убедишь. Ладно, ладно. Подумайте обо всём
этом в тюремной камере. Примерно через месяц опять
поговорим. И к этому времени, если вы, наконец, обратитесь к
здравому смыслу, вы будете свободны.
После десятиминутного ожидания Лапина провели в
камеру тюрьмы КГБ.
Месяц спустя подполковник действительно вызвал Лапина
на допрос. Лапин был болен. Высокое кровяное давление
принесло ему много трудностей. Он постоянно страдал от
сильной головной боли. Его глаза слезились.
Подполковник спокойно протянул руку пожилому человеку
и пригласил его сесть.
- Примите правильное решение и вы будете свободны. Вы,
верующие, утомляете нас уже длительное время. Если вы
говорите "да", вы принимаете наши условия; если вы говорите
"нет", вы идёте в тюрьму или, более точно, на необитаемую
землю. Итак, ваше решение?
-Нет.
- Ты старый дурак! Наверное, ты устал жить! Идиот!
Ангелы уже выкрикивают твоё имя! Каждый день твоя
старуха стоит перед воротами КГБ, здесь, и просит нас взять
для тебя передачу. Ты полностью губишь своё здоровье! Но
нет, этот старый дурак - упрямый. Ты вскоре умрёшь и ни
одна душа не узнает, где могила твоя. Подумай об этом, взвесь
последствия того, что делаешь! Понял меня?
-Нет.
- Между прочим, - сказал подполковник неожиданно конфиденциальным
тоном, - Лукаш был значительно благоразумнее
вас.
- Что-о-о? - вырвалось у Лапина.
"Так вот что вызвало у него такие страдания! Вот почему
бедный человек был в таком жалком состоянии! Мы думали,
что отпуск на берегу принёс ему улучшение. Но оказалось,
ему нужно было другое лекарство. Теперь я знаю, как ему
помочь!"
Подполковник уставился тяжёлым взглядом на Лапина и
произвёл следующий залп:
- Он не нуждается больше в вашей помощи. Ваши верующие
братья похоронили его в земле на глубине двух метров.
Удар за ударом - это было уж слишком для бедного
старика. Он попросил отвести его в камеру. Уже в камере он
упал на колени и громко воззвал к Господу. Надзиратели
наблюдали за ним через глазок.
"Почему, ну почему я не выслушал его в тот вечер? - рыдал
Лапин. - Это могло всё изменить! Господи, прости мне мой
грех! Смилуйся надо мной, грешником. Господи! Почему я не
побежал за ним? О Господи, если он не исповедался по моей
вине, то накажи меня за его грех! Я виновен в его состоянии, я
не заметил глубокой раны в его сердце! Дорогой Господь,
только плотный осведомитель ведёт себя так, как он вёл, -
была ли у него возможность исповедаться перед кем-нибудь?"
Лапин простоял на коленях всю ночь. К утру он упал на
пол камеры и так лежал, всё ещё молясь.
Только в день суда Лапин узнал, что после его ареста
Лукаш заболел, позвал свою жену и старшего сына к своей
постели и полностью исповедался перед ними. Потом он умер
в мире. Этот факт утешил руководителя общины.



КРЕЩЕНИЕ

Июль приходит довольно жарким в южный Казахстан, но
именно в это утро было облачно и прохладно. Однако в
сердцах молодых верующих сияло солнце. После утреннего
богослужения они стояли все вместе во дворе молитвенного
дома. Счастливая молодёжь о чём-то тихо разговаривала
между собой. Наконец все двинулись к комнате руководителя
общины. Один из них постучал и все вошли, услышав:
- Войдите!
- Входите, входите!- приветствовал их руководитель общины.
- И какие же у вас сердечные желания, братья и сёстры?
Он попросил церковного сторожа принести ещё несколько
стульев.
- Ну что, молодые люди, мы будем и дальше молчать? -
спросил руководитель, прилагая усилия, чтобы помочь
молодым расслабиться.
Один из парней, - его имя было Леонид, - посмотрел на
сторожа, потом на руководителя общины, затем на своих
молодых друзей. Они бы предпочли остаться с пресвитером и
его помощником Панкратовым. Все знали, что церковный
сторож доносил на братьев КГБ.
- Брат, - наконец начал Леонид, - Дух Святой побудил нас
соединиться с Господом. Мы сюда пришли, чтобы попросить
вас разрешить нам крещение.
- Это хорошая просьба. Но вы знаете, что, согласно новым
инструкциям, для желающих принять крещение требуется
период на обдумывание. И только после того, как вы пройдёте
испытания, сдадите экзамен, нам позволяется дать вам
разрешение на крещение, - заявил руководитель общины.
- Вы обсудите это дело с уполномоченным по делам
религии? - спросил Валерий, один из молодых.
- Что же ещё нам остаётся делать?
- Вы знаете, с того времени, как я заявил о своём желании
принять крещение, у меня не стало покоя на работе. Сначала
меня вызвали для разговора в комсомольскую организацию.
Потом вызвали в партийный комитет. Наконец меня проведал
представитель КГБ, который не оставляет меня в покое до
сих пор. Пожалуйста, крестите меня, чтобы я обо всём этом
мог говорить перед всей общиной на следующем собрании.
- Но, брат. Как мы можем рассказать всей общине об этом?
Мы не хотим поднимать шум. Власти услышат об этом! Ты
должен перенести много испытаний, если хочешь соединиться
с Господом. И таким путём ты получишь венец жизни!
- Тогда почему Филипп не устроил Ефиоплянину испытательного
периода, но вместо этого сразу же крестил его, сразу,
едва он исповедал свою веру в Иисуса Христа?
- Все вы ещё молоды и должны возрастать дальше в вере.
Предоставьте мне ваши письменные просьбы на крещение. Мы
их проверим и дадим вам знать о нашем решении. Излишне
говорить, что я не смогу избежать предоставления этого списка
властям. Без их разрешения мы не имеем права крестить вас. И
если у вас больше нет других желаний, давайте закончим эту
дискуссию. Властям не нравится, когда молодёжь приходит на
богослужения, но мы разрешим вам приходить и впредь, - сказал
пресвитер, не поднимая глаз на молодых людей.
- Ответьте ещё на один вопрос: подача письменного
заявления - это работа Бога или работа дьявола? - спросил
Леонид.
Руководитель общины промолчал.
- И ещё одно: двух- или трёхлетний испытательный период
перед получением разрешения на крещение - это работа Бога
или дьявола? И почему наша церковь может крестить только
двадцатилетних или старше? Это воля Божья или дьявола?
- Не всё в мире исходит от дьявола, - ответил руководитель.
-Власти помещены на свои места Богом. И власти
установили эти ограничения. Поэтому они есть воля Божия.
- Вы говорите, что Бог уполномочил советских аппаратчиков
диктовать за Него свою высокую волю?
Сторож начал беспокойно ёрзать на своём стуле.
- Я не- могу позволить критиковать инструкции, данные
властями, - наконец выпалил он. - Они суть слуги Божии,
поставленные для помощи вам. И если власти установили
правила, наше дело повиноваться им.
Раньше сторож был учителем. Во время войны он попал в
плен к немцам и потом служил у них во вспомогательных
войсках. После возвращения провёл долгие годы в тюрьме.
после чего был сослан в Казахстан. Верующим он стал якобы
в тюремном лагере, но другие верующие сообщали, что у него
были какие-то подозрительные взаимоотношения с лагерным
начальством.
Сторож действовал как информатор даже в вышеописанном
случае. Молодые люди обнаружили, что он часто
встречался с сотрудниками КГБ, и даже сфотографировали
его, оставляющего свои отчёты в определённом почтовом
ящике. Фактически они обнаружили место свиданий сторожа
и кагебиста. Они показали эти улики Панкратову, помощнику
служителя, который имел хорошие отношения с молодёжной
группой. Он попросил не разглашать ничего из обнаруженного
ими и молиться, чтобы сторож был приведён Богом к
раскаянию.
Руководитель общины также признался своему помощнику,
что он знал о поведении сторожа. Он нечаянно услышал разговор
между этим человеком и уполномоченным по делам культа.
Сторож жаловался, что он не в состоянии проследить за
всей деятельностью молодёжи, и что молодые люди после посещения
богослужений для взрослых сразу же собираются на свои
собственные тайные собрания. Он, старый человек, конечно же
не мог бежать за ними, И иногда они подшучивали над ним.
Позже Панкратов настоятельно советовал молодёжи
завоевать сердце церковного сторожа любовью, вместо того,
чтобы враждовать с ним.
- Мы хотели бы поговорить конфиденциально с руководителем
общины, - сказала Вера сторожу вскоре после просьбы
молодёжи принять крещение. - Мы хотим говорить с ним
наедине. Не расстраивайтесь по этому поводу так сильно.
Потом вернувшись к руководителю общины, она продолжала:
- Мы хотим обсудить с вами что-то очень важное. Вы могли
бы попросить сторожа выйти из комнаты?
- У меня нет секретов от старших братьев в церкви, -
ответил руководитель.
- Но это совсем не касается сторожа, э-э-э, старшего брата,сказала
Вера. Вся группа молодёжи уже начала хихикать,
Сторож покраснел и выбранил их, говоря:
- Почему бы вам не выйти, сопляки! Я - служитель Божий,
и вы оскорбили меня! Вы, молодые птенцы, не должны быть
здесь на первом месте. За это следовало бы прогнать вас со
всех наших собраний!
Леонид прошептал Вере: "Быстренько извинись перед ним!"
Вера смутилась и сказала:
- О, брат, примите мои извинения!
Она подошла к сторожу и поцеловала его в щёку. Человек
был захвачен врасплох. Панкратов встал и сказал:
- Давайте, молодые люди, подышим свежим воздухом.
Выйдя из молитвенного дома, он сказал:
- Послушайте, друзья, с этого момента не говорите с руководителем
общины о крещении. Скоро у нас будет собрание в
одном, из ваших домов и мы обсудим всё это. А пока - ни слова
о крещении.
Молодые люди согласились с этим, поблагодарили его за
совет и пошли посещать больных членов общины.
Крещение состоялось поздним вечером, за городом. Шёл
дождь и было темно, но темнота скрывала всех. Панкратов,
рискуя, сам проводил крещение.
Члены группы тщательно подготовились. Проверка кандидатов
проводилась за две недели до этого. Больше людей хотело
креститься, чем крестилось. Несколько членов общины, в
основном молодёжь, приняли участие в проверке кандидатов.
Панкратов присутствовал, но сам не проводил испытаний. Это
делал руководитель молодёжной группы. Около 9-ти часов
вечера они незаметно собрались на окраине города. Там жил
Леонид и они надеялись, что их появление никого не удивит.
Молодые люди, пожелавшие стать в одно с Господом,
стояли в коридоре, ожидая своей очереди войти в комнату,
где сидели члены общины.
Первой была очередь Веры. Её первую спросили, как она
пришла к принятию Господа. Потом со всех сторон посыпались
вопросы:
- Какое значение крещения? Какие у тебя отношения со
Святым Духом? Кому должно повиноваться больше - Богу
или человеку? Ты становишся частью Тела Христа, потому
что Дух Святой побудил тебя или это давление со стороны
человека?
Беседа с кандидатами на крещение прошла без тревог.
Последний вопрос задал им Панкратов. "Если мы, христиане,
встретим гонения, как уже встречают их многие общины,
будете ли вы готовы любить Господа больше, чем свою
собственную жизнь? Даже если это будет значить, что вы
должны будете отдать свою молодую жизнь за Него?"
- Да! - ответили ясные молодые голоса в тишине ночи.
Все прошли испытания и были допущены к крещению. Панкратов
прекрасно знал, какому риску он подвергался. Если бы
власти узнали, что он крестил двадцать человек - двадцать молодых
людей - без их ведома, его жизнь не кончилась бы добром.
Молодые люди тщательно охраняли дорогу к озеру, выбранному
для крещения. Их руководитель выставил дозор вдоль
дороги. Если милицейская машина будет ехать в направлении
места крещения, дозорные зажгут предупредительные огни.
Старший член общины возил кандидатов на крещение в
фургоне. Он имел возможность держать служебный фургон
у себя дома, потому что начинал работу очень рано - доставлял
рабочих из посёлка.
На берегу молодёжь быстро переоделась для крещения.
Панкратов вошёл в воду. Ряд крещаемых последовал за ним.
Они мягко пели песню, которая называлась:
"Не расскажет ручей говорливый
Никому моей тайны святой".
После крещения все вернулись на берег и быстро одели
свою обычную одежду. При свете ручного электрического
фонаря Панкратов прочитал несколько стихов из Библии и
сказал заключительные слова молодёжи. Потом склонились
для молитвы.
Вдруг - световой сигнал от одного из постовых. Молодые
люди и Панкратов поспешно вскочили в фургон. Водитель, не
включая фар, направился в соседнее село. Оттуда они
вернулись в город.
Спустя несколько минут, три милицейских мотоцикла и
два грузовика, в каждом по восемь милиционеров, прибыли на
озеро. Мужчины в штатской одежде рыскали вдоль берега.
Ослепляющие огни осветили весь берег. Но не было найдено
ни одного следа. Ни звука не было слышно, кроме аккордов
гармонии, которые доносил ветер из ближнего села. Милиционеры
постояли в кустах, не зная, что дальше делать.
Рядом с ними стоял дрожащий руководитель общины.
Очевидно, он был только что поднят из постели. Он
пробормотал церковному сторожу, который тоже был здесь:
- Что же ты заварил, брат? Посреди ночи все должны были
вставать и торопиться сюда - ни за чем! Никогда больше этого
не делай!
Сторож был полностью разбит. Он совершенно точно знал,
что крещение было назначено на эту ночь. Он так сильно хотел
избавиться от Панкратова. Раз и навсегда! Он уже устал от
его обращения с такой иронической добротой, как с каким-то
умственно отсталым человеком. Он был абсолютно уверен, что
поймает молодых людей в этот вечер! А теперь - что люди о
нём подумают?
Сторож подслушивал под окном, когда проходило испытание
кандидатов. Так как занавески были опущены, он мог
различить только один голос - это был голос руководителя
молодёжи. Но шторы были задвинуты неплотно, и он мог
заглядывать внутрь через щель вверху. И когда сторож искал
какой-нибудь подходящий предмет, чтобы стать на него,
собака владельца дома подкралась и вонзила свои зубы в его
лодыжку.
Сторож выругался. Он дал собаке отличный кусок
говядины и такую получил благодарность! Он особенно
заботился, чтобы подружиться с этим зверем, потому что знал:
собака не лает, собака только кусает.
На следующий день сторож был болен и не пришёл к дому
молитвы. Он, однако, не мог предупредить события, которые
уже были запущены в движение.
Сейчас - после всего этого - такой провал! Если бы он
только мог знать, кто будет проводить церемонию крещения!
Руководитель общины таинственно улыбался. Опасаясь
властей, он не мог открыто быть на стороне молодёжи. Он
скурпулёзно исполнял все приказы ответственного за культы
и старшего пресвитера. Но открытые информаторы, такие как
сторож, были проклятием для руководителя. Фактически он
искренне уважал своих твёрдых и верных братьев. Но он
больше не хотел в тюремный лагерь!
После тщательных поисков капитан милиции отпустил
своих людей и поехал к дому Панкратова с руководителем
общины и сторожем. Когда милицейская машина подъехала к
дому Панкратова, капитан приказал руководителю стучать в
дверь. Он стучал и в окно. Долго не было никаких признаков
жизни. Наконец сонный Панкратов выглянул:
- Кто там? - спросил он, протирая глаза.
- Это я, Алёша! Ты поверишь, что милиция никому не даёт
спать в этом городе! - начал извиняющимся голосом руководитель.
Более тихо, чтобы остальные не могли его слышать,
он сказал:
- Им доложили, что ты проводил церемонию крещения 10
минут назад.
- Вы же видите, брат, что подняли меня с постели.
Пожелайте спокойной ночи этим людям от меня! - крикнул
Панкратов.
Он закрыл окно и лёг спать. Капитан же отправился
готовить доклад, что обвиняемый был обнаружен дома и,
несомненно, произошло недоразумение.
После крещения молодёжь обычно собиралась на Воскресное
богослужение. Они заметили, что сторож явно хромал.
Но это не мешало ему украдкой ходить по церковному двору и
подозрительно обсматривать молодых людей. Одна молодая
женщина спросила:
- Леонид, с чего это наш сторож хромает?
- Я не знаю. Давай у него спросим?
И когда сторож сел рядом с Леонидом, тот посмотрел на
него и спросил:
- Брат, вы явно нездоровы. Мы можем вам чем нибудь
помочь?
- Спасибо, я не нуждаюсь в помощи. Дома хотел залезть на
крышу и упал. Теперь болит нога и спина.
Тут в дом вошёл Панкратов и попросил сторожа зайти в
соседнюю комнату, чтобы поговорить.
- Скажи, брат, что это с тобой случилось? Ты хромаешь. И
брюки у тебя порваны!
Едва сторож собрался ответить, послышался громкий
женский голос:
- Где он, этот бездельник! Я вам сейчас расскажу, что
делала эта жалкая развалина! Он ворует наше мясо и шумит
всю ночь напролёт!
Сторож вскочил и похромал в братскую комнату так
быстро, как только мог, крича на свою жену:
- Чего ты сюда пришла, курица?
Это только подлило масло в огонь и женщина продолжала
свою тираду. Руководитель общины с трудом успокоил её.
Потом он просил Панкратова разобраться в ситуации и пошёл
в молитвенную комнату со старшими братьями.
Побледневший сторож стоял в углу, пока глаза жены
сверлили его.
Панкратов попросил:
- Успокойтесь, граждане! - У него были свои подозрения,
но он был готов выслушать её историю. - Расскажите мне, что
произошло в вашем доме?
Жена сторожа села и рассказала свою историю. Когда она
готовилась сварить борщ, мясо вдруг исчезло. Исчез и её муж!
Посреди ночи, он, муж, опять появился, хромая и весь
растрёпанный, брюки разорваны. Первые его слова были:
- Не задавай никаких вопросов! Залей лучше рану йодом.
Ходил по поручению руководителя общины. Но кто этому
поверит? Единственная правда, так что собака напала на него -
об этом свидетельствовали его брюки! А утром к нему пришёл
штатский человек и они о чём-то долго шептались. После
разговора сторож дал жене сто рублей.
Когда сторож услышал всё это, он больше не смог
сдерживаться и бросился на жену. Но она загнала его назад в
угол и продолжала свои обвинения.
- Я ведь хотела сделать тушённую капусту. Достала молоток
для мяса, полезла за мясом - его не было! Этот жулик опять
отдал его своей любовнице!
- Не говорите так, Ефросиния Семёновна! - прервал её
Панкратов. - Этого он точно не делал. Больше похоже на то,
что собака не позволила подкупить себя. И поэтому ваш муж
решил отплатить животному куском отравленного мяса! Не так
ли оно и было? - спросил он сторожа. Тот молча едва кивнул.
Панкратов опять повернулся к жене:
- А сейчас успокойтесь. Идите домой. Вы получите своё мясо
назад. У вашего мужа нет любовницы, я могу вас в этом заверить.
Твёрдый голос помощника пресвитера убедил женщину. Она
теперь извинилась, прося у каждого прощения за нарушение
покоя. Потом она попросила Панкратова показать ей выход. Она
явно не могла понять, что руководило её мужем, откуда он мог
получить так много денег.
Оставшись вдвоём со сторожем, Панкратов спросил у него:
- Вы уже давно этим занимаетесь, брат?
- Чем? - последовал ответ.
- Доносите? Информируете?
- Я - информатор?
- Ладно, брат. Чья собака напала на вас, между прочим?
Леонида?
Сторож мрачно на него посмотрел и ничего не сказал.
- Прошу вас. не надо мстить животному! Откуда собаке знать,
что вы - информатор КГБ? Если вы отравите собаку, я всем в
церкви расскажу об этом. И могу ли я попросить вас прекратить
рыскать вокруг и докладывать о нашей деятельности? Это
только навлечёт на вас большую беду. Вы действительно хотите
нажиться на чужом несчастье? И вообще, и вы, и я знаем, что
атеисты презирают тех, кто доносит на своих братьев. Если вы
имеете что-то против меня, то действуйте быстро! Я крестил
молодых людей. И я провожу молодёжные богослужения.
Почему бы вам не покаяться, мой возлюбленный брат?
Отвернитесь от злых дел или вы погибнете,- печально сказал
Панкратов и отвернулся, глядя в окно.
По требованию уполномоченного в делах церкви, Панкратов
и молодые верующие были исключены из членов общины
в наказание за нарушение инструкций Союза Евангельских
баптистов. Панкратов организовал новую общину с молодыми
людьми. Они регулярно встречались на дому у разных членов,
пока руководитель молодёжи и Панкратов не были арестованы
и приговорены к пяти годам принудительных работ.



ПАСТЫРЬ ПРАВОСЛАВНЫМ

Прошин задумчиво смотрел на сибирское село. Окружающий
село сосновый лес сделал его сказочным. Здесь он родился,
пошёл в школу. Но как давно это было!
Дети играли в мяч, крича от восторга. Прошин шёл по
направлению к центру села, осматривая все пути. Здесь
возвышалось над всеми другими строениями большое здание.
Он подошёл поближе и прочёл вывеску: Районный комитет
Коммунистической партии Советского Союза. Отсюда
Прошин повернул в узкую улочку.
Где-то здесь должна была быть церковь. Его сердце сильно
забилось, когда он приблизился к священному месту. Была ли
она ещё там? Да, Боже Всесильный, вот она! Он остановился,
посмотрел, и опять узнал церковь, но она была уже не такой,
какой он её помнил. "Так много лет прошло, и ты всё ещё
здесь стоишь, крепкая и бодрая! Красивая железная ограда
защитила тебя от мирского наплыва!" Это было его святая
святых, в этой церкви он начинал своё служение перед
поступлением в духовную академию.
Но что это? Группа пионеров в красных галстуках
маршировала с песней по церковному двору. Может они
маршируют в церковь? Что, сейчас пионеры ходят в церковь?
Кто знает, - за тридцать лет многое могло измениться!
Стая голубей суетилась на церковном дворе. Старый
человек кормил их.
Взгляд Прошина остановился опять на красивой деревянной
конструкции, - на этом месте он посвятил свою жизнь
Богу. Труды философа Соловьёва повлияли на него и Библия
указала ему путь сюда, в церковь. Неожиданно слёзы наполнили
его глаза. А там. в старом парке, позади церкви, он
прогуливался со своей невестой Дашей.
- Где ты, Даша? - сказал он грустно.
- Дедушка, вы меня звали?
Прошин вздрогнул и открыл глаза. Маленькая девочка в
красном галстуке стояла перед ним, с любопытством смотрела
вверх. Он посмотрел на маленькую школьницу, ошеломлённый;
он узнал ещё не сформировавшиеся черты её лица!
Она его назвала "дедушка"? Он улыбнулся, вспомнив, что у
него борода.
- Тебя зовут Дашей? - спросил он.
- Да, - ответила девочка, отбросив со лба волосы. - Вы
здешний?
- Я родился в этом селе и вырос здесь. Но уже тридцать лет
прошло с того времени, как я уехал. Теперь я вернулся и
вспоминаю прежние дни. Я должен войти сюда, Даша.
- Уже поздно, дедушка. Кино уже началось. Вам нужно
подождать вечернего сеанса.
- Какое кино? О чём ты говоришь?
- Это же дом культуры. Фильм "Тарзан" показывают здесь
уже несколько дней. Это очень интересно! - объяснила
девочка. Потом она добавила: "Это американский фильм".
Так вот что сделали с церковью! Он глубоко вздохнул.
Маленькая Даша убежала.
Прошин посмотрел вверх. На куполе не было креста.
Только красный флаг.
- Что вы здесь так стоите, мой друг? - прервал мысли
Прошина старый человек.
- Послушайте, дедушка, здесь уже давно Дом культуры? -
спросил Прошин.
Старик засмеялся:
- Да уже лет двадцать пять. Когда они в Ленинграде арестовали
Прошина, Наша церковь была закрыта. Через пять лет
после этого её превратили в клуб. Я ещё ребёнком был крещён
здесь. И около пятидесяти лет работаю церковным сторожем.
Конечно, сейчас я дворник при клубе. Вот кормлю голубей.
Прошин не помнил, как пошёл со двора бывшей церкви.
Бесцельно шёл он по улице. И вдруг замер, увидев перед собой
Дашин дом! Его привела сюда какая-то неестественная сила.
А что если она не узнает его? А что если она замужем?
Рассудок предупреждал его, но сердце вело вперёд. Он не мог
остановиться.
Деревянный дом, покосившийся от возраста, смотрел на город
старыми, полуслепыми окнами. Он постучал в калитку. Кто-то
открыл её. Это была маленькая Даша с церковного двора!
- Вы ищете наш дом, дедушка?
- Ты мне скажи, девушка, - люди по фамилии Лукины жили
здесь раньше. Ты знаешь, где они сейчас?
- Здесь, как и раньше. Но только моя мама Лукина. А
фамилия моего папы Попов, - объяснила девочка, разрешая
пожилому мужчине войти во двор. Он подождал, пока она
позвала маму:
- Мама, у нас гость!
Прошин затрепетал: "Она меня вспомнит?" Да и вообще-то
она замужем! Он помнит, как она стояла перед ним, как она
сказала ему перед расставанием: "Алёша, я буду ждать тебя
всю мою жизнь! Я останусь верной тебе - и больше того - Богу -
телом и душой!"
И вот она цела! Её походка осталась прежней. Её глаза были
голубыми и удовлетворёнными. Лицо было в морщинах, но
такое доверчивое.
- Здравствуйте! Почему не входите? Моего мужа нет дома.
Он на работе. Пожалуйста, войдите, а?
Они вошли в прихожую. О, её голос, только она могла
говорить так напевно. У неё был лучший голос в церковном
хоре, негромкий, но очень мелодичный голос, приносивший
ему особое удовольствие.
Сейчас, когда она мыла руки при входе, он спросил её с
большим усилием:
- Даша, ты не узнаёшь меня?
Она посмотрела на него, ничего не понимая, и отрицательно
покачала головой.
- Я так сильно изменился? Я Алёшка Прошин!
Она всплеснула руками и обхватила его. Она долго плакала,
пока его мозолистые руки гладили её волосы. Его сердце было
в волнении.
Наконец она собралась и сказала ему:
- Алёша, я не Даша. Я Лена. Когда-то ты нас путал,
помнишь? Даша умерла месяц назад!
Это была Дашина сестра - двойня. А его Даша умерла!
Прошин опустился на диван и спрятал лицо в руках.
Он опоздал на месяц! Мысли оттесняли одна другую.
Около двух месяцев назад начальник лагеря вызвал его к себе
и распросил о прошлом, о причине заключения. Потом заявил:
- Возможно через месяц или два вас освободят.
Прошин поинтересовался - почему? Ответа не было. Так он
и оставил тюремную зону и ушёл свободный после тридцати
лет жизни в тюрьмах и лагерях.
Ему вспомнилось обещание, которое он однажды дал
нескольким священникам, бывшим с ним в одном лагере. И
слова архиепископа пришли ему на память: "Алексей, мы
будем молиться о тебе, чтобы Бог освободил тебя. Помоги
истинным верующим сохранить веру!"
Тюрьма истощила силы старого архиепископа и вскоре
исповедник молодого Алексея был вынесен из лагеря. Это
было много лет тому назад. Пелена памяти, оставшаяся после
длительного заключения, затмила эти воспоминания.
Прошину легче было вспоминать происшедшее тридцать
лет тому назад или даже раньше. За долгие годы заключения
он ярко переживал заново все подробности далёких событий,
плохих и хороших. Для христиан тюрьма была местом
общения. Прошлое становилось настоящим, все ошибки
переживались опять. Ошибки, грехи, ведущие к мудрости и
терпению. Заключённый исподволь готовился и к будущей
жизни. Прошин тоже обдумал своё будущее. Он дал обещание
Богу и своим братьям, которые умерли на Колыме, служить
верующим, рассеянным по всей России.
Невольно, привыкая к мысли о своём освобождении, он
вернулся на место, где нить его мирной жизни была внезапно
оборвана, - в академию. Потом приехал в село.
Даша... Если бы он был освобождён на месяц раньше, то смог
бы опять увидеть её! Это был вопрос тридцати дней! Он вздохнул...
Лена села рядом с ним, тихо плача. Она взяла его за руку.
Её глаза выражали так много сочувствия, что он не могсебя
больше сдерживать и зарыдал.
"Он почувствует себя лучше, если поплачет", - подумала
Лена, поглаживая седые волосы гостя, которые ещё не
отросли после короткой лагерной стрижки. В свои 55 лет он
плакал впервые так, как только может плакать мужчина.
Лукина старшая медленно вышла из спальни. Она подошла
к Прошину, подняла его лицо своими натруженными руками,
приблизила его к себе:
"Алёшенька, Алексей! Не плачь, сын мой! Ты сейчас
большой мальчик! Будь мужчиной. Я тебя понимаю. Ты
хочешь выплакать тридцатилетнюю скорбь и забыть её.
Забыть навсегда, мой мальчик. Но ты успокойся и сходи на
Дашину могилу вместе с маленькой Дашей. Потом мир к тебе
опять вернётся".
Прошин действительно успокоился. Он чувствовал себя в
безопасности подле этих двух женщин, которым он доверял.
Он послушно умылся, взял девочку за руку и пошёл с ней на
кладбище. Лена осталась дома со своей мамой, чтобы приготовить
ужин.
В последующие дни женщины рассказали Прошину всё, что
они знали о Даше. Он узнал, что она работала фельдшером.
заботясь о здоровье односельчан. Местный учитель начал ухаживать
за ней, имея серьёзные намерения. Она не приняла
предложение выйти за него замуж, сказав, что связана словом,
данным Алёше. Учитель оказался мелочным человеком и
рассказал сотруднику государственной безопасности о
Дашиной близости с контрреволюционером Прошиным.
Её арестовали. После освобождения здоровье Даши было
подорвано и уже никогда не восстановилось.
Прошин остался в семье Поповых на месяц. За эти недели в
сердце маленькой Даши произошла перемена. Из разговоров
она узнала, почему дядя Алёша провёл тридцать лет в тюрьме,
и почему тётя Даша тоже провела там несколько лет.
Маленькая Даша сняла свой красный галстук и сказала, что
больше никогда не будет носить этот символ пионеров, потому
что хочет быть похожей на свою тётю Дашу и приносить
радость своему дяде Алёше.
В Томске Прошин нашёл своего старого друга по колымской
тюрьме. Вася Тошкин трудился проповедником в
баптистской общине. Их встреча была радостной; друг стиснул
Алёшу в своих больших медвежьих объятиях. После обеда
они вдвоём удалились в Васину комнату и проговорили всю
ночь.
Утром Вася спросил своего гостя о планах на будущее.
Прошин ответил после нескольких минут размышления:
- Ты знаешь, что я священник Истинной православной
церкви. Сторонники этой церкви посвятили меня в епископы
во время заключения. Они были уверены в том, что я освобожусь,
и я пообещал, что восстановлю ветви Истинной православной
церкви, буду утешать, ободрять и укреплять веру людей
в Евангелие.
Увидев скептическое выражение Васиного лица, Прошин
засмеялся и сказал:
- Я понимаю, понимаю. Ты не удовлетворён. Я помню твои
страстные обвинения против наших икон. мучеников и многого
другого, включая дары благодати. Очень трудно судить, как далеко
мы отошли от жизни апостолов. Я помню твои слова: "Для
этого есть Библия". Да, это правда, православные отошли от
учения апостолов. Но кто-то должен идти к этим верующим
сейчас и нести им живое слово Христа. Я учился в академии и
провёл тридцать лет в тюрьме вместе с отцами нашей церкви.
Ты ведь тоже признаёшь, что и баптистское движение не во всём
следует за Христом. В вашем учении есть некоторые
экстрабиблейские элемен ты, особенно в празднованиях. Сейчас
время для нас обратиться к здравому смыслу, и вместо извечных
дебатов нести русским людям живительную струю
христианской любви. Поэтому, пожалуйста, Вася, не расстраивайся.
Почему бы тебе не принести живого Христа, а не
только его появление, в евангельскую церковь? И я буду искать
пропавшую овцу из православия, во всех местах, где такие люди
нуждаются в утешении и обучении. В своей гордости ты можешь
смотреть на нас сверху вниз, но ты знаешь, что наши люди
нуждаются в твоём смирении и в твоей любви. Потом они будут
открыты для тебя, и будут слушать твоё слово от Христа.
Вообще-то я хорошо тебя знаю по нашим вместе проведённым
годам в тюрьме. Теперь ты поднимаешь свои брови на меня, когда
я говорю тебе о моём призвании. Прости, дорогой брат, прости!
Прошин закончил, поднял Васю и пронёс его по всей
комнате!
- Ты медведь! Несмотря на тридцать лет тюрьмы, атеистам
не удалось истощить твои силы! - закричал Вася, вырываясь
из медвежьих объятий Прошина.
Ранние лучи утренней зари прочертили небо, когда
баптистский проповедник и епископ Истинной православной
церкви опустились на колени, чтобы вместе помолиться. Жена
Васи, Лида, заглянула к ним и присоединилась к молитве.
Громкий стук в наружную дверь прервал их молитву. Лида
на цыпочках тихонько подошла к двери, посмотрела в глазок
и вернулась.
Дрожа, она сказала: "Это милиция".
Прошин виновато улыбнулся. Милиция пришла из-за него.
В тюрьме Вася усвоил, что дома необходимо иметь запасной
выход, о котором никто не знает. Он работал над ним два года.
Сейчас он жестом показал жене, прося её повести Алексея в
погреб и показать ему тайный выход. Лида взяла гостя за руку
и вывела его. К этому времени милиционеры перестали
стучать в дверь и пытались выломать её. Но дверь была
прочной, дубовой, укреплённой сталью изнутри.
- Где Прошин? - был первый вопрос капитана милиции.
Остальные милиционеры начали обыскивать дом, даже не
представляясь его владельцу.
- Какой такой Прошин? - спросил Вася, пропуская капитана
в жилую комнату. Он показал ему на один из двух стульев и
пригласил его сесть.
- Ты начинаешь точно так же, как и в прошлый раз! Ничего
не усвоил из своего опыта. Нам известно, что Прошин провёл
ночь с тобой. Где он?
Вася улыбнулся:
- Не могу понять, о чём вы? Моё прошлое? Но я реабилитирован
и получаю пенсию инвалида. Если вы ищете кого-то по
имени Прошин, то я не могу вам ничем помочь. Вообще-то
Вася знал только христианское имя Прошина и пытался
никогда не слышать его фамилии.
Лейтенант вошёл в комнату.
- Ну, - спросил капитан. - вы везде посмотрели?
Лейтенант кивнул. Вася встал, заглянул в свой кабинет, в
детскую комнату и спальню.
- Слушайте, капитан, - запротестовал он громко, - вы что -
искали Прошина в ящиках стола?
Он взял фотоаппарат и попытался фотографировать
"работу" милиции.
Но капитан выхватил фотоаппарат из Васиных рук и
швырнул его изо всей силы о дверной косяк.
- Не играй в эти игры со мной, Тошкин! Если двадцать лет
тюрьмы было недостаточно, чтобы ты поумнел, мы можем
вообще прикончить тебя! - закричал он.
- Ваше время ушло, капитан. Новый режим гарантирует,
что прошлое никогда не вернётся, - возразил Вася.
- Ты наивен, Тошкин, - высокомерно ухмыльнулся офицер.Кажется,
политика слишком сложна для твоего понимания.
Мы используем те же методы, что и раньше использовались
против религий, даже если методы кому-то кажутся слишком
крутыми. Только для заграницы нам удобно казаться друзьями
верующих. Это помогает во внешней политике. Но как только
мы перестанем нуждаться в вас, а вы не будете следовать нашим
указаниям, мы просто вас уничтожим. И с ваших амвонов
будем пропагандировать коммунизм, а не христианство!
- Лучше умереть, чем такое видеть, - ответил Вася.
Птицы праздновали день весёлым щебетанием. Высокие
сосны и лиственницы окружали Прошина. Потрясённый всем
этим, он смотрел в голубое небо над верхушками деревьев и
чувствовал себя маленьким и незначительным среди Божьего
творения в этом громадном лесу. Он склонился для молитвы,
поблагодарил Бога за спасение и потом продолжил быструю
ходьбу.
К вечеру он услышал лай и понял, что дошёл до города
Скопино, который был окружён густой тайгой. Прошин
подошёл к первому дому у опушки леса так уверенно, как
будто он уже здесь бывал. Он постучал в калитку. Молодая
девушка отворила ему.
- Здесь живут дети Авраама? - спросил он.
Девушка счастливо улыбнулась и кивнула. Она провела его
в дом. Никого не было дома. Прошин представился девушке.
Её звали Олей.
- Оля. мне нужно найти братьев Истинной православной
церкви. Кто из них жив и не в тюрьме? Александра нет?
Оля покачала головой:
- Только Степан ещё на свободе, но он тоже прячется от
властей. Они уже давно следят за ним, но Бог до этого времени
хранит Степана. Я боюсь, что вам опасно искать его.
- Общаться со мной тоже небезопасно, Оля. Власти меня
выслеживают. Но я безусловно должен видеть Степана. Это
жизненно важно. Он проводит ваши богослужения?
- Да, - ответила Оля. - Нас двадцать пять православных,
вместе с бывшими монахинями.
Прошин стал перед иконой в углу и прочитал молитву.
Потом он сел за стол поесть. Оля принесла ему много всякой
пищи. Пока он ел, она исчезла.
После захода солнца Оля вернулась с мужчиной, которому,
казалось, было не больше сорока. Это и был Степан. Он
осенил себя крестным знаменем перед иконами и только после
этого приветствовал Прошина, поцеловав его три раза по русскому
обычаю.
- Я ждал тебя. Поповы дали мне знать, что ты хотел прийти
в этот район, - сказал Степан и сел рядом с епископом.
- Степан. - сказал Прошин с некоторой тревогой, - где и как
мы бы смогли посвятить некоторых братьев в духовный сан?
- Почему ты так спешишь?
- Меня преследуют власти и я боюсь, что недолго буду на
свободе. Нам нужно сделать это поскорее. Конечно, написано,
чтобы не возлагали рук ни на кого с поспешностью. Но ты
помнишь, мы в неспокойное время живём. И пока мы на
свободе, Господь дал нам обязанность заботиться о тех, в ком
вера ещё пылает. Я узнал, что ты прячешься в лесах и
заботишься об этой малой группе здесь. Ты должен взять
задачу больше и шире.
- Пожалуйста, поговори с другими верующими, - сказал
Степан. - Сделай это завтра. Впереди праздники. Ты проведёшь
завтрашнее богослужение?
Прошин с грустью ответил, что прошло уже тридцать лет
с того дня, когда он совершал Литургию. Он даже не был
уверен, будет ли у него ещё такая возможность. Но, конечно,
он должен был опять служить Господу и это был именно
такой случай.
Тридцать православных верующих собрались вместе в доме
лесника. Это было местное братство и несколько родственников
лесника, который праздновал свой день рождения. Прошин
провёл Литургию согласно правил Истинной православной
церкви. Это вызвало радостное возбуждение среди присутствующих.
Уже так давно они не переживали подобного!
Было решено, что все верующие, присутствующие здесь, должны
отпраздновать этот случай в общине. Во время службы
Прошин посвятил двух членов общины на духовное служение.
После этого все пошли в соседнюю комнату и сели вместе
за длинный стол, который был празднично убран по случаю
дня рождения лесника.
Через минуту Прошин встал из-за стола и ушёл консультировать
двух новых священников. Когда празднество было в
полном разгаре, сын лесника галопом прискакал на лошади.
Он сообщил, что две машины, полные милиционеров, ехали по
дороге к ним из районного центра. Парня поставили на опушке
и приказали поднять тревогу в случае опасности. К сожалению,
он не мог предупредить раньше. Вскоре послышался звук
работающих моторов. Хозяин побежал в комнату, в которой
Прошин беседовал со священниками и закричал:
- Милиция здесь!
Прошин быстро сказал:
- Быстрее, брат, отвлеки милицию, пока я уберу свою
бороду. И попроси остальных петь народные песни. Не бойся!
Скажи милиции, что ты празднуешь свой день рождения.
Предложи офицерам по стакану вина - и мне не нужно
говорить, что делать дальше.
Лесник до сих пор не имел таких встреч с милицией и
несколько робел. Прибывшие окружили подворье и начали
обыск наружных строений. Два офицера зашли в дом. Лесник
принял их с подчёркнутой вежливостью. Он поставил
несколько рюмок на поднос вместе с бутылкой вина.
- Дорогие товарищи, я так рад, что здесь, в Советском
Союзе, мы все равны, все братья. Мне льстит, что вы почтили
своим посещением мой день рождения. Вы пропустили начало,
поэтому сейчас вам полагается штрафная.
Он налил две рюмки и поднёс их офицерам. Они посмотрели
друг на друга, тщательно взвешивая обстановку. Потом
увидели длинный стол с празднующими членами семьи. Ктото
выкрикнул:
- Ура советской милиции! Штрафную!
Милиционеры бывали в охотничьем заповеднике и раньше,
чтобы пострелять дичь и поохотиться. Конечно, им разрешалось
стрелять и в охраняемых животных. Лесник закрывал на
это глаза и не протестовал, когда милиционеры нарушали
правила и браконьерствовали в лесу. "И вообще, милиция
здесь чтобы охранять меня", - сказал он себе. Были случаи,
когда милиционеры напивались до такой степени, что не
могли вспомнить, где они были.
Только в этот раз они, кажется, приехали сюда не для
браконьерства. Они были ужасно серьёзны, - надменные и
отчуждённые, - щеголяли своей официальной ролью.
Но в этот раз хозяин дома, который так редко пил больше
чем чуть-чуть, казался совершенно пьяным. Поднос вот-вот
выскользнет из его рук. Он еле стоял на ногах. Гости пели
пьяными голосами и не в тон. Вдруг лесник упал вперёд.
Майор милиции с трудом подхватил поднос. Он ещё раз
посмотрел на своего сотрудника, потом вручил ему рюмку, взял
другую и одним глотком осушил её. Восхищённые крики людей
за столом заставили майора наполнить рюмку и предложить
лейтенанту, который как раз входил в комнату.
Прошин быстро сбрил свою бороду. Потом он переоделся и
смешался с другими гостями. Всё это он сделал даже до того,
как офицеры добрались до горницы. Сейчас с большим удовольствием
он ел домашнюю колбасу и пил черносмородинную
наливку. Прошин низко нагнулся над тарелкой. Большинство
верующих не узнали его, так сильно он изменил свою внешность.
Остальные милиционеры собрались у двери. Они перевернули
вверх дном каждый угол всех помещений, проткнули каждый
стог сена металлическими прутьями. Прошина нигде не нашли
и, конечно, его не было и в гостиной. Наконец милиция вышла
во двор, заботливо усадив лесника на скамью. Через двадцать
минут незванных гостей и след простыл.
Пьяный лесник внезапно протрезвел. Прошин встал и сказал:
- Спасибо, братья, за вашу помощь.
Люди посмотрели на него, не веря своим глазам. Один
человек спросил недоверчиво:
- Отец Алексей?
Прошин улыбнулся.
- Собственной персоной, дети мои. Я благодарю Бога за то,
что он опять спас меня от рук антихриста. Я благодарен и вам
также. Я счастлив, что некоторые из вас молились обо мне в эти
чрезвычайно опасные для меня минуты. А сейчас, дети, я должен
спешить вперёд. Я не знаю, увидимся ли мы опять. Это в руках
Божьих. Моё сердце говорит мне, что конец моего земного пути
не очень далёк. Я пообещал моим умершим друзьям - верующим,
которые были отцами нашей веры, укреплять истинных
верующих нашей страны в их вере и в любви друг к другу. В
моих полномочиях, которые приходят от Бога, наказывать
верных, тех, кто жалуется, тех, кто непослушен Богу и тех, кто
не любит своих соседей. Пожалуйста, несите ваше бремя без
ропота, и служите Господу в чистоте и святости. Я умоляю вас,
братья и сёстры, любите друг друга. Потому, что скоро Господь
придёт, чтобы забрать своих детей в Свой дом. Теперь я говорю
вашим священникам: заботьтесь об овцах Христова стада с
постоянством и любовью. Если вас арестуют, пусть другие,
исполненные Духом мужи будут призваны к этому труду.
Верующие восхищённо слушали. Прошин сделал крестное
знамение, благословил сидящих за столом и уже готов был
идти. Но люди не могли так быстро отпустить своего
епископа. Прошин, окружённый двумя новоизбранными
священниками, стоял у двери, верующие один за другим
подходили к нему получить его благословение.
Потом Прошин и лесник ушли через лес. Хорошее
настроение оставило группу.
На следующее утро лесник был арестован. Новые священники
успели уйти в подполье. Через четыре месяца суд
приговорил лесника к пяти годам лишения свободы. Его
имущество было конфисковано. Его семья выехала.
Заключение лесника очень расстроило Прошина. Он решил,
что виновен в происшедшем. По этой причине Прошин прекратил
свою миссию, начал молитву и пост. Кто-то из верующих
друзей рассказал ему о тайном укрытии, и он отправился
на его поиски.
Прошин нашёл дорогу к Уральским горам без проблем.
Однажды он проходил по лесу с определёнными отметками. Он
нашёл их после недели неустанных поисков. На дубе, под которым
была устроена тайная келия, был почти невидимый знак
креста. Куча веток лежала рядом с дубом. Прошин убрал ветки
в сторону и прощупал кругом землю, пока не нашёл деревянную
крышку, которую искал. Когда он осторожно откинул её с
земли, то увидел маленькую цепочку, привязанную к ней. Он
мягко дёрнул её. Маленькое отверствие в земле стало видимым
вблизи дуба. Прошин влез туда, совершенно не опасаясь. Он
зажёг спичку и обнаружил довольно просторную подземную
пещеру. Вторая спичка высветила нишу со свечами. С испугом
он вспомнил, что маленький вход был ещё открыт наружу. Он
быстро потянул цепочку и спрятал закрытый вход.
С правой стороны Прошин увидел койку, сделанную из двух
деревянных досок и покрытую соломой. По другую сторону комнаты
он обнаружил несколько корзин и немного веток ивы. Он
улыбнулся при мысли, что ему надо бы научиться новому
ремеслу - плесть корзины, чтобы поддержать себя. Он продолжал
свои поиски и нашёл большой металлический ящик. Он
был закрыт. Но он после долгих и усердных поисков нашёл ключ
к ящику. К своему крайнему удивлению Прошин увидел, что в
ящике было две Библии, переписанные от руки в семнадцатом и
восемнадцатом веках. Позже он отдал их другу на хранение.
Прошин оставался в этом убежище два месяца. Поздней
осенью опять начал свою миссию среди верующих. До весны
он не возвращался в подпольное потаённое место. Прошин
построил для себя грубый стол и начал заниматься писанием.
Письма к нему доходили через Поповых, с которыми он
встречался раз в месяц, чтобы получить от них послания,
адресованные ему.
Через некоторое время Прошин пришёл на Алтай, нашёл
старого друга и попросил его собрать верующих христиан по
списку, который он ему предоставил. Наконец-то в западной
Сибири. Сначала Прошин с каждым из них говорил наедине.
Позже произнёс речь для всей группы.
- Братья, - начал он. - Бог дал мне понять, что скоро Он
позовёт меня домой. Я говорю это уже пять лет, но сейчас я
знаю, что мой час приближается. Моё здоровье осталось в
тюрьме. Сейчас Господь выбрал дары для меня, и они больше,
чем все сокровища мира. Это трудные времена, которые мы
должны пережить, братья! Однако лакеи антихриста не
нашли пути, чтобы схватить меня. И это потому, что молитвы
отцов церкви поддержали меня. Итак, я выполнил то, что
было поручено мне. Все тридцать лет в тюрьме я надеялся
получить разрешение посетить христиан России. Господь ответил
на молитвы святых. Я молился о свободе для всех христиан
всё время, сколько могу вспомнить. И те, кто никогда не
увидел свободы, были вознесены надеждою, что лучшие дни
придут для тех, кто остался верным Господу. Эти лучшие дни
уже для многих пришли, они уже в вечной радости.
Но многие христиане имеют хорошие дни здесь, на земле,
потому что они избрали приспособленчество, нашли общее с
лакеями антихриста. Печально говорить, но их ждут злые дни в
вечности. Вы же, мои братья, укрепляйте друг друга в святой
вере и пребывайте в Христовой любви. Не отступайте от истинного
слова ни на шаг! Будьте зависимы от самого Христа.
Молитесь, чтобы православные верующие горели любовью к
Господу, и чтобы народ России жаждал Его истины! Верьте
этому. Русский народ всё равно будет жить при свободе для
Евангелия.
Возложите свою надежду на силу и могущество Бога. В
такой надежде не может быть разочарования. Не бойтесь
убивающих тело. Дьявол утонет в потливой крови наших
людей. Мщение скоро грядёт! Невинная кровь вопит о
возмездии. Бог спешит нам на помощь.
Они бросят нас в темницы. Они будут убивать. Они заберут
ваших детей. Но не бойтесь. Бог с вами. И с Богом даже ад
становится раем. Я испытал это, и я привожу вам христову
заповедь любить друг друга, чтобы вы пребывали в вере, в
надежде и любви. Не оставляйте, народ, нашего Господа
Иисуса Христа. Оставайтесь верными ему! Любите людей
больше, чем вы любите свою собственную жизнь. Россия пала
жертвой ужасной ошибки. И вы поможете этим людям, если
вы распространите свет Христа среди них!
Прошин всех их благословил и помолился с ними ещё раз.
Утром он исчез.
Ещё раз Прошин появился у Поповых, чтобы ещё раз сказать
своё "до свидания" Лене и Петру, а также маленькой Даше.
Девочке он рассказал всю историю своей жизни. Её сердце стало
доверенностью к его наследию во всех деталях. И как учил
её делать дядя Алёша, она также служила Господу Христу.



ТЮРЕМНЫЙ ЛАГЕРЬ

Тюрьма по улице Достоевского в городе X состояла из
нескольких грязных зданий. Но окна были необыкновенно
большие для тюрьмы, имели только железные решётки
вместо обычных деревянных навесов. Причина состояла в том,
что во времена царствования Екатерины II государство не
хотело лишать своих заключённых солнечного света.
Костя стоял у окна, с тоской глядя на улицу:
- Стой! Кто идёт?
- Смена караула!
- Наряд - вольно! Разводящий - шаг вперёд!
Смена караула пробудила Костю от его мечтаний. Он хотел
к своим семерым детям. Хотелось также помолиться наедине.
Но где? Его камера была переполнена. Три заключённых -
Костя, Трофим и Пётр - переведены в другую камеру. Трофим
сел на нары. опустив голову, Пётр разговаривал с одним
заключённым. В той части комнаты, которая не была видна из
глазка, два заключённых играли в карты. Рядом с ними другой
заключённый рассказывал своим компаньонам о приключениях
вора-карманника.
Костя опять повернулся к окну. "Господи, я так хочу быть
свободным..."
- Эй, отойди оттуда. Куда уставился?
Костя вздрогнул. Страж стоял в дверях со связкой ключей
в руке.
- Я смотрел на небо, гражданин начальник, - объяснил
Костя, добавив робко: - Оно голубое.
- Голубое? Ну и что? Наши "Спутники" там вверху не дадут
больше спать вашему Богу! Давай Убирайся от окна!
Костя вернулся к нарам и сел рядом с Трофимом. Страж
накинулся на заключённых, спрятавшихся в углу.
- Давайте карты! - закричал он на "Малыша".
- Какие ещё карты? У меня нет никаких карт! - невинно
сказал мужчина.
Не удовлетворившись ответом, страж попросил всех
заключённых раздеться. Все они внимательно наблюдали за
стражем. И тут один из них быстро сунул колоду карт в
карман сторожа.
Вскоре второй сторож пришёл на помощь первому. Через
полчаса пришёл и третий на подкрепление. Теперь начался
генеральный обыск. Сначала все заключённые были переведены
в один угол, пока стражи обыскали каждый угол и каждую
щель камеры. Потом они опять тщательно обыскали каждого
заключённого. Никаких карт они не нашли! И стражи, ругаясь,
оставили камеру.
Заключённые посмеялись и начали тихо разговаривать друг
с другом.
Меньше чем через час наступило время вечерней проверки.
Дежурный офицер вошёл в камеру и пересчитал обитателей.
Потом они ушли - сменный караул впереди, офицер за ними. В
этот момент кто-то залез в карман надзирателя и вынул
маленький пакет. Страж ничего не заметил. Дверь опять
заперли. "Малыш" ухмыльнулся, когда открыл маленький
пакет, - они опять могли играть в карты!
Объявили фамилии заключённых, которые должны были
уходить на этап. Среди убывающих были и три побратима.
Им приказали выйти из камер по одному. Охранник
выкрикивал имя каждого. Заключённому нужно было
ответить, сказав своё имя, фамилию, год рождения, статью.
по какой осуждён, на какой срок и когда начал свою отсидку.
Их сопроводили во двор тюрьмы, где другая "Чёрная
Маруся" со своим солдатским конвоем ожидала их. Опять
проверка личности. После всех проволочек формальности
закончились. Наконец заключённым было приказано грузиться
в тюремный фургон. Все они страдали от морозного ветра
на улице. Заключённые бросились в фургон, толкаясь, чтобы
занять несколько свободных сидений. Большинство из них
должны были стоять.
Фургон отправился... До свидания, гостиница для преданных
судьбой! Твои стены скрывали многих свидетелей
Христа. Никто не знает, какие мысли родились у Достоевского,
когда он был заключён здесь. Свобода - равенство - братство...
"Какой парадокс: "большой брат" ест мясо и обмывает его
вином, когда "маленький брат" ворует ягнёнка из колхозного
стада, чтобы внук не был голоден и за это получает три года.
Решётка за свою беду. Что-то не так с вашей идеологией,
братья", - Пётр тяжело вздохнул и решил оставить свои
размышления.
Каждый раз, когда фургон попадал в выбоину во время
поездки, стоящие мужчины так придавливали Петра, что он
не мог не стонать. Но, наконец, они выехали на дорогу
поровнее. Ругань водителя в кабине прекратилась.
Пётр опять мысленно вернулся к своему суду. Одна сцена
за другой проплывали перед его мысленным взором. Месяц
назад, после оглашения приговора, судья пристально посмотрел
на осуждённых. На лицах верующих не было ни малейшего
проявления печали или сожаления. Трофим и Костя
постились во время суда и выглядели измождёнными. Наконец
судья оставил зал, громаднейшую аудиторию в городском
Дворце культуры. Милиция окружила заключённых, сидящих
в первом ряду. Сестра Петра, со слезами, текущими по лицу,
протянула ему руку через плечо милиционера.
Когда Пётр пожал её руку, сержант милиции заорал:
- А ну-ка оденьте наручники на эту свинью!
- Я свинья! - подумал Пётр. - Ладно, это не волнует меня.
Даже Иисуса в Иерусалиме считали злодеем.
Наручники больно сдавили запястья Петра. Но он улыбался
сестре, в то время ещё неверующей.
- Не плачь! Всё вернётся к лучшему, - сказал он ей.
Было трудно казаться беззаботным. Его руки были больно
скручены за спиной и наручники впивались при малейшем
движении.Троих осуждённых мужчин выводили из здания, где
"чёрная Маруся" ожидала их. Фургон со всех сторон
окружили люди. В первом ряду были лица близких друзей.
"Идите с миром, дорогие друзья, помните нас и молитесь за
нас", - подумал Пётр.
Милиция сделала коридор для прохода осуждённых из
Дворца культуры к фургону. Их быстро впихнули внутрь.
Пётр упал, когда входил, братья помогли ему встать. От
холодных, стальных наручников его пальцы онемели.
Что это было? Песня? Христианская мелодия прямо перед
атеистическим зданием? Да, действительно. Слова были:
Итак, расстанемся с тобой
Едины в истине святой.
Мы будем здесь, ты будешь там,
Так, видно. Бог назначил нам.
Толпа, во главе с христианской молодёжью, поющей песню,
оттолкнула милиционера от "чёрной Маруси". Неожиданно
Пётр потерял самообладание и слёзы побежали из глаз. Он
был рад темноте фургона.
Но эти наручники! Ни одна из советских школ не готовила
его к такому истязанию. Он больше не чувствовал своих рук."
"Чёрная Маруся" начала трястись. Все зашатались. Пётр
стонал от боли, когда пытался двинуть рукой. Когда они
отправились, последняя строфа песни повисла в воздухе.
И если встретиться с тобой
Не суждено Его судьбой,
Все встретимся в краю родном,
Когда войдём в Отцовский дом.
Милиционер заметил, что Пётр сильно страдает от
наручников и сказал сержанту:
- Сними наручники. Нет смысла так досаждать ему. Эти
наручники оттяпают ему руки, а впереди - немалый срок!
Это было месяц тому назад.
"Чёрная Маруся" остановилась. Они приехали к месту
назначения. Группа охраны, которая сопровождала их,
спрыгнула с машины. Через десять минут заключённых
вывели из фургона и повели в сторожку, построенную из
красного кирпича и огороженную деревянным забором с
натянутой вверху железной колючей проволокой.
Сержант достал документы верующих, взял их под руку и
кивком приказал всем идти за ним. Они осмотрелись с
интересом. Здесь им суждено отбывать свои сроки. Внутренний
двор был окружён дощатым забором. За оградой,
возможно, была рабочая зона. Неприятно пахнущая гора шкур
была видна из-за ограды. Несколько заключённых смотрели с
холма и через стальные ворота, с любопытством оглядывая
вновь прибывших. Справа было большое фабричное здание с
высокой дымовой трубой, потом вторая дощатая ограда со
стальными воротами.
- Хорошо, - сказал начальник лагеря, полковник. - Большая
честь приветствовать в моём лагере людей, которые действительно
верят в Бога. Наша ответственность и дело нашей
совести убедить вас изменить убеждения. Я, однако, должен
предупредить, чтобы вы не вздумали распространять
религиозную пропаганду. За это - в карцер.
- Но нам разрешено молиться, гражданин начальник? -
прервал Пётр полковника.
Комендант посмотрел на него с удивлением через оправу
очков:
- Хм-м, этот сосунок хочет молиться. "Отче наш, сущий на
небесах..." - начал он, издеваясь.
После этого он продолжил:
- Хорошо. Молитесь. Но вы должны молиться так, чтобы
другие не видели вас. Нельзя стоя молиться перед каждой
едой, становиться на колени три раза в день между рядами
нар или наверху. Это-\) нельзя делать, мои друзья. За это я
накажу вас.
- Откуда вы узнаете, что мы это будем делать? - спросил
Костя.
- У меня уже есть здесь один пятидесятник. Другие
заключённые идут к нему со своими бедами и печалями, вроде
он какой-то бог. Один заключённый уже стал его учеником. Я
бы уже давно наказал его, но нет другого такого каменщика.
Но если вы будете себя так вести, то будете посажены в
особую камеру.
"Понятно, мы должны усиленно работать, чтобы стать незаменимыми
работниками. Тогда надзиратель позволит нам молиться
и проповедовать и не будет сажать нас в карцер. Это
первый стимул для качественной работы и евангелизации. Таким
образом будут и волки сыты, и овцы целы", - подумал Костя.
- Спасибо, гражданин начальник, за хорошее свидетельство о
верующем и за его хороший пример, - сказал Трофим.
Полковник уставился на него, ничего не понимая, продолжал
свою поучительную лекцию.
- Порядки в лагере следующие: посещение четыре часа один
раз в три месяца, плюс личное посещение до трёх дней раз в год.
У меня власть дать вам три дня или только один; это зависит от
вашего поведения. Если вы хорошо работаете, не занимаетесь
пропагандой, изучаете атеистическую литературу... У меня
хороший офицер по политике в этом лагере и квалифицированные
руководители отрядов, - продолжал он. - Они быстро
приведут вас в порядок. Другими словами, если вы повинуетесь
всем указаниям, которые я дал вам, и хорошо работаете, даю три
дня посещений без работы. Понятно?
- Почта.
Улыбаясь, полковник позвонил. Прибыли надзиратели.
- Определите парня в пятый отряд. Скажите лейтенанту
поставить его в двадцать третью бригаду. А этих - в третий и
восьмой отряды. Меня не волнует, кто в какой пойдёт.
Надзиратель ответил: "Есть!" и повёл их в жилые бараки.
Сначала он доставил Петра к ответственному за пятый отряд,
потом жестом приказал двум другим следовать за ним. Трофим
подмигнул Петру в ободрение.
Начальник отряда посадил Петра напротив себя и начал
заполнять его карточку. Пётр устал от этих формальностей и
начал осматривать кабинет.
- А теперь скажи мне на милость, как ты стал верующим, -
спросил лейтенант.
- С удовольствием, - ответил заключённый. И когда Пётр
закончил историю своего обращения к Богу, лейтенант сказал:
- Ты идёшь в рабочую бригаду, во главе которой ветеран этого
лагеря. Слушай его как отца! Конечно, если бы ты отказался от
своей веры, то был бы освобождён немедленно!
Он позвонил, вошёл дежурный:
- Бригадир двадцать третьей уже пошёл на обед?
-Да.
- Позови его сюда.
Через несколько минут пришёл бригадир. Он был среднего
роста, плотного телосложения. Выражение лица было лукавым
и коварным, движения быстрыми. Он был жёстким, понастоящему
упрямым, - Пётр мог почувствовать это.
Лейтенант повернулся к бригадиру, говоря:
- Возьми этого молодого верующего человека в свою
бригаду. Он баптист, довольно активный. Убедитесь, что он
опять не начинает проповедовать. Коль скоро что-то произойдёт,
я обязательно должен об этом знать первым!
Глаза бригадира сузились:
- Как хотите, гражданин начальник. Под моей командой он
не будет верить в Бога слишком долго. Я быстро перевоспитаю!
Пётр с грустью посмотрел на бригадира и улыбнулся.
- Ладно, парень, пошли!
Бригадир открыл дверь кабинета и разрешил заключённому
выйти первому. В пятом отряде каждая бригада имела свою
комнату. Бригадир указал на верхние нары рядом с окном.
Пётр бросил свои нехитрые вещи на металлическую сетку и
пошёл в кладовую. Он получил мягкий матрац, одеяло из
хлопковой фланели, льняное полотенце и подушку.
Когда он вернулся в бригадную комнату после часов, проведённых
в очереди, заключённые уже пришли с работы. Они
окружили прибывшего и начали распрашивать его о причинах
заключения. Пётр рассказал свою историю, заправляя кровать.
Когда он покончил с этим, то почувствовал нужду в молитве.
- Мне нужно помолиться сейчас. - объяснил он своим
товарищам. Они оставили его одного. Некоторые из них
понимающе ухмыльнулись.
- Ха! Помолиться! - крикнул бригадир. - Молишься ты или
нет, твой Бог не поможет тебе.
Пётр поднялся с колен и посмотрел на тумбочку, стоящую
рядом с нарами бригадира. Он сказал, глядя на фотографию,
которую он увидел там:
- И как ещё Он помогает! Бог хочет даже тебе помочь. Для
этого Он послал Сына Своего Иисуса, чтобы через страдания
Иисуса на Голгофе Бог мог принять нас как Своих детей. Он
хочет принести счастье и тебе тоже. И твоей семье ...
Пётр продолжал смотреть на фотографию - приятного
вида молодую женщину и трое детей.
Смущённый бригадир спрятал фотографию в ящик, сказал
хмурясь: "Я прожил с ней годы". Потом он в одежде лёг на
нары.
Заключённые, слышавшие этот разговор, начали насмехаться:
- Ну, бугор, ты его не перевоспитал ещё? - заржал один из них.
Пётр вышел из барака и начал искать третий отряд, где
должен был быть один из братьев. Его направили к двухэтажному
зданию рядом со школой. В этой школе должны
были по вечерам заниматься заключённые, у которых
образование было меньше восьми классов.
Пётр не смог увидеть никого из братьев, пока стоял в
очереди за постелью.
На территории лагеря он увидел воробьёв, клюющих
крошки. Его вдруг охватили воспоминания и улыбка расплылась
по лицу.
- Что ты здесь ищешь? - спросил надзиратель, прервав его
мечты.
- Когда мы были детьми, то разоряли птичьи гнёзда,
гражданин начальник. Нам нечего было есть, понимаете? И
мы воровали вороньи, воробьиные и сорочьи яйца. Иногда мы
целыми днями ходили по лесу, ища что-нибудь поесть. И
сейчас я рад видеть птиц, невинно сказал Пётр.
Он нашёл Трофима на первом этаже, в комнате, занимаемой
строительной бригадой номер восемнадцать. Трофим сидел на
нарах, разговаривая с другими заключёнными о расположении
рабочих зон. Пётр сел рядом с ним.
Он быстро обратил внимание на заключённого, вошедшего
после него. Этот человек посмотрел на тумбочку, вынул свои
ключи и сел опять. Пётр был удивлён покоем, который
исходил от этого человека. Выражение радости на его лице
привело Петра к нему. "Если человек не верит в живого Бога,
тогда он очень необычный человек", - подумал Пётр.
В этот момент один из заключённых сказал Петру:
- Конечно, я верю в Бога, но если Он существует, тогда я
бы узнал Его в лице нашего верующего - вон там.
Трофим и Пётр должны были увидеть этого человека
немедленно! Они подошли к нему.
- Мы приветствуем тебя именем Иисуса, - сказал Трофим. -
Ты, конечно, христианин?
- Да, благодарение Богу, - сказал заключённый. - Меня зовут
Никанор. Я из общины пятидесятников.
- Мы евангелисты - баптисты. Меня зовут Трофим, а его
Пётр. - Они пожали руку.
Никанор отложил ключи:
- Возможно, мы могли бы коротко поблагодарить Бога за
эту неожиданную встречу, братья?
- Конечно, - согласились Пётр и Трофим.
- Дорогой Господь, - молился Никанор, - трудно для нас
быть так далеко от наших друзей и от наших семей, но Твоя
рука привела нас сюда во свидетельство Тебе! Моё сердце
счастливо от этой встречи с Твоими сынами. И я прошу Тебя:
пусть Твой мир и покой пойдут с нами, и хранят наши сердца
во Христе Иисусе. Аминь.
Они стояли во время молитвы. Другие заключённые ходили
вокруг них, с любопытством прислушивались к их разговору.
- Я преисполнен радости от этой встречи, братья! Сейчас
время обеда. Давайте пойдём в столовую и позже поговорим
ещё, - предложил Никанор.
- Ты иди. - ответил Трофим, - а мы останемся здесь. Нас
ещё не внесли в списки на питание. У нас ещё есть кусок хлеба,
оставшийся от нашей поездки сюда, и мы просто съедим, что
у нас есть.
Никанор улыбнулся и. немного смущаясь, предложил:
- А почему бы нам не пойти на обед вместе? Мы поделим мою
порцию. Сегодня будет гороховый суп, это хорошо для вас.
- Не делай этого, брат. Понимаешь, вообще-то нас трое.
Костя, он в восьмой бригаде, скоро придёт сюда. Мы
подождём, пока ты с обеда. - сказал Трофим.
Никанор ушёл. Когда пришёл Костя, он и Трофим попросили
Петра принести горячей воды. Костю послали за солью.
Трофим нарезал высохший кусок хлеба. Наконец каждый из
них хорошенько посолил хлеб и начал его есть с удовольствием.
- Вкусно, - засмеялся Костя. Но двое других были
погружены в свои мысли.
После обеда Никанор привёл высокого мужчину с собой:
- Это брат Гриша. Он обратился к Богу здесь, в лагере.
Они сидели, рассказывая друг другу истории о своей жизни,
о своих церквях, пока не прозвучал отбой.



ТЮРЬМА В ТЮРЬМЕ

Однажды вечером Столяров, сев на нары соседа, начал
рассказывать ему об Иисусе. Мужчина слушал с восхищённым
вниманием. Столяров очень реалистично передал картину
страданий Сына Божия, используя яркие цвета. Он действительно
умел рассказывать истории! Он мог подойти к
знакомому заключённому и начать разговор со слов:
- Ты знаешь, Гена, что действительно есть Некто в этом
мире, кто безусловно любит тебя?
- А, заткнись, Столяров! Кто будет любить меня если я
грабил и убивал? - отвечал заключённый с безнадёжностью.
- Ты всё это сделал потому, что ничего не знал о Нём, Гена!
Этот Некто открыл мне Свои чувства к тебе. Он истинный
Бог. Ты никогда не встретишь чувства, подобного Его любви!
Мужчина внимательно слушал Столярова. Вскоре слёзы
раскаяния побежали по его щекам.
В иной раз Столяров спокойно прохаживался по тюремной
зоне. Высокий мужчина преградил ему путь.
- С кем это ты говоришь, старик? Сам с собой?
- Я боюсь, что тебя ожидает большая беда, - ответил
Столяров.
- Какая ещё беда? - встревожился заключённый.
Столяров рассказал ему о грядущем суде Божием, и что
вечное заключение ожидает его, если не покаяться. Он будет
страдать вечно! Глубоко задумавшись, этот человек ушёл от
Столярова. Позже он вернулся, и на многие дни они стали
неразделимы.
Столяров был преисполнен радости, когда приходило воскресенье.
Какой шанс повернуть разговор на тему об Иисусе!
- Володя, сегодня воскресенье. Ты знаешь, какой это
замечательный день?
- Нет, я не знаю. Возможно, на работу не погонят, - отвечал
его собеседник.
Столяров рассказывал ему о воскресении Иисуса Христа.
Он мог рассказывать эту историю, как будто сам был там вчера
и всё видел своими глазами.
Столяров говорил о внутреннем мире, о мире души, в
котором человек так сильно нуждается. Многие заключённые
слушали его часами, как заворожённые.
Известный лектор, атеист, пришёл в лагерь по заданию
идеологического отдела горкома партии, чтобы рассказать
заключённым о светлом будущем человечества. Он послушал,
как говорит Столяров, и сказал:
- Если бы Столяров появился в какой-то иной стране, от
всего совершенного богословия остались бы только руины! -
У него не было знаний для серьёзной полемики, а унизить
заключённого так несложно!
Послание нашло Столярова по неофициальным каналам. В
нём было только несколько слов: "Не отчаивайся, брат! Мы в
Аргентине помним тебя в наших молитвах".
Как обрадовался Столяров, получив это послание! С
вдохновением говорил он своему соседу об удивительном
Господе, о том. как Христос избавил Своих людей из среды
всех народов и наций.
- Благодарность и хвала этому Богу! Какие чудесные люди
следуют за Ним! - сказал он.
И вдруг Столяров, как подкошенный, упал на пол барака.
Надзиратель подошёл сзади, послушал, и коротким, жёстким
ударом свалил заключённого. Когда Столяров начал
вставать, надзиратель ударил его в живот так, что тот потерял
сознание на несколько секунд.
Сосед Столярова вскочил и закричал на тюремщика:
- Садист! За что бьёшь?
Собралась толпа заключённых. Казалось, они готовы
броситься на надзирателя. Это значило бы, по меньшей мере,
ещё пятнадцать лет заключения в особенно строгих условиях.
А могло бы закончиться расстрелом всех, кто пришёл на
помощь Столярову. Он с благодарностью подумал, что
заключённые готовы пожертвовать своей жизнью, здоровьем
и свободой за человека, который любил их.
В этой обстановке достаточно было призыва, возгласа,
чтобы заключённые решились на крайний шаг, но надзиратель
тихо отскочив, исчез в дверях. Столяров встал с большим
трудом. Мужчины помогли ему добраться на нары и лечь. Он
с трудом дышал. Но вскоре улыбнулся, с любовью посмотрел
на своих друзей и сказал:
- Спасибо, братья. Мне сейчас хорошо. Не трогайте
надзирателя. Жёны, дети и родители ждут вас на воле. Идите
к своим койкам. Я думаю, что охранники могут появиться в
любой момент.
Ещё не все заключённые дошли до своих нар, когда в барак
ворвался начальник отряда с надзирателем и тремя солдатами.
- Что здесь происходит? - спросил офицер у Столярова.
- Я не знаю, гражданин начальник.
Надзиратель сказал со злостью.
- Товарищ лейтенант, он опять занимался пропагандой. Я
приказал ему больше этого не делать, а его дружки пытались
побить меня.
- Ага, Столяров! Тюрьмы для тебя недостаточно! Ты
хочешь гнить здесь ещё один срок. Тебя расстреляют за
саботаж, за покушение на служебное лицо. Встань, собака!
Не ожидая ответа, офицер схватил Столярова под руки и
начал толкать его к проходу. Столяров мог держаться на ногах,
но от рывка ударился головой о столб. Надзиратель бил
его кулаком по рёбрам. На Столярова навалились, заставили
идти к выходу и в карцер. Там на него надели наручники.
Руки Столярова были скручены сзади, запястья в наручниках.
Офицеры оставили его стоять в коридоре карцерного блока,
а сами пошли к начальнику лагеря, чтобы обсудить, что
дальше делать с этим "сектантом". Через десять минут вернулся
надзиратель и обыскал заключённого. В кармане у Столярова
он нашёл клочок бумаги с ободряющим посланием. Он
зашипел, радуясь своей удаче и несчастью старого человека:
- Ага! Связь с зарубежными странами! О-о-чень хо-о-оро-шо!
Надзиратель ушёл и долго не возвращался. Руки Столярова
начали опухать. Вскоре он вообще перестал их чувствовать.
Острая боль в запястьях стала невыносимой. Он сел на
цементный пол, скорчился от боли на полу. Наручники всё
больше и больше впивались в запястья.
Через два часа тюремщик вернулся и снял наручники со
Столярова, который к тому времени уже был без чувств. Он
растолкал его и повёл в спецчасть. На запястьях у Столярова
были чёрные пятна и его руки висели абсолютно беспомощно.
Со временем к нему вернулась способность двигать руками.
Майор сидел за столом, держа лист бумаги.
- Болит, Столяров? Сами виноваты. Я приказал, чтобы с вас
сняли наручники. Как только мы с вами здесь закончим,
пойдёте к врачу. От кого эта записка? Как только вы мне это
скажите, сразу уйдёте отсюда.
- От моей сестры. Нас разделила война. Она с мужем
осталась на Западе. Моя семья и я были доставлены в
Бессарабию, где я и жил до ареста.
- Откуда же ваша сестра знает, что вы в заключении?
- Очевидно, жена написала, что меня нет дома. А если меня
нет дома, то где я могу быть, кроме тюрьмы?
- Значит вы поддерживаете постоянную связь с зарубежными
странами?
- И не только с теми, о которых мы сейчас говорили. Я
также имею постоянный контакт с царством Божиим! Оттуда
всё время утешают меня и дают силы всё это пережить. Ваши
люди работают очень упорно и тяжело, но до сих пор не знают,
что я тайный агент на службе у этого царства. И именно через
меня информация о вас, вашей деятельности достигает
внимания Царя, Который вечно живёт! - сказал Столяров.
Майор слушал его с некоторым удивлением, но в скоре
понял и начал молча таращиться на заключённого. "И не
боится, - подумал он. - И где только сила берётся?"
- И ещё, гражданин начальник. Я помещён на этой земле,
чтобы способствовать свержению сил тьмы.
- Кто допрашивал вас. Столяров?
-КГБ.
- Они записали в протокол о ваших связях с зарубежными
странами?
- Ну конечно. Они установили, что я был рождён свыше
небесным Отцом через кровь Иисуса Христа, пролитую на Голгофе.
Я сейчас здесь, в этом царстве тюрьмы, как агент, соглядатай
и подрывник. Господь Иисус Христос лично возложил
на меня проведение подрывной работы против происка
врага, сатаны. Я посол из града Божия, назначенный подрывать
власть Его извечного врага. Поэтому дьявол так тяжко трудился,
чтобы ликвидировать меня. Но каждый раз, когда я
начинаю ослабевать, я получаю силы от своего небесного
покровителя, они нисходят от самого Бога, а именно - от
Святого Духа. Он утешает и укрепляет меня. Вы садите меня
с карцер, одеваете наручники. Но я продолжаю любить вас и
жалеть вас так же, как раньше. Вы ничего этого не делаете по
вашей собственной воле, вы повинуетесь воле вашего
руководства. Вы лишь горсточка жалких, несчастных людей,
потому что ваш руководитель не может предложить вам
вечную жизнь - только вечную гибель!
Майор задумчиво слушал и вдруг завершил свой допрос, сказав:
- Ладно. Можете идти. После наручников вы не можете
нормально думать.
- Спасибо, гражданин начальник. Я с нетерпением жду
небольшого отдыха после этого дьявольского рукопожатия.
Но всё-таки подумайте о том, что мой живой Царь любит вас
очень сильно. И если вы каким-то образом лишитесь благосклонности
дьявола, приходите ко мне. Я познакомлю вас с
моим Царём, который точно не отвергнет вас. Он даст вам мир
и покой, что-то такое, чего вы не имеете сейчас.
Майор прервал:
- Давай , иди, Столяров!
В своём отряде Столяров был принят с радостью. Но почти
сразу же прозвучал отбой и он попросил своих товарищей идти
спать. В противном случае охранник мог появиться в любой
момент и обвинить его в нарушении режима.
Столяров опустился на колени и долго молился. Надзиратель,
делавший обход, заворчал:
- Старик какой набожный!
После молитвы Столяров счастливо растянулся на нарах.
Он осторожно положил измученные руки на грудь.
- Ты спишь, батя? - прошептал сосед.
- Нет, Коля.
- Я бы задушил каждого из этих коммунистов голыми
руками, - прошептал сердито сосед.
- Не говори так. мой сын. Ты должен покаяться в своём
гневе. Наша борьба направлена не против политических
структур, но только против духов зла. Христианам позволен
только один вид гнева - гнев против греха.
- Прости мне, отец.
- Бог прощает тебя, мой сын. Но сейчас спокойной ночи.
Мои руки сильно болят. Завтра суббота, власти могут закрыть
меня в карцер. Спи, мой сын.
Когда Столяров назвал этого молодого человека своим
сыном, он был глубоко тронут и полон радости. Его собственный
сын достиг возраста солдата и мог быть осуждён за веру
военным трибуналом, и сейчас Бог позволил Столярову с
думой о сыне заботиться о других сыновьях.
На следующее утро Столярова не включили в наряд на работу.
Во время разговора никто не назвал его имени и никто не сделал
этого позже. Удивлённый и полностью одетый, он просидел на нарах
до обеда. Он всё ожидал, когда его отправят в карцер.
А вечером начальник отряда вызвал Столярова и сказал,
что готовится его перевод в штрафной барак. По обычаю Столяров
поблагодарил за то, что уделили ему особое внимание.
Но офицер, не поняв, в бешенстве выгнал его из кабинета.
Столяров с радостью ожидал тихого мирного воскресенья.
На этот раз оно пришло. В понедельник, одетый в свой
видавший виды, подшитый пиджак, держа в руке кружку и
ложку, Столяров ожидал перевода в штрафной барак.
Мужчины из его бригады пришли попрощаться с ним. Они
опять не увидят своего верующего приятеля, по меньшей мере,
шесть месяцев. Надзиратель ожидал Столярова возле бараков.
- Не унывай, - Казанков - один из заключённых - утешал
Столярова. - Бог не отдаст тебя в руки свиньям. Они не съедят
тебя. И если они всё же попытаются это сделать, пусть
подавятся тобой до смерти, по Божьей воле...
- Я тебя сейчас! - пригрозил надзиратель Казанкову.
- Что ты мне сделаешь, начальник? Посадишь в бункер
вместе со Столяровым? Я бы с радостью пошёл с ним куда
угодно! - съязвил заключённый надзирателю.
- Достаточно. В любом случае ты скоро попадёшь в
загробную жизнь, - сказал спокойно надзиратель, когда увидел
Столярова.
С этого дня Столяров получил урезанный паёк и должен
был работать в каменоломне.
В штрафном бараке восемь заключённых сдвинули вместе
матрацы, чтобы освободить место для Столярова. Столяров
опустился на колени и начал молиться.
- Тихо, ребята! Старик молится, - сказал младший в их
группе. И все остальные действительно сидели молча, пока
Столяров закончил. Потом малый спросил:
- Расскажи нам о Боге, папаша.
- Что я расскажу вам?
- Как ты можешь поститься по пятнадцать дней, не евши
ни крошки? Как ты можешь быть уверен в этом Боге. Просто
расскажи нам всё.
Разговор длился далеко за полночь.
- Вы что, не идёте на работу? - спросил начальник
заключённых штрафного барака. Обычно они выводились в
карьер при наличии усиленного конвоя. Иногда солдат
недоставало. Тогда заключённые оставались в своём бараке.
- Никуда мы не идём, это вообще нас не интересует,
начальник, - сказал младший из штрафников. - Вчера они
забыли натопить в бараке. Из-за холода невозможно было
спать. А теперь вы хотите нас заставить долбить скалы? Мы
будем жаловаться начальнику лагеря!
- Как это не натопили? - удивился офицер. - Бараки
отапливались согласно правилам.
- Не отапливались. Абсолютно, начальник. У нас - протест,
мы сегодня не идём на работу!
Офицер закрыл дверь. Если бы появился конвой, то не было
бы никаких вопросов о выходе на работу.
Прибыл воспитатель с дневной нормой хлеба. Столяров
разломил свои пятьсот грамм на три равных куска. Потом
принесли суп, разливаемый самим надзирателем. По чьему-то
указанию штрафники должны были получать суп, разбавленный
водой - баланду. Только однажды они получили хороший
суп. Оказалось, что корреспондент "Комсомольской правды"
посетил лагерь. В тот обед заключённые получили по такой
обильной порции борща с таким большим куском мяса к нему,
что не могли и вспомнить, когда ели так сытно. Возможно,
когда были ещё на свободе! Конечно, чтобы компенсировать
убытки, в последующие две недели в супе не было даже
капельки жира. Всё это вызвало поток проклятий на голову
журналиста, который написал впечатляющую статью о том,
как хорошо живётся заключённым. Он закончил тем, что
убеждал не обращаться с отбросами советского общества с
такой великой учтивостью.
Надзиратель открыл окошко на двери барака и позвал
Столярова:
- Пришло письмо от твоей жены. За отказ твоего сына
принять присягу на верность Родине, с оружием защищать её,
он осуждён на три года пребывания в исправительном
трудовом лагере.
Окошко опять закрылось.
Столяров вернулся к своим нарам. Он был преисполнен
печали. Он знал, что сыну предстоит нелёгкое время в тюрьме.
Антон был ревностным служителем Господа. Но если он, как
его отец, должен будет часто бывать в карцере, то где молодой
человек возьмёт молитвенную поддержку, чтобы остаться
верным, непоколебимым?



НОВЫЕ БРАТЬЯ

Человек может ко всему привыкнуть, но Пётр всегда к
новому привыкал трудно. И когда его поставили стричь овечьи
шкуры, которые доставлялись с мясокомбината, он подумал,
что никогда не научится этому. Ножницы не слушались его
пальцев. Они то натыкались на шерсть, то на его собственные,
тюремные брюки. Однажды он чуть не заплакал, проткнув
левую руку ножницами. Не знал, что делать, лицо исказилось
от боли. Но он продолжал работать. Ведь начальство может
решить, что он это сделал нарочно,
Старые заключённые как всегда смеялись над новеньким.
Но они также убеждали их:
- Нам тоже это нелегко давалось. Как видите, научились!
Всю зиму шкуры стригли в неотапливаемом помещении.
Каждой бригаде было определено своё рабочее место. Так
как не было ни столов, ни скамеек, заключённые работали на
голом полу. Некоторые из них сидели на кипах шкур. Другие
сделали себе сидения из остатков дерева, которые им удалось
добыть на лесопилке. Владельцы этих приспособленных
стульев никому не позволяли и близко к ним подходить. Но
чеченец с прозвищем Дикий пригласил Петра сесть на своё
сидение и научил его, как стричь овечьи шкуры.
В этом бараке было так много пыли, что вначале Пётр
чихал без удержу. Но в конце концов это мучение прекратилось.
Он также привык к запаху креозота и к остальным
неприятным проявлениям, которые там ощущались. Через
некоторое время он уже не мог понять, почему его коллеги из
строительной бригады или с лесоповала закрывали себе носы
и чихали, заглядывая в их цех.
В конце каждой смены шерсть сдавалась на проверку. Замерялся
полученный вес и эти показатели передавались в учётный
отдел. Каждый, кто сдавал меньше сорока процентов нормы на
день, попадал на урезанный паёк. Он получал только пятьсот
грамм хлеба с разбавленным супом вместо обычных семисот грамм.
Каждый раз, с прибытием грузовиков со шкурами, разыгрывались
невероятные сцены. Как пчелиный рой, заключённые
налетали на связки шкур, стараясь захватить себе лучшее.
Обычно случалась хотя бы одна кулачная потасовка.
Оказывается, что шерсть по-разному растёт на овце. Много
зависит от того, как давно овцу стригли перед убоем. Если
прибыла с мясокомбината шкура с длинной шерстью,
берегись! Лучше вообще не лезть в гущу заключённых. В
худшем случае могут растоптать, в лучшем - разбить нос.
Вот так работали заключённые на благо Родины и для
своего собственного "исправления".
Каждый заключённый мог использовать свой свободный
день для личных дел: постирать одежду и починить её. Если
он был награждён привилегией переписки с родными, то мог
писать письма в этот свободный день. Если он был на строгом
режиме, ему разрешалось послать только два письма в месяц.
Он должен был провести немало времени, обдумывая каждое
слово, чтобы ничего не было вырезано цензорами. Фактически
цензоры не имели юридического права вмешиваться в личные
дела, но, конечно, у них были свои инструкции о том, что
позволительно отправлять и какие подозрительные письма
сдавать в оперативный отдел. Оперативники проводили
тщательное исследование каждого подозрительного письма.
Например, верующий употребил в письме слово "Бог", тогда
это письмо надолго застрявало для проверки.
Пётр написал своей маме: "Дорогая мама! Я умоляю тебя,
во имя Бога, не беспокойся обо мне. Бог следит за мной. Бог
кормит меня. Бог даёт мне здоровье ..."
Его вызвали в оперативный отдел. Майор спросил, с чего
это он критикует советское правительство и произнёс
следующую речь:
- Действительно ли Бог следит за тобой? Мы вынуждены
ставить сильных молодых людей, отрывая их от службы в
Советской Армии, чтобы они день и ночь с автоматами в руках
стерегли тебя. И потом кто-то вроде тебя набирается наглости
писать, что Бог следит за ним! Это же клевета! И что? Бог
кормит тебя? Да не ври! Верующему запрещено врать Напиши
лучше, что начальник лагеря старается контролировать,
чтобы вас кормили согласно правилам, и чтобы вы поглощали
необходимое количество калорий! Что там ещё? Бог даёт тебе
здоровье? Ты бы давно сдох, если бы не посещал наш
медпункт! И вообще, нужно иметь совесть!
Когда майор сделал своё последнее заявление, Пётр
дотронулся до своей опухшей левой руки, которая всё ещё
болела. Его письмо не отправили. И он написал другое:
"Дорогая мама! Я знаю, что ты беспокоишься обо мне. Но
не переживай, пожалуйста. Мы здесь только получаем по заслугам.
Начальник оперативного отдела говорит, что мы
живём, как при коммунизме. Если бы ты только знала, как
хорошо с нами обращаются при коммунизме! Вокруг нашего
коммунистического общества стоит деревянный забор,
укреплённый сверху несколькими рядами колючей проволоки.
Вдоль ограды изнутри у нас запретная зона. Снаружи
несколько других таких зон, куда нам нельзя. По углам
территории, где расположены бараки, стоят наблюдательные
вышки, на которых нас стерегут советские солдаты с
автоматами. Они призваны защищать нас от империалистического
вторжения. Снаружи зона охраняется здоровенными
серыми немецкими пастухами. Они такие большие, как наши
однолетние телята дома. Эти собаки так охраняют нас, что
империалистические силы не смогут заслать в нашу среду
шпионов или агентов для подрывной работы против коммунизма.
Начальник нашего лагеря просто балует нас. По утрам
нам дают суп, приготовленный из воды, разбавленный
немножко овсяной крупой или толокном. Изредка случается,
что рыба поплавает в этом супе. Но она уже побывала в пасти
рыбы-хищника, потому что только кости остались нам, чтобы
погрызть. Однажды я чуть не подавился рыбьей костью до
смерти. Начальник моего отряда сказал, однако, что это
ничего не значит. Это позволит мне открывать шире горло, и
таким образом я буду терять меньше рабочего времени на еду.
Я быстро проглочу свой обед, вообще не жуя его, и вернусь к
работе без потерь!
На обед у нас меню, от которого у меня слюнки текут, когда
я его вспоминаю. Это обильный русский борщ с сортом мяса,
любимого птицами и японцами /по крайней мере, я об этом
читал/. Я имею в виду четвёртый, настоящий деликатес! Черви
содержат в себе мясо и сало, необходимое для нашего питания.
После этого нам дают ячмень или лошадиный рис, так
любимый нами, то есть овсяную кашу.
Моё здоровье - высшего качества. Наши доктора обследовали
меня и объявили, что я здоров, как бык. Я жаловался на
боль в левой руке. Доктор засмеялся и велел мне открыть рот.
Он посчитал мои зубы и сказал, что я здоров, как жеребец. Поэтому,
дорогие мои, если жизнь при социализме тяжела для вас,
тогда стройте коммунизм! Да, каждому по способностям..."
На этот раз начальник лагеря захотел вновь увидеть Петра.
Присутствовали все его заместители, включая начальника
оперативного отдела. Один из них держал в руках письмо
Петра. Они, очевидно, только что послушали его содержание.
Кроме майора, всё начальство, казалось, пребывало в
исключительно хорошем настроении.
- Мы прочли твоё письмо. Искренне удивлены, зачем ты
описал наш трудовой лагерь в таких подробностях? - спросил
начальник лагеря.
Молодой заключённый посмотрел на начальника оперативного
отдела и ответил:
- Раньше я писал моей маме, чтобы она не беспокоилась обо
мне, потому что Бог следит за мной, кормит меня и даёт мне
здоровье. Майору это не понравилось. Он сказал мне: "Ты здесь
живёшь в коммунистическом обществе. И писать, что Бог
следит за тобой, - это, по меньшей мере, преступное заявление".
Потом он перечислил все пути, по которым нам
помогают. Что солдаты стерегут нас. Что начальник
медслужбы убеждает нас, что мы здоровы. Я послушно
написал всё это своей маме, чтобы она не беспокоилась обо
мне. и ещё, чтобы она имела представление, что такое
коммунизм.
- Ты изучал марксизм-ленинизм в народном университете?
Там тебя этому научили? - спросил офицер.
- Нет. Разве можно сравнить политическое образование
заключённого с уровнем гражданина майора? Я ведь слушал
только то, что он говорил. И если он мне авторитетно доказал,
что мы живём при коммунизме в этом трудовом лагере, то он
наверняка знает, о чём говорит. Не это ли вы говорили мне,
гражданин майор? - спросил Пётр.
Майор сидел в тихом бешенстве. Пётр продолжал:
- Я верю в Бога. Моя мама утешается Господом. Поэтому я
хотел направить её мысли к Богу. Но майор запретил мне это
и потребовал, чтобы я её утешал фактами о коммунизме, при
котором я якобы живу. В результате я не смог поделиться
моими теоретическими знаниями о научном коммунизме, но
только практическим опытом, которому я подвержен здесь.
Начальник лагеря тяжело вздохнул. Потом внезапно он
разразился смехом. Начальник медсанчасти и остальные
присоединились к нему. Только майор удерживал на заключённом
свой холодный взгляд.
Подполковник первым перестал смеяться и сказал
молодому человеку:
- Хорошо. Впредь утешай свою маму разговорами о Боге,
если она такая набожная. А коммунизм оставь в покое.
- А моим друзьям, верующим, тоже можно утешать своих
жён словами о Боге, или они должны писать о коммунизме?
Майор прокричал:
- Пусть говорят сами за себя. Ещё этого не было, будешь ты
ещё тут заступником! Я ещё доберусь до тебя!
- Спасибо, - сказал Пётр в вежливой форме. - Я особенно
благодарен вам за то, что вы пришли к заключению, что Бог
намного лучший учитель для людей мира, чем коммунизм. Я
также надеюсь, что вскоре вы придёте к выводу, что
последователей живого Бога ожидает более яркое будущее,
чем последователей коммунизма. Поверьте мне, я знаю теорию
научного коммунизма так же хорошо, как и действия живого
Бога. Спасибо ещё раз!
Пётр заметил, что офицеры начали переглядываться, а
один из них облизал губы, готовясь говорить. Пётр поспешил
к двери. Они могут внезапно изменить своё мнение! Он
поспешил к Никанору, Трофиму и Косте, чтобы рассказать им
о результатах встречи. И когда они говорили о том, как
Христос поселился в тех христианах, которые имели веру в
Него, Пётр увидел начальника оперативного отдела, входящего
в барак вместе с начальником отряда. Они говорили о
Петре. Когда они увидели четырёх верующих вместе, майор
прокричал:
- Этот молодой - самый опасный из трёх баптистов.
Пётр прикусил губу, когда услышал этот разговор. Но,
несмотря ни на что, он мог писать домой о Боге столько,
сколько хотел!
Некоторое время спустя бригадир подошёл к Петру и
прошептал:
- Пришла только что партия заключённых из Южного
Казахстана. Среди них есть один из ваших. Хочешь его
видеть?
- Очень!
- Я его буду сопровождать в жилую зону и договорюсь с
надзирателем. Он довольно обходителен со мной. Подойди к
воротам где-то минут через пять.
Бригадир ушёл. Пётр положил шкуру, над которой он
работал, и подождал пять минут. Потом он подошёл к воротам
и получил разрешение пройти без всяких трудностей. Рабочая
зона была отделена от жилой зоны высокой оградой с рядами
колючей проволоки сверху.
Группа заключённых стояла в очереди у кладовой, ожидая
выдачи арестантской одежды. Мужчина, которого увидел
Пётр, был уже одет и ожидал получения постельных
принадлежностей. Пётр подождал, пока он расписался. Потом
помог новенькому нести его матрац и подушку. Они вместе
пошли по направлению к мужским баракам. Новичка звали
Семёном.
Но у них не было возможности поговорить. Офицер,
ответственный за дисциплину, увидел Петра и отправил его
назад на работу.
В этот вечер Пётр рассказал своим друзьям, что прибыл
новый верующий, он был членом Истинной православной
церкви, и следовало бы его поприветствовать вместе. Костя
нахмурил лоб, озадаченный:
- Ну и что, что он член Истинной православной церкви? Это
что, делает его истинным православным верующим?
Пётр огорчился. Как мог Костя обрушиться на церковь
Семёна таким неприятным образом? Тут пришёл Никанор.
Пётр уже рассказал ему о новеньком и теперь интересовался
его мнением.
- Слушайте, братья, во время моего первого срока в тюрьме
я сталкивался со многими православными верующими, и они
верили в Христа не менее, чем многие баптисты и пятидесятники.
- Но они не возрождённые христиане! - запротестовал
Костя.
- Многие из них не возрождённые, - признал Никанор. - Но
те, которых я знал, действительно подчинили свою жизнь
Христу! Правда, большинство из них не считает грехом
выпить немного вина на праздник. Но Библия действительно
не запрещает это. А что касается икон и крестов, то просто
так они воспитаны. Возможно и мы не всегда правильно учили
членов наших общин из-за неполного Христова учения. Все
мы поступаем согласно тому, как были научены.
- Я не хочу иметь с ними ничего общего, даже если они
пьют только чуть-чуть - и на праздник, - заявил Трофим.
Никанор улыбнулся, что-то личное было затронуто этим
категорическим отказом.
- А как насчёт совета Павла в главе пятой его первого
послания к Тимофею, где он убеждает его принимать немного
вина? И знаешь ли ты, что Сперджен, великий английский
баптистский проповедник, курил сигареты? А ты больше всего
восхищаешься его проповедями! Позволь уверить тебя, что
любой истинный верующий среди православных признал бы,
что если бы он сделал что-то греховное и огорчающее Бога,
он бы с радостью отказался от этого ради Господа.
- Но я не знаю Семёна. Те же из его братьев, которых я
узнал в тюремных лагерях, после войны были совершенно
честные христиане, - закончил Никанор.
- Мы спасены не принадлежностью к какой-то особой ветви
церкви. Только чистые сердцем увидят Бога, - добавил Пётр.
На это друзья сказали: "Аминь!" и все вместе пошли
проведать Семёна.
Когда они пришли к нему, он стоял между двумя рядами
нар и молился со сложенными руками, спиной к ним. Но
вскоре он обернулся и поклонился пришедшим. Никанор
протянул руку и представился. Остальные братья последовали
за ним и приветствовали новенького.
Они решили вместе пить чай. Позвали Гришку, который
познал Бога в тюрьме. В свою очередь, он пошёл искать кусок
сухого хлеба в одном из шкафов. Они все вместе провели
чудесный и спокойный вечер. Семён рассказывал о своей
жизни, о том, как он был арестован вместе со своей женой.
Она осуждена на три года тюрьмы, а он - на пять.
Пётр и Семён стали близкими друзьями с самого начала.
Позже этот человек сыграл важную роль в жизни Петра.
Лапин прибыл в лагерь вскоре после Семёна. Его назначили
в отряд Петра. Начальник отряда вообще-то не хотел принимать
Лапина, после того как посмотрел его бумаги. Человек
уже был старый и не мог работать. Кроме того, руководитель
имел достаточно хлопот и с одним верующим в отряде.
- Нет! Товарищ майор, даже не старайтесь уговаривать меня.
Поместите этого Лапина в отряд для инвалидов!
Но начальник оперативного отдела что-то конспиративно
прошептал на ухо отрядному. Заключённые не расслышали, о
чём говорилось.
- Этот человек в твоём отряде - баптист. А новенький -
адвентист. Не понимаешь? Не пройдёт и недели, как они
вцепятся друг другу в волосы! Таким путём мы обезоружим
молодого парня. Он откажется от своей веры, я тебе это
гарантирую! Этот "младенец" - христианин, получит более чем
достаточно от этого старика и от всей его религиозной чепухи!
Лейтенант ухмыльнулся и повернул к Лапину. Тот стоял и
ждал дальнейших приказаний.
- Ну ладно, Лапин. Мы надеемся, ты забудешь здесь о Боге.
Можешь идти в мой отряд.
Лапин вздохнул и пошаркал за лейтенантом.
- У нас здесь, в лагере, настоящий монастырь, - ворчал руководитель
отряда. - Уже есть баптисты, пятидесятники, православные,
а сейчас появился даже адвентист. Какая неразбериха!
Офицер намеренно громко говорил, потому что хотел,
чтобы Лапин его слышал. Он просто хотел увидеть, как
старый человек отреагирует на его "Шпильку". Ответная
улыбка Лапина вызвала гнев офицера, и он сказал:
- Что здесь такого смешного?
- Я счастлив от того, что в лагере есть представители
нашего христианского народа, гражданин начальник.
- Что ты имеешь в виду "нашего народа"! Эти люди не
принадлежат к твоей конфессии!
- А это ничего не значит. Нет никакой разницы в том, какого
цвета шерсть, пока есть овцы в отаре. Я тоже один из этой
отары Христа, - ответил старый человек.
Лапин получил арестантскую одежду и постельные
принадлежности и сел на узел, ожидая бригадира, который
должен был отвести его в жилые казармы. Было время
обеденного перерыва.
Пока Лапин сидел, Пётр подбежал к нему и сказал:
- Я слышал, что вы верующий?
- Да, - ответил Лапин.
- Великолепно! - обрадовался Пётр. - Теперь нас шесть.
Я думаю, вы будете себя чувствовать совсем как дома в нашей
христианской семье.
- Но я адвентист.
- Вы можете им быть здесь, на земле, - ответил молодой
человек, - но в небе, слава Богу, нет ни баптистов, ни
католиков, ни православных, ни лютеран, ни адвентистов.
Только чистые сердцем увидят Господа.
Лапин с большим интересом посмотрел на молодого человека.
У него на сердце потеплело от встречи с таким христианином.
Лапину нужно было найти пустую койку - нижнюю. Но
все нижние койки были заняты. Поэтому Пётр попросил
хвастуна по имени Жданов перебраться с его нижней койки
на свободную верхнюю во втором ряду. Жданов сразу же
согласился. /У него была весомая причина - с верхней койки
входящего офицера можно увидеть быстрее/. Пётр быстренько
заправил койку Лапина и побежал в столовую на обед.
В этот вечер Пётр познакомил Лапина с остальными
братьями. Семён с восторгом воскликнул:
- А, старый знакомый! Я знаю его по изолятору КГБ и
тюрьме. Мы были в одной камере! Он читал мне лекции об
иконах, крестах и о моём православии!
Лапин улыбнулся ему, а Семён обнял старика и поцеловал
его три раза, как это принято среди русских.
- Если адвентист целует православного, то здесь ещё не всё
потеряно, - смеялся Пётр.
Трофим очень сдержанно вёл себя по отношению к Лапину,
но лёд растаял после их первой совместной молитвы.
На следующий день руководитель отряда приказал Лапину,
которому было шестьдесят девять лет, страдавшему от высокого
кровяного давления, приступать к работе. Пётр сообщил
об этом его бригадиру. Бригадир намеревался увидеть начальника,
но руководитель отряда пришёл прямо к бригадирской
казарме, сердито ворча:
- Лапин, ты идёшь на работу, как и все остальные. Я
назначил тебя в секцию потребительских товаров. Это
постоянный рабочий наряд и ты должен быть там!
Лапин выглядел очень огорчённым. Он не знал, что
ответить лейтенанту.
Но Пётр вмешался:
- Гражданин начальник, согласно закону, Лапин не должен
работать. Он уже отработал своё в прошлые активные годы.
Лейтенант перебил:
- Я не спрашивал тебя, должен Лапин работать или нет! Он
обязан работать! У него было достаточно силы дурачить
наших людей, так почему же он так ослаб для работы? Он
будет вносить свою долю в труд!
- Ладно, если ваша коммунистическая идеология учит вас принуждать
к непосильной работе человека, который годится вам в
деды, то я с радостью замолчу. Но как вы собираетесь убедить нас,
верующих, что ваша идеология гуманна, когда ваши подлинные
дела утверждают, что вы, в лучшем случае, садисты?
- Что? Мы - садисты? - заорал лейтенант. - Вот бросим тебя
в бункер за агитацию против лагерных порядков!
Пётр не дал лейтенанту запугать себя:
- Если согласно вашей морали Лапин должен работать, то
он будет работать, - заявил он. - Но если вы хотите продемонстрировать
ваше идеологическое превосходство над нашим
евангелием, тогда вам нужно бы вести себя более гуманно.
Именно об этом говорят ваши газеты. Таким образом вы
можете заставить нас жить согласно Евангелию. Если мы
нарушаем заповеди Иисуса Христа, то по-вашему будет
правильно посадить нас в изолятор!
Заявление Петра было встречено громким смехом бригадиров.
Но когда дверные проёмы начали заполняться любопытными,
лейтенант счёл за лучшее прекратить дискуссию:
- Я скажу тебе ещё несколько слов в другой раз, салага!
Бригадир поспешил за лейтенантом:
- Так Лапин должен идти на работу или нет? - уточнил он.
- Пусть остаётся в бараке!
Перед тем как присоединиться к рабочему наряду, Пётр
быстро нашёл Лапину книгу для чтения.
Одна часть святого Писания, которая была на руках в лагере,
а именно Откровение Иоанна Богослова, хранилась у Никанора.
Он сумел тайно пронести её в тюремную зону после визита
жены. Он запомнил всё слово в слово за то время, пока
был в лагере единственным верующим. Бог держал Свою руку
над Писанием, защищая его от повреждений во время обысков.
Несколько раз Никанор прятал книгу в своём матраце, потом -
в подушке, в третий раз - в земле, тщательно завернув в полиэтиленовый
пакет. Был случай, когда обитатели отряда для
уголовных преступников перепрятывали книгу у себя. Когда
прибывали другие верующие, он давал им читать книгу по
очереди.
В жилой зоне было несколько потайных мест. Это были
круглые столы с большими зонтами, за которыми можно было
посидеть и поиграть в домино. Один из таких столов
регулярно использовали верующие для чтения и совместного
слушания Откровения. Заключённые стояли вокруг стола,
один из них стоял на страже, пока другой читал вслух.В этот
особенный день Трофим читал из двадцать второй главы:
"И показал мне чистую реку жизни, светлую, как
кристалл, исходящую от престола Бога и Агнеца. Среди улицы
его, и по ту и по другую сторону реки, дерево жизни, двадцать
раз приносящее плоды, дающие на каждый месяц плод свой; и
листья дерева - для исцеления народов. И ничего уже не будет
проклятого; но престол Бога и Агнеца будет в нём, и рабы Его
будут служить Ему. И узрят лицо его, и имя Его будет на
челах их. И ночи не будут иметь нужды ни в светильнике, ни в
свете солнечном, ибо Господь Бог освещает их; и будут
царствовать во веки веков".
И когда Трофим читал пятый стих, наблюдатель так
сосредоточенно слушал слова, что не увидел приближающуюся
опасность. Вдруг книгу выхватили из рук Трофима.
Верующие обескураженно посмотрели вверх.
Возле Трофима стоял сержант, листая Откровение,
выборочно читая разные стихи. Это продолжалось около
десяти минут. Для братьев же это время показалось
вечностью. Каждый из них про себя гадал, собирается ли
сержант отдать книгу или нет? Костя начал молиться,
склонив голову на стол. Другие, кроме Семёна, последовали
его примеру. Семён же продолжал безразлично подкидывать
землю сапогом, вроде бы ничего не случилось. Наконец
сержант отдал книгу назад Трофиму и сказал:
- Это хорошая книга. У моих родителей тоже была Библия.
Но будьте внимательны, когда вы здесь читаете. Вам нужно
наблюдать, чтобы вас не поймали за чтением. Книгу конфискуют,
а вы можете угодить в штрафной барак. Ну ладно,
вы не видели меня, я не видел вас - понятно? Продолжайте!
Он ушёл. Братья были так удивлены, что не могли
двигаться. Они с трудом поверили в происшедшее. Не вернётся
ли сержант, чтобы забрать их драгоценность, их сокровище?
Наконец Никанор положил книгу в свой нагрудный карман и
предложил всем поблагодарить Бога за помощь.



ВЕЛИКИЙ ВРАЧ

Когда Пётр был ребёнком, дядя рассказывал ему истории
из Библии. В старшем классе, Пётр начал думать, что
некоторые библейские истории слишком сложны для
современной молодёжи двадцатого века, чтобы принимать их
на веру. Особенно это касалось книги Ионы.
Когда Пётр стал верующим, то есть, когда он обратился к
Богу и стал членом Его церкви через водное крещение, он
начал с большим вниманием изучать истории Ионы. Пётр
просил Бога о ясном понимании этой книги. Он получил
некоторую помощь из статьи в журнале "Наука и Религия",
которая сообщала, что кашалот мог поглотить живое
человеческое существо. И были случаи, когда спасали людей,
проведших некоторое время в желудке у кашалота.
Тюрьма - это место, где христианин может размышлять о
своей прошлой жизни. Ни в каком другом месте христианин
так сильно не реагирует на свои грехи и ошибки. Пётр пережил
такой период во время своего заключения. Он чувствовал
себя одиноким и его прежняя жизнь христианина, со всеми
её отрицательными сторонами, стала ясно видна для него.
Ночами он лежал с открытыми глазами, не спал, сравнивая:
"Так поступал Иисус - а так поступал я". Казалось, что его
друзья - верующие - не знали о его борьбе, а он не хотел им
говорить об этом. Он всегда был активным участником
братского общения. Только Семён заметил, какие внутренние
страдания навещали Петра. Но Семён хранил молчание и
ждал.
Пётр дошёл до той точки, когда крайне нуждался в
помощи. По дороге на работу Семён догнал Петра, дружелюбно
подтолкнул его и спросил:
- Чем ты так расстроен?
Пётр не ответил. "Как мог православный, не возрождённый,
помочь мне", - подумал он.
- Ты знаешь, Пётр, когда чьё-то личное поведение становится
слишком тяжёлым бременем для остальных, не
нужно концентрироваться на своих грехах и падениях. Вместо
этого нужно смотреть на Голгофу, на милосердного Христа!
Ты прав в том, что бранишь себя за свои прошлые прегрешения.
Но посмотри на Христа: Он простил все эти прегрешения
и выбросил их! Он больше не думает о них, так почему же ты
должен думать об этом?
- Откуда вы знаете, что меня мучат такие переживания?
- Разреши мне продолжить. Если дьявол искушает тебя и
внушает, что ты похулил Святого Духа, это признак того, что
он хочет разрушить тебя, бросить в зияющую яму отчаяния!
Такое происходит, когда ты принимаешь свои прежние грехи
так близко к сердцу. Повинуйся словам Павла, который
простирался вперёд, к цели, которая есть Христос. Ты знаешь,
Павел никогда не отводил взгляд от Христа. Он знал, что если
отвесть от Него взгляд, случится катастрофа! Но посмотри
на себя. Ты хочешь быть своим собственным личным спасителем
и очистить себя своими угрызениями совести? Это не
подействует! Это гибельно! Я больший грешник, чем ты.
Однако, я продвигаюсь вперёд, вместо того, чтобы топтаться
вокруг своих прошлых грехов!
Пётр опять его спросил:
- Откуда вы всё это знаете?
- Пётр, вы, баптисты, думаете, что наш Господь Иисус
Христос близок только к вам. Вы смотрите свысока на других
верующих, которые воспринимают некоторые вещи по-своему.
Но, возможно, они любят Христа ничуть не меньше, чем вы!
Ты помнишь, что Нафанаил сказал Филиппу об Иисусе? "Из
Назарета может ли быть что доброе?" Когда я прибыл сюда,
твои друзья смотрели на меня снисходительно, как бы говоря:
"Из православия может ли быть что доброе?" И я говорю тебе,
что Бог может обитать только в кротком, сокрушённом
сосуде и только, а не в православном, лютеранском или
баптистском! Я во время своего первого срока сидел в тюрьме
вместе с Николаем Храповым, баптистским пастором, и вместе
с ним участвовал в хлебопреломлении, и он не смотрел на меня
сверху вниз.

Примечание:
Николай Храпов провёл 25 лет в советских тюремных лагерях. В марте
1980 г. был опять арестован.

Наоборот, когда я однажды отсутствовал, группа
послала за мной, приглашая меня присоединиться к их
молитвам. Уже давно я мог стать баптистом, но я хочу только
быть с Христом. И этого я ожидаю. Чем ближе он подходит
ко мне, тем более вероятно, что Он укажет мне как поступать.
Что касается каждого из нас - это подобие ребёнку,
искренняя вера, вместо ложной эрудиции или знаний! До
этого времени Бог хотел, чтобы я трудился в Его
винограднике как православный верующий, и я не собираюсь
нарушать его пожелания.
Пётр слушал Семёна. Он принял его наставление с благодарностью.
Не осталось ни следа от прежних возражений. Его
сердце было так исполнено благодарностью, что он предложил:
- Семён, пойдём вместе в недостроенные бараки помолимся!
- Пойдём.
- Господи, - молился Пётр, - сегодня Ты опять показал мне,
что Ты не смотришь на человека как такового, а лишь на
кроткое и сокрушающееся сердце. Благодарю, что Ты такой
великий и такой чудесный. Благодарю, что Ты показал брату
Семёну состояние моего сердца и указанный мне путь. Я
славлю Тебя, хвалю Тебя. Аминь.
После короткой молитвы Семёна они пошли каждый своей
дорогой.
"Дорогой братик! Уже прошло много времени, как мы
получили от тебя последнее письмо. Мама плачет день и ночь.
Уже прошло шесть месяцев со времени твоего ареста. Когда
мы пришли проведать тебя, то имели разговор с сотрудником
лагеря. Он спрашивал нас, как ты стал верующим, где ходил в
школу, может ли он познакомиться с твоим учителем? Потом
я спросила его, можешь ли ты получать медицинское лечение?
Он объяснил, что ты получал бы медицинскую помощь
сколько угодно, если бы воздержался от распространения
религиозной пропаганды. Мама начала плакать, после чего
этот начальник сказал нам: "Ему было бы намного легче, если
бы он сидел за убийство, чем быть верующим". Это ужасное
место полно ненависти к тебе! Мы боимся за твою жизнь.
Мама утешает себя, говоря, что Бог более силён, чем все
атеисты и что Он защитит тебя. Почему ты не напишешь хоть
несколько строчек, чтобы мы знали, как твоё здоровье?"
Инстинктивно Пётр потрогал левую руку. Она болела.
Письмо продолжалось: "Из объяснений государственных
руководителей церкви мы поняли, что ты вне закона и они
продолжают исключать из церкви всех тех, кто не соглашается
с инструкцией, запрещающей христианскую работу
с детьми и молодёжью. Это настраивает власти против тех,
кто не хочет идти на компромисс. Сейчас они начали
привлекать их к судебной ответственности. Если руководитель
общины упрекнёт кого-то в нарушении советского
закона, то власти немедленно и с радостью забирают
верующего в тюрьму".
Вдруг Пётр погрустнел, расстроился. Некоторое время он
сидел неподвижно с рукой, прижатой к сердцу, и слушал его
тревожное биение. Наконец он достал из кармана таблетку и
продолжил чтение.
"Один проповедник сказал мне, что нигде в Библии не
указано, что мы должны разбирать Слово Божье и создавать
особые группы, молящиеся о пробуждении. Нигде также не
написано, что нельзя ходить в кино, иметь телевизор, или
читать антирелигиозную литературу..."
"Однако, - подумал Пётр, - там написано: "Всего испытывайте,
а лучшего держитесь".
"Я ответила ему, - писала сестра, - что я неверующая, но
никогда бы не присоединилась к лагерю тех преследователей,
как это сделал тот проповедник".
Пётр тяжело вздохнул, положив письмо на нары, и принял
ещё одну таблетку. "Да, действительно. Бог поднимает Себе
учеников из камня". Так говорил дядя Петра, проповедник. В
Писании крик петуха помог Петру осознать своё предательство.
А здесь неверующая указывает проповеднику Евангелия,
который также предал Его.
Бедная Россия!
Пётр выглянул через окно, в сущности не видя лагерного
двора. Как сильно он любил свою страну!
Кто-то тронул его за плечо. Это был Костя.
- Что с тобой?
Молча Пётр показал ему письмо.
Левая рука Петра была в очень плохом состоянии. Он уже
вообще не мог её поднять. Но у него была всё же малая надежда
на медицинскую помощь даже в тюремном лагере. Братья
не догадывались о его беде с рукой. Всё, что он сказал им, это
лишь то, что левая рука болит и что, возможно, это ревматизм.
Однажды в июле он решился обратиться к лагерному
врачу. Пётр стоял в конце очереди. И когда после длительного
ожидания наконец дошёл до кабинета, то услышал:
- Эй, следующий сачок ?
Пётр хотел уйти, но его удерживало собственное нездоровье.
Врач осмотрел руку, посмотрел в лицо пациенту, потом
повёл его к начальнику медсанчасти. Петра спросили, когда
он впервые заметил опухоль, как долго он чувствует боль,
были и другие вопросы. Доктор распорядился взять у пациента
все необходимые анализы. После того как Петра отпустили из
лазарета, он нашёл своих братьев. Они сидели все вместе
вокруг стола на открытом воздухе, читая свои письма.
В этот момент появился начальник отряда Петра:
- Эй, люди - шухер! Что это за малое нравоучительное
собрание? Я не хочу, чтобы вы начали здесь богослужение!
- Гражданин начальник, мы только читаем письма из дома.
Наши дети рассказывают, как за нами соскучились, - спокойно
сказал Никанор.
- Ладно, пусть ждут! Избавьтесь скорее от своего Бога и
можете идти домой! - закричал офицер.
- А в газетах пишут, что у нас не заключают в тюрьму за
веру, - сказал Пётр.
- Ты, сопляк! Ты вообще как попал к этим баптистам? Тебя
следовало бы выпороть за это! Ану - смойся отсюда!
Тут офицер заметил дневального с нарукавной повязкой и
обрушился на него:
- Где, позвольте у вас спросить, твои глаза? Эти сектанты
проводят здесь своё собрание, а ты смотришь на них как сонная
рыба! Я им устрою русскую баню, этим молящимся братьям!
Братья ушли. Пётр остался стоять на своём месте, глядя
на взбешённого офицера с искренним сочувствием. Офицер
зашипел:
- Чего это ты тут шляешься? В барак - мигом! Через пять
минут построение бригады!
- Я болен, начальник, - ответил Пётр. - Не хотелось бы
видеть вас в таком гневе. Вы ведь тоже человек и слышали
кое-что о любви к людям. Как можно так расстраиваться?
Возможно, моя болезнь скоро сведёт меня в могилу, но я в
свои последние дни хотел видеть в вас человека, а не ...
- Ты хочешь сказать - зверя, да? Ты даже не представляешь,
что я могу с тобой сделать!
Пётр грустно улыбнулся:
- Уже слишком поздно. Ещё недавно вы, возможно, смогли
бы запугать меня. Но сейчас я знаю, какая у меня болезнь, и
меня больше не волнует, что случится со мной. Почему бы
вам не стать таким, как все люди? Пожалуйста, не проводите
никакого построения в таком состоянии! "Героические
советские заключённые" хотели бы видеть в вас доброжелательного
человека, у нас и так не много хорошего вокруг. И
вы отчасти в этом тоже виновны.
Сказав это, Пётр повернулся и медленно пошёл к своему
отряду. Дневальный смотрел на него с одобрением. Позже он
рассказал товарищам по несчастью о необычном разговоре
между офицером и верующим.
В тот вечер не было построения бригады.
Когда начальник медсанчасти получил полные результаты
анализов Петра, он вызвал его.
- Как ты себя чувствуешь?
- Хорошо, слава Богу.
- Я, возможно, помещу тебя в лазарет медсанчасти. И так
как ты верующий, я могу тебе сказать, что не вижу хорошего
конца этой болезни. По всем показаниям, у тебя злокачественная
опухоль.
Пётр вышел из комнаты ошеломлённый. Походив по двору
и не встретив никого из своих друзей, он пошёл в барак. Одни
заключённые играли в шашки, другие в домино. Пётр
рассеянно посмотрел на них, потом полез на нары. Сосед
дёрнул Петра за рукав и спросил:
- Есть хочешь?
- Нет, спасибо, Дикий.
- Но почему нет? У меня есть кусок овечьего хвоста. Может
хочешь попробовать? Хоть чуть-чуть? - продолжал уговаривать
его чеченец.
Он ужасно говорил по-русски, но имел доброе сердце, этот
чеченец. И для Петра было загадкой, как такого человека
могли осудить к пятнадцати годам лишения свободы за
соучастие в убийстве.
- Спасибо, Дикий. Ты так добр ко мне. Не хочу есть. Я болен.
Оказалось, что уже поздно оперировать мою руку, если я
правильно понял врача.
- Не грусти! Врачи не всегда всё знают.
Остальные заключённые, услышав о беде Петра, проявили
озабоченность. Они оставили игры и уважительно вышли в
коридор закурить и обсудить новость.
Через некоторое время Семён вернулся в барак и мягко
сказал Петру, который лежал спиной к нему:
- Пойдём, почему ты не встаёшь? Пойдём, подышим свежим
воздухом.
Пётр слегка повернулся к нему и отказался. Он хотел
побыть со своими мыслями.
- Это не выход из положения, Пётр. Бог позволил этому
случиться и Он может помочь. Ты хотя бы покажись братьям.
Это неправильно: молчать о своей болезни и избегать их.
Пётр послушно обулся. Пока они шли, Семён начал
рассказывать ему какую-то историю из своей жизни. Но Пётр
не слушал и не отвечал на вопросы Семёна.
- Очнись! Пойдём в недостроенные бараки и помолимся, -
сказал он, слегка подтолкнув Петра.
- Хорошо. Я вижу там Лапина, Гришу и Никанора.
Возможно они присоединятся к нам.
Все пятеро исчезли в недостроенных бараках. Каждый
коротко молился. Семён стоял рядом со своим молодым
братом и когда пришла его очередь, он положил обе руки на
голову Петра и сказал:
- Господи, Ты знаешь нужду нашего брата. Я умоляю Тебя,
вступись за него и исцели его! Ты творил такие чудеса, когда
был на земле. Ты тот же самый Бог теперь и таким же будешь
вечно. Аминь.
Пётр молился в тишине, но с великой силой. Он умолял
Бога помочь ему в страданиях.
Потом братья разошлись. Семён пошёл в отряд Петра и
настоял, чтобы он сразу же лёг на нары.
Когда Пётр встал на следующее утро, то почувствовал в
душе неописуемое чувство радости. Он спрыгнул с нар и
побежал во двор умыться. Он пользовался своей левой рукой
так же энергично, как и правой, даже не думая вовсе об этом.
- О, ты опять выглядишь счастливым! - сказал бригадир. -
Наверное, тебе приснилась красивая девчонка!
- Вовсе нет, бригадир. Я просто счастлив, потому что я во
Христе! Бог предлагает вам такое же счастье. Чем быстрее вы
протяните руку за этим.., - сказал Пётр, вытираясь полотенцем.
Лапин, который умывался рядом, улыбнулся себе. Когда
они одевались, Дикий спросил Петра, пойдёт ли он сегодня
кушать. Пётр как раз открывал свою тумбочку правой рукой
и доставал ключ левой. Как удар тока было для него
воспоминание, что ещё вчера он не мог пользоваться своей
левой рукой! Но она больше не болела! У него не было
абсолютно никакой боли! Он потрогал левую руку правой.
- Дикий, потрогай здесь. Где та шишка на моей руке?
Сосед щупал руку. Удивлённый, он подтвердил, что
опухоли больше не было.
Пётр позвал Лапина, чтобы он тоже потрогал его руку.
Всё больше заключённых начало собираться вокруг Петра.
- Почему не идёте в столовую? - позвал бригадир. - Вам уже
скоро идти на работу!
- Потрогайте это, а? - попросил его Дикий. Бригадир подошёл.
Чо потом произошло что-то абсолютно неожиданное. Быстрым,
хорошо нацеленным ударом левой руки в живот бригадира Пётр
отправил его на соседние нары! Все искренне рассмеялись, но
молодой заключённый смущённо посмотрел вниз. Он не мог
понять, что с ним случилось. Бригадир вскочил, отряхнулся,
посмотрел с недоверием на руку Петра, но стерпел боль и пошёл
в столовую, не говоря ни слова. Пётр побежал за ним, извиняясь.
Ответ, который услышал Пётр, к его удивлению, был
дружелюбным.
- За всю свою жизнь ничего подобного не видел. Или у тебя
никогда не было этой опухоли, или твой Бог действительно
существует!
В дальнейших словах не было необходимости. Теперь
Петру нужно увидеть Семёна! Он забыл о завтраке и побежал
в барак к Семёну. Брат сидел на своих нарах и очень спокойно
отнёсся к появлению Петра.
- Потрогай, пожалуйста, здесь, - попросил Пётр.
- Я не хочу этого делать. Никогда не должно искушать
Бога. Он верен своим обещаниям. Одному Богу принадлежит
слава. Просто прославь Господа и поблагодари Его. Запомни
эту истину на всю свою жизнь: если бы Бог не вступился за
тебя, ты бы умер.
И Семён улыбнулся, полон любви. Он сложил руки и
заключил своё наставление словами:
- Вся честь и слава Тебе, о Господи! Тебе одному вся честь!
Аминь!
После работы начальник медицинской части вызвал Петра
и спросил его:
- Ну что, поедем в лазарет?
- Мне в лазарет не нужно, гражданин начальник. Я вполне
здоров.
- С каких это пор? - усмехнулся врач.
- Потрогайте мою руку, гражданин начальник, если вы не
верите мне, - Пётр протянул свою левую руку.
Лейтенант исследовал поражённую болезнью зону, вопросительно
посмотрел на заключённого и пробормотал про себя:
- Колдовство...
Потом он тщательно ощупал всю руку опять, недоверчиво
покачал головой и отпустил Петра. После этого и сомнения
Петра в истории Ионы также исчезли. Он теперь твёрдо верил,
что всё происходило так, как это записано в Библии. Бог,
творящий чудеса, слушающий молитвы своих детей, этот Бог
наверняка мог сотворить рыбу, которая могла держать Иону в
своём желудке три дня и позже выплюнуть его неповреждённым.
Возможно, что такие кашалоты ещё существуют!
Пётр был преисполнен радости.



ИСПЫТАННЫЙ КГБ

Пётр знал, как выглядит изнутри оперативный отдел с того
дня, когда его туда вызвали за слово "Бог", которое он
употребил в письме. Но второй вызов его шокировал. Он был
занят своей обычной работой, стрижкой шкур, когда дежурный
офицер из оперативки пришёл за ним. Семён сидел в этот
раз рядом с Петром. Он сказал:
- Иди с Богом, Пётр. Я буду молиться.
Пётр ушёл. Какой смысл в усилиях угадать, зачем его
вызывают? Довольно скоро он это узнает. Но на сердце всё же
было тяжело.
Оперативный отдел был оборудован так, что снаружи неслышно
было ни одного звука, ни крика изнутри. Тот, кто
закрыл наружную дверь и потом внутреннюю за собой, был
изолирован от внешнего мира. Работники оперативного отдела
могли кричать на него, издеваться над ним, избивать его
безнаказанно. Ни одна душа не могла ничего слышать и ни
один человек не мог прийти на помощь.
Закрыв внутреннюю дверь, Пётр заметил высокого человека
в летах, беседующего с майором. Пётр поздоровался и
назвал себя. Майор вышел из комнаты, оставив человека в
штатской одежде вместе с заключённым. Человек в летах
приказал Петру сесть напротив себя и положить руки на стол.
Заключённый повиновался. Сначала незнакомец осмотрел его
с определённым любопытством. Потом он показал Петру
удостоверение, из которого было видно, что он был подполковником
КГБ и начальником розыскного отдела. Холодный
пот побежал по спине у Петра. Но он помнил слова Иисуса -
"Не заботьтесь, что вам отвечать" - и вскоре его сердце
наполнилось миром.
- Ты не удивлён, что сотрудник комитета государственной
безопасности приказал привести тебя для беседы? - спросил
подполковник.
Пётр пожал плечами:
- А чему удивляться? Одно только неясно, какая может
быть связь между госбезопасностью и моей религией.
- Скоро ты это поймёшь. Я разговаривал с твоими друзьями
из Сибири, задавал им вопросы. Они - община молитвы. В
твоём родном городе их около двадцати. Будь добр, скажи,
кто руководитель их общины?
- В принципе я могу не отвечать на такие вопросы.
Очевидно, что вы знаете без меня, кто является руководителем
общины. И кто несёт другие церковные обязанности. Вы
просто нуждаетесь в подтверждении такого верующего как я,
если вы пытаетесь сфабриковать дело против одного из моих
братьев. Поэтому я ничего не могу сказать вам.
- Это что, секрет, кто является руководителем вашей общины?
Кто был ответственен за ваши богослужения в Сибири?
- Богослужения во все времена проводились Самим
Господом, действующим через Духа Святого, и это также то,
о чём мы, верующие, молимся, - ответил Пётр.
- Прекрати молоть чепуху! - офицер вытащил Библию из
ящика стола.
"Ну, мы точно не знали, что шеф оперативников имеет
здесь у себя Библию! Можно попросить её взаймы?" - подумал
Пётр.
Подполковник начал читать: "Пастырей ваших умоляю я,
сопастырь.. " Вдруг он спросил:
- Кто был вашим пастырем?
Пётр попросил у него Библию- Офицер отдал её молча.
Перелистав к десятой главе Евангелия от Иоанна, Пётр
прочитал: "Я есмь пастырь добрый: пастырь добрый полагает
жизнь свою за овец".
- Достаточно! - прервал сердито чекист. - Ты собираешься
отвечать на мой вопрос или нет?
- Никогда!
Офицер смотрел в глаза Петра и это время показалось ему
вечностью. Наконец приезжий сказал:
- Как ты посмел отказаться отвечать мне? Ты называешь
себя христианином, а не подчиняешься установлениям
советского народа! Какой же ты христианин? Ты жулик и
шарлатан, действующий против Евангелия!
- Спасибо, - сказал Пётр, - за пасторскую озабоченность исполнением
Евангелия. Я всегда говорю администрации здесь,
что если мы, верующие, делаем что-то против воли Божьей,
то нас нужно бросить в карцер, чтобы мы не забывали Христа!
Тем временем подполковник нашёл место в книге, которое
он искал: "Всякая душа будет покорна высшим властям..."
- Как ты объяснишь то, что здесь написано?
- Я объясню вам, как я понимаю христианское подчинение
высшим властям. Некоторые верующие оправдывают свои
поступки, ссылаясь на правило о подчинении высшим властям -
на то место, которое вы читали. Это письмо было адресовано
христианам, которые в это время были жестоко гонимы.
Желал ли апостол Павел их смерти? Или советовал, что им
лучше отречься от Христа? Приказал ли повиноваться
римскому диктатору больше, чем Христу, потому что он видел,
как их разрывали на части дикие звери в амфитеатре Нерона?
Вы читали книгу Сенкевича "Quo vadis". В одной из сцен мы
находим Павла в амфитеатре. Он успокаивал христиан,
распинаемых там. Павел говорит: "Сойди со креста"? Это ваши
марионетки в одежде служителя советуют нам так поступать.
Вместо этого Павел напоминает им, что скоро они будут с
Господом. Он утешал их так. чтобы они могли остаться
верными - не Нерону, но Господу Иисусу!
- Если правители в мире требуют от нас, - продолжал Пётр,чтобы
мы честно работали и исполняли те наши обязанности
гражданина, которые не нарушают учения Иисуса, тогда мы
повинуемся. Даже если власти объявили себя врагами Бога.
Но если власти или КГБ пытаются манипулировать совестью
христиан, говоря им, как, по их мнению, надо поклоняться
Богу, как .служить Ему и далее, тогда не ожидайте повиновения
вам вместо Христа. Вы запрещаете нам евангелизировать.
Однако, когда Павлу запретили делать это, Божья воля стала
более важной для него. Мы должны повиноваться больше
Богу, чем человеку!
- Что же касается вашего вопроса, то апостол пишет:
"Будьте всегда готовы всякому, требующему у вас отчёта в
вашем уповании, дать ответ..." Но вы не спрашиваете меня о
моём уповании. Охотнее вы спрашиваете меня об обязанностях
моих братьев в общине. Для меня не было бы греха ответить
вам. Вы прекрасно знакомы с их именами. Но если бы я был
ответственен за разглашение имён моих братьев, это был бы
грех. С одной стороны, Иуда вроде бы не совершил греха. Все
ведь знали Иисуса, и Иуда только привёл солдат в Гефсиманию!
Но в мире достаточно таких Иуд, и нет необходимости,
чтобы и я становился одним из тех, которые презирают себя
и, в конце концов, которых вешают на ближайшем столбе,
когда они становятся непригодными.
Офицер в штатском энергично записывал всё, что говорил
Пётр:
- Итак, гражданин подполковник, найдите себе другого
болтуна. Мне не так уж плохо в этом лагере. Начальник оперативного
отдела говорит, что мы живём здесь, как при коммунизме.
И начальник моего отряда говорил со мной такими словами:
"Грех вам, люди, жаловаться, вы здесь имеете коммунизм
в настоящей форме". Мы готовы отбывать срок наказания.
Подполковник перебил, посмеиваясь:
- Ты действительно написал несколько интересных писем о
местном коммунизме!
Пётр пожал плечами и остался неподвижным.
- Послушай, молодой человек, - продолжал офицер, - дело
оборачивается для тебя плохо. Откажись от попыток жить
подобным образом! А то мы подумаем, что с тобой нужно
строже обращаться. Повесь на гвоздь свою религию! Твоя
жизнь только начинается! Перед тобой вся жизнь!
- Порой я спрашиваю себя, какая польза от подобных
разговоров, гражданин начальник. Мы, верующие, хорошо
знакомы с программой вашего коммунистического общества:
при полном коммунизме нет места для буржуазных проявлений.
Это значит, что религия должна быть уничтожена, чего
бы это ни стоило! Если вы не в состоянии достичь этой цели
идеологическими мерами, другими словами, подрывая
христианскую общину изнутри и понуждая религиозных
руководителей становиться доносчиками в своей собственной
общине, тогда верующие должны быть физически уничтожены,
истреблены. То есть, если Бог позволяет этому
случиться. Таким образом мы, христиане, обитающие в этой
самой, как утверждают, самой справедливой из демократий
мира, обречены на уничтожение. Но я, однако, утешаюсь
мыслью, что в будущем это коммунистическое общество не
обойдётся без своих тюремных лагерей. Кто-то должен делать
грязную работу, поэтому, возможно, мы будем оставлены в
живых на некоторое время. И, возможно, ваше общество
разрешит нам чистить его ботинки? /Простите меня, но в этом
убеждал меня школьный учитель, это не моё открытие/. За
несколько лет, которые ещё остались в плане коммунистического
развития, вы, возможно, полностью не сможете
справиться с нами, баптистами, потому что наше основание
стабильнее, чем то, что вы имеете.
Пётр остановился и начал спрашивать себя, не сказал ли
он опять слишком много. Или, возможно, он сказал что-то
глупое, что офицер КГБ мог бы использовать против него.
В свою очередь, чекист положил руку на стол и сказал:
- Значит, ты не хочешь отвечать на мой вопрос?
- Нет, конечно, нет.
- Будь добр, положи свои руки на стол.
- Зачем? Чтобы вы могли видеть, насколько я расстроен?
Кто не боится вас? Я также боюсь, и я нервничаю! Но у меня
наверняка... Я пережил кое-что похуже. Мой следователь угрожал,
что шило пронзит моё сердце! Это то, что шло из
самого сердца коммунистического гуманизма? Ладно, я не сержусь
на него. При прежнем правительстве этот следователь,
возможно, стал причиной рыданий многих заключённых. Человек
так легко не теряет вкуса к издевательствам над кемнибудь.
А тем более, если он испытал полное господство над
Другим человеком.
- Почему ты не обратился с жалобой на следователя,
превышающего свои полномочия?
- К кому? К вам? Вы тоже не имеете права требовать, чтобы
я положил руки на стол! Это что, психологическая атака? Не
стоит тратить время.
- Это вообще не входит в наши намерения, молодой человек.
Мы просто стараемся объяснить вам, что лучше не вступать в
конфликт с властями. Ты можешь подать жалобу относительно
угрозы следователя.
- Мы никогда не жалуемся на то, что вы преследуете и
высмеиваете нас. Напротив, насколько я знаю, мы. верующие,
извещаем советское правительство о факте, что местные
органы власти поступают незаконно с тем или иным человеком.
И больше того, мы информируем об этих событиях
народ Божий по всему миру. Таким образом, наши братья в
разных уголках земли будут молиться о преследователях и
преследуемых. Подумайте об этом, миллионы христиан
молятся о вас и обо мне в этот самый момент! Какое чувство
безопасности и силы! И всё это в тот момент, когда вы
пытаетесь отобрать у нас возможность молиться.
При этих словах офицер сердито нахмурил лоб.
- Баптисты других стран не молятся о вас, - сказал он. - Они
имеют дело с нашими официальными баптистами и никогда
не будут вас поддерживать. Мы позаботимся об этом. не сомневайся.
Пётр заверил его:
- Великолепно. Полезно знать, что наша помощь приходит
не от христиан, которые отошли от Евангелия, но от Бога,
нашего Отца.
- Мы ещё завтра поговорим о сибирских верующих. На
сегодня достаточно. Можешь идти.
Пётр попрощался и ушёл из кабинета. Трофим, Костя,
Никанор и Лапин ожидали его возвращения. Пётр рассказал
своим друзьям о беседе с офицером КГБ и спросил их мнение
об этом. Пётр был ошеломлён беседой с представителем КГБ.
Он ожидал, что после осуждения его на пять лет оставят в
покое и не мог взять в толк причину этого визита. Боялся
также, что по неопытности мог сказать что-нибудь лишнее.
Семён появился на месте события, когда друзья уже
излагали эту беседу перед Иисусом в молитве. Семён попросил
рассказать о том, что произошло. Потом заулыбался:
- Чего вы сушите мозги? Этот разговор не имел никакого
отношения к сибирским верующим, и подполковник не имеет
никакого отношения к ним. Всё это вертится вокруг тебя, Пётр!
Он, возможно, сделал запрос о тебе в прокуратуру, в суд и лагерь.
Он хотел узнать, крепок ли ты духовно и определить, подойдёшь
ли ты к идеологическим замыслам КГБ по разрушению церкви
и общины изнутри.
- Ты сказал, что он всё записывал. Теперь он всё это обсудит
с товарищами. Завтра тебя застанут врасплох - какое-нибудь
расхожее утверждение, что для строителей коммунизма ты
являешься самым опасным человеком.
- Как же мне себя вести по отношению к этим товарищам
из КГБ? - поинтересовался Пётр.
- Сказать правду, Пётр, то ты уже сделал несколько
серьёзных ошибок в своей жизни. Похоже, что КГБ в Сибири
уже занималось твоим делом, да?
Пётр кивнул. Семён продолжал:
- Ну ладно. Эти товарищи уже кое-чему научились от нас,
подопытных кроликов. Мы, верующие, - цель номер один для
партии. Они объявят тотальную войну против нас. Они уничтожат
всех, кто открыто сопротивлялся Всесоюзному совету
баптистов и Православной патриархии. Вы только подождите.
И года не пройдёт - христианин в одной из тюрем будет казнён и
руководство станет наблюдать за реакцией верующих на это
преступление. Потом эксперимент повторится для дальнейшего
запугивания верующих. Эта судьба постигнет всех христиан,
которые добровольно не изберут духовную смерть. Но именно
христианская молодёжь представляет особую важность для
советских руководителей. Здесь также они проэкспериментируют
убийство, хотя и вполне осознают, что это не расхолодит
молодых людей! Но, с другой стороны, возможно, это будет им
препятствовать. Поэтому советские руководители всё это
сделают. Они будут идти по нашим трупам. Как много христиан,
оставшихся верными Богу, я видел убитыми!
Однако, Пётр, было бы лучше, если бы ты с самого начала,
с первой встречи с работниками КГБ, притворился ничего не
знающим. Теперь попытайся вернуться и перестроить то. что
ты рассказал начальству с самого начала.
Пётр пошёл в барак. Этой ночью он вообще не мог спать и
провёл время в размышлении. Это было очень серьёзно. Если
система КГБ задействована в битве против любого христианина,
тогда ситуация пахнет кровью.
121



РАБСТВО СВОБОДЫ ВО ХРИСТЕ

На следующее утро Пётр вернулся к работе, как обычно.
Точно в десять он должен был опять явиться к офицеру КГБ.
Он был ободрён тем, что братья знали о назначенной встрече
и могли о нём молиться.
Пётр искренне поблагодарил Бога за то, что Он привёл его к
этим мужчинам. Со стороны никто никогда бы не догадался,
что они принадлежат к различным конфессиям! Но, будучи
осуждены по одинаковой причине, они лелеяли одну надеждувот
это и соединяло их. У них не было серьёзных разногласий о
Писании. И когда Лапин, реформистский адвентист, высказывал
свою особую точку зрения в том или ином случае, он не просто
это упрямо утверждал, но всегда был готов обосновать
сказанное. Он обладал даром предвидеть удары, направленные
на них администрацией лагеря, и возможностью предупреждать
их перед тем, как они их настигнут. Он взял под своё крыло
"лагерного ) христианина" Гришу. Никанор, пятидесятник, в свою
очередь, имел способность наставлять своих друзей в совершенном
смирении. Он проявил глубокое отцовское понимание и
авторитет. Он мог примирять и учить других. Семён, член
православной деноминации, также был кротким человеком. Он
имел дар пророчества, признанный ими всеми. Благодаря его
пророческой проницательности, группа могла сохранить себя от
вторжения греха в их круг. Трофим и Костя были отправлены
в тюрьму из-за их способности евангелизировать людей с великим
рвением. В прежние времена, будучи регентом хора, Костя
пел всегда, независимо от того, насколько он мог быть расстроен.
Его сильно мучил радикулит, однако он приветствовал его,
как необходимое "жало в плоти" и просил Семёна не молиться
о его состоянии. Братья согласились с его просьбой. Это
страдание было Господней волей для него, так считал Костя.
В тот день, около десяти часов утра, Семён сопровождал
Петра до оперативного отдела. Он говорил с ним, стараясь
придать ему мужества.
- Конечно, Пётр, ьрикинуться перед этими людьми сейчас,
вдруг, что ты не понимаешь, что происходит, будет тяжело.
Но ты знаешь, что я замечаю, размышляя о последних часах
Иисуса на земле? Христос просто молчал, вместо того, чтобы
отвечать на многие вопросы, задаваемые ему. Если невозможно
молчать, Пётр, тогда поражай их собственным оружием. Укажи
на их несправедливость. Христианину позволено это делать,
так как он призван обвинять весь мир, даже правителей,
во всех совершённых грехах. Каждый должен покаяться,
включая этого подполковника. Поэтому, иди с Богом!
Семён похлопал Петра по плечу и, повернувшись, ушёл,
тогда как молодой человек, подготовленный в пути и в добром
настроении, постучал в дверь.
Подполковник ожидал его. На этот раз вместе с ним был
офицер-оперативник и его заместитель. В присутствии этих
трёх офицеров Пётр должен был давать ответы, которые они
тщательно записывали.
Первый вопрос: "В суде вы утверждали, что христианин
предпочёл бы терпеть рабство тела, чем рабство духа. Мы
находим, что ваше утверждение имеет несомненную антисоветскую
окраску. Что вы имели ввиду, утверждая это?"
Пётр долго смотрел на своих собеседников. Он должен был
обдумать очень многое перед ответом. Он не мог молчать,
потому что молчание истолковалось бы негативно. Вопрос
требовал умного, исчерпывающего ответа, иначе... "Не бойся,
всё это также в Божьих руках", - подумал Пётр. Он долго
сосредотачивался. Офицеры терпеливо ждали.
Наконец Пётр начал свой ответ. "Христос дал заповедь
Своим ученикам распространять Евангелие каждому человеку
на земле. Сейчас государство запретило нам делать это и дало
только право на, как вы называете, "культовые церемонии".
Но каждое богослужение должно быть служением живому
Христу и ясно призывать придти к нему, к Богу. Этот призыв
сделан во имя Христовой любви. Без этого призыва к решению,
религия в самом деле становится опиумом. Она просто
служит тогда для затуманивания понимания, становится
пустой скорлупой или даже наталкивает на сознательный шаг
к саморазрушению."
Петра прервали:
- Вы провозглашаете, что Христос приказал Своим
ученикам евангелизировать. Но, наверняка, эти приказы не
предназначались для вас, верующих, живущих спустя две
тысячи лет после Него.
Пётр ответил:
- Мы, верующие, представляем живое Тело Христа. Его
слова к ученикам - это Его поручение нам, оно также насущно
для нас сегодня, как и для учеников в тот день - день
Пятидесятницы. И сейчас для меня лично встаёт вопрос о
том, кому я должен повиноваться в первую очередь, служа
Богу.-Иисусу Христу или вам? Я сознаю, что христианин,
который повинуется Богу в первую очередь, может ожидать
тюремного заключения в СССР, других форм преследования.
Если христианин повинуется вам в первую очередь, тогда ему
нет нужды тревожиться, - в тюрьму он не попадёт и даже
может сделать карьеру, во всём повинуясь советскому
государству. Но он становится вашим рабом и больше не
может быть служителем Господа. Истинному христианину не
составляет труда принять решение, когда он обращается к
Богу: жить только для Христа, повиноваться только Ему. С
другой стороны, человек, который ищет в религии какую-то
собственную выгоду, несомненно на вашей стороне. Эти люди
считают Иисуса Христа средством для карьеры...
- У вас нет желания обосновать свою позицию? - спросил
подполковник. Майор и лейтенант из оперативки деловито
записывали.
- Да, действительно, есть. Я хотел бы обратить ваше
внимание на трудности, с какими сталкивается верующий в
нашей стране. Важно то, что партия осудила культ личности.
но оставила нерушимым позорный закон, который, в основном,
заключал церковь в оковы, сделал её полностью зависимой от
прихотей ваших атеистических властей. Наша конституция
говорит, что церковь отделена от государства. Но государство
ограничило церковную деятельность до уровня культовых
церемоний. Государство диктует сроки существования церкви.
Это ужасная форма духовного рабства, и христианин, который
с этим соглашается, - безумен. Или предатель. Я лично
предпочитаю полностью подчиняться Христу. Я не могу
сказать, что буду твёрдо держаться этой позиции всю мою
жизнь, но я прошу бога дать мне силы остаться верным Ему
одному. И сейчас я хочу, чтобы вы осознали следующее. Вы
подписали все виды международных конвенций и деклараций
в области прав человека и свободы образования. Но я не знаю
страны, которая была бы более небрежна в соблюдении этих
конвенций. В нашей стране есть только одна свобода - личное
участие в утверждении коммунизма. Поэтому у вас нет нужды
уважать какую бы то ни было форму прав человека и говорить
о свободе образования. Разрешите мне привести пример, один
из многих. Две знакомых мне молодых женщины, Мария
Ремпель и Петя Петерс, были студентками Оренбургского
медицинского училища. В один не очень прекрасный-день их
выгнали из училища. Причина? Они были членами баптистской
общины.
Мария хотела стать ассистентом хирурга. Её мать зарабатывала
тридцать рублей в месяц, на которые она содержала
себя, Марию в медучилище и другую дочь - старшеклассницу.
Когда мать, с большой жертвенностью, проучила Марию три
года в медучилище, эта мечта о её будущем пришла, казалось,
к концу. Сначала у неё забрали государственную стипендию.
Были приложены все усилия к её воспитанию. Её сокурсники
начали насмехаться над ней. Её учителя ставили ей плохие
оценки. Но Мария продолжала настойчиво заниматься учёбой.
Несмотря на обильные преследования и ограничения, у неё
была решимость продолжать образование, пока не получит
диплом. Однажды в классе её обвинили в том, что она не верит
в происхождение человека от обезьяны. У Марии были
хорошие отметки по биологии и, фактически, она сдала
экзамен по этому предмету ещё в первый год обучения. Но
учитель изменил её оценку и поставил на балл ниже. Марии
велели пересдать экзамен по биологии. Мария приняла это
решение спокойно, так как была уверена в своих знаниях.
- Но, - сказал ей преподаватель, - если ты не порвёшь своих
религиозных связей, то не сдашь экзамен, несмотря ни на что.
В училище каждый знал, что Мария была хорошей
студенткой. Но, к несчастью, она верила в Бога, а не в теорию
эволюции Дарвина.
Скажите мне, должен ли я верить, что человек произошёл
от обезьяны? Возможно, завтра учёные скажут мне, что
человек развился от дельфина? Или от какого-то хрюкающего
млекопитающего?
Ответ подполковника был неожиданно спокойным:
- Коль уже дело касается происхождения человека, то у
нас есть только гипотезы, иными словами, предположения.
Пётр сказал:
- Из-за таких гипотез верующих дюжинами изгоняют из
учебных заведений. И Ремпель, и Петерс, обе были исключены
из учебных заведений. Их жалобы оставлены. Никто не
высказался против исключения студентов, в будущем,
несомненно, хороших специалистов из-за их религиозных
убеждений. Однако в справке, выданной Марии в училище,
стояло, что она исключена из-за "академической задолженности",
а не из-за веры. Прощаясь, директриса спросила у
Марии, не откажется ли она, наконец, от своего Бога. На что
Мария ответила твёрдым "нет".
Когда же Мария спросила, можно ли ей будет в будущем
сдать экзамен для поступления в училище, то получила ответ:
- Да, если предоставишь письменную рекомендацию от
твоей комсомольской группы.
Понятно, что она не станет комсомолкой только с целью
получения диплома. Это, возможно, было бы благоразумно
сделать, и это делается то тут, то там, но Мария Ремпель не
могла принять решение, ведущее к духовному рабству. А это
точно произошло бы с ней, если бы она попалась в ловушку,
подготовленную для таких верующих, как она. Она предпочла
остаться верной Богу, как это сделали Петя Петерс и Шура
Косорезовч и многие другие. Я могу назвать много других
имён.
Возьмите, например, взаимоотношения между представителями
советской власти и неким человеком, имени которого
я не назову. Я не знаю никого, кто провёл бы больше времени
в тюрьмах и лагерях. Он был с самого начала главным
инженером строительной организации в Йошкар-Оле в
Марийской автономии. За время долгих лет, проведённых на
Колыме в лагере, он приобрёл довольно обширные познания в
капитальном строительстве от чрезвычайно способного
инженера. Этот человек также вызвал раздражение у кого-то
из сильных мира сего и был заключён в тот же лагерь. Этот
человек, практик-строитель, был высокопреуспевающим в
своей работе, пока в один день не был уволен за "членство в
религиозной секте". Он, правда, решил подать жалобу,
касающуюся этого нарушения закона. Да и вообще, ваши люди
объявляют миру, что в нашей стране гражданские права не
ограничиваются из-за религиозных убеждений. Вот несчастный
строитель и обратился к депутату Верховного Совета.
Избранник народа выслушал его и потом заявил:
- Вы же разумный человек, с большими способностями, и
всё же разлагаетесь в этой своей секте! Почему бы вам не
отмежеваться от всех этих, так называемых христианских
взглядов, и все дороги будут открыты для вас! Конечно, они
были правы, уволив вас.
- Если бы у меня был выбор, я бы не выбрал предложенный
вами вид рабства. Я не хочу стать марионеткой в ваших руках
ради собственного временного благополучия. Это, поистине,
буквально значило бы стать рабом системы. Я же готов раз и
навсегда к рабству свободы во Христе. По этой причине пусть
случится худшее из худшего, я бы предпочёл идти в тюрьму,
быть избитым, стать посмешищем, жить оклеветанным и
пережить все виды репрессий. Но я не буду работать на вас. Я
всегда готов исполнять мои обязанности гражданина. Но если
дело касается измены завету Христа, я предпочитаю сидеть в
тюрьме, чем занимать пост, предоставленный вашей милостью.
Это моя твёрдая точка зрения и я не собираюсь менять моих
убеждений. Если я заслуживаю за мои христианские убеждения
большего наказания, чем пять лет лишения свободы,
тогда, пожалуйста, пересмотрите моё дело, чтобы добавить
новый срок к этим годам. Мой Бог наблюдает за мной и Он
не позволит случиться со мной худшему, чем Он решил
допустить.
Пётр замолчал, его руки лежали на столе. Пётр знал, что
если бы он сделал подобное заявление ещё несколько лет
назад, в бериевские годы, то не вышел бы живым из комнаты.
Но в дни особенно дикого произвола он был маленьким
мальчиком, и теперь кое-что изменилось. Но насколько
существенны были эти изменения? Ведь персонал лагерей тот
же, только осторожнее. Они выжидают...
Петра жестом отпустили. Он вернулся как раз к обеду.
Солнце светило ему в глаза, когда он стоял посреди барака,
дыша свежим, влажным воздухом. За тюремной зоной несла
воды река Иртыш, маня чистым воздухом и криком чаек,
которые периодически попадали в поле зрения, а потом
исчезали опять на свободе.



СТЫЧКА С РУКОВОДИТЕЛЕМ

Перед отбоем заключённые двадцать третьей бригады подняли
большую суматоху. Это случилось по той причине, что
бригадир проиграл в домино и должен был проползти под столом
по кругу. Уголовники не прекращали игру, испытывая удовольствие
видеть проигравшего, ползающего на своих четырёх.
Пётр покачал головой и пошёл к своей тумбочке, чтобы
поискать что-нибудь съестное. Лапин был поблизости, жуя
корку хлеба.
- Ныряй, бугор! Нагибайся! Давай, ниже, а то снесёшь стол!ободряли
своего бригадира игроки в домино.
Началась новая игра. Красный от стыда и напряжения
бригадир опять сел к столу. Когда он заметил Петра, то
окликнул его:
- Начальник велел, чтобы Лапин приступил к работе
завтра.
- А что ты ему сказал? - спросил Пётр, поражённый
известием. Бригадир пожал плечами. Сам Лапин беспомощно
и с неверием наблюдал за происходящим.
- Начальник в кабинете? - спросил Пётр.
- Да, он сегодня дежурит.
Пётр немедленно направился в кабинет к руководителю
отряда, постучал. Тишина. Он постучал громче.
- Войдите.
- Простите меня, гражданин начальник, - сказал Пётр,
представившись согласно инструкции. - Я обращаюсь по
поводу Лапина. Он получил команду завтра приступить к
работе. Но он не может этого сделать. Доктор подтвердил это?
Это больной, немощный старик. Конечно, он не будет
сопротивляться вашим распоряжениям, но это просто
негуманно заставлять семидесятилетнего человека идти на
работу! Он еле ходит!
- Молчать, сукин сын! Ишь нашёлся популярный лагерный
адвокат! Если дело касается молитвы, так Лапин может
ходить, а когда касается работы, так не может. Но это
дисциплинарный трудовой лагерь. Его послали сюда, чтобы
он отработал свой долг обществу! Или он отрекается от своего
Бога, или идёт на работу. Ясно?
Молодой заключённый выдержал взрыв ярости лейтенанта
и сказал, сдерживая себя:
- Я действительно не хотел раздражать вас. Но просто жаль
старого человека. До его первого освобождения он сидел в
тюрьме восемнадцать лет. В этот раз он, возможно, умрёт в
тюрьме, бедный человек. Даже партия осудила жестокость
старого, бериевского режима. И что же изменилось в
отношении к нам, верующим?
- Ничего не изменилось! Тюрьма слишком хороша для вас.
Мы перевешаем вас, жалкая молящаяся чернь! - офицер вскочил
возбуждённый. - Вы мешаете развитию нашего общества,
строительству коммунизма!.. Дурманите молодёжь! Лучше бы
все вы были убийцами. Тогда мы знали бы, что с вами делать!
За этим последовал поток ругательств.
Пётр подождал, пока лейтенант успокоится. В этот момент
прозвучал сигнал отбоя. Заключённым было запрещено
ходить по лагерю одетыми после сигнала "отбой", но Пётр всё
ещё оставался в кабинете. Наконец руководитель отряда
успокоился и вернулся к своему стулу.
Пётр решился заговорить:
- Очень жаль, что у вас нет доброты к людям, что вы
желаете смерти невинным. Откуда такое ожесточение?
Почему вы так страстно хотите видеть этого старого
верующего человека мёртвым? Это не постижимо для вас. Я
готов работать две смены, но, пожалуйста, оставьте Лапина в
покое! Вы хотите убить его работой. Вы хотите, чтобы он
наглотался пыли, а он любит вас как сына! Вряд ли он может
любить вас за то, что вы предпочитаете нам, верующим, убийц,
но старый человек любит вас вполне искренне! Как вы не
понимаете? Уже и так было слишком много трупов. Мне
кажется, что ваша система сейчас в агонии и вы хотите любой
ценой сохранить что-то, что ещё осталось. Но уже слишком
поздно. Люди очнулись! Ваше избавление во Христе -
послушайте меня: Иисус Христос - ваш Спаситель! Не рубите
сук, на котором сидите!
- Во-о-он!!! Пошёл вон! Быстрее или я убью тебя! - закричал
начальник отряда.
Подавленный, Пётр пошёл в бараки. Его ждал полуодетый
Лапин, не спали и остальные. Бригадир от имени всех спросил:
- Ну,что?
- Не знаю. Будет удивительно, если я сегодняшний вечер
не закончу в карцере. Боюсь, что наговорил ему лишнего.
Культорг отряда, сам заключённый, спросил:
- Что ты сказал ему? Он до сих пор ругается!
Пётр пожал плечами:
- Спроси его сам.
Пётр подождал ещё несколько минут, потом разделся. В
это время культорганизатор и бригадир сидели на нарах и
шептались.
Вскоре дежурный по отряду офицер влетел в барак и
приказал бригадиру немедленно одеться и доложиться
начальнику в его кабинете.
Пётр тоже встал, оделся. Его сосед Дикий поинтересовался,
что происходит.
- Ты ничего не знаешь? - спросил Пётр. - Они собираются
швырнуть меня в карцер. И это случится через минуту.
- Ну нет! Он не может отправить тебя в карцер. Ты говорил
без свидетелей. Ты можешь всё отрицать.
Пётр едва взглянул на своего горячего советчика. Вернулся
ухмыляющийся бригадир:
. - Ну, парень, ты действительно зажёг огонь под этим
черепом! - сказал он, удивлённый. - Он бегает вверх и вниз по
управлению, шипя и проклиная:"Эта зелень! Этот сопляк! И
этот старый лентяй! Пули мало для них!" Он велел мне сразу
же найти человека, ответственного за распределение работ
или сделать это сразу же утром, и сказать ему, что Лапину не
нужно идти на работу.
Заключённые вернулись к своим койкам. Несколькими
минутами позже все двести уже храпели. Только Лапин и Пётр
говорили очень тихо друг с другом. Потом они помолились.
Через два дня начальник отряда опять вызвал к себе Петра.
Когда Пётр пришёл, офицер сидел за столом и задумчиво
грыз карандаш. Увидев Петра, стоящего в дверях, начальник
отряда безмолвно указал ему на стул.
- Расскажи-ка мне, пожалуйста, историю своей жизни, -
сказал лейтенант.
Пётр удивился внезапной вежливости. Впервые он услышал
слово "пожалуйста".
- Хорошо. Прежде всего, я должен сказать вам, что перед
вами сидит очень несовершенный христианин. Я люблю
Господа, но я часто спотыкаюсь и падаю. Я стал верующим
следующим образом...
Он подробно рассказал об обстоятельствах, которые
привели его к Богу. Офицер, казалось, был весь во внимании.
Время от времени он опускал свой пристальный взгляд.
Через некоторое время он встал и начал ходить вдоль и
поперёк кабинета.
В этот момент Пётр говорил:
- О моей молодости. Что меня в это время больше всего
поразило, это великое множество разнообразной антирелигиозной
литературы. Я, фактически, проглатывал всё, что я
мог приобрести из этого вида книг. Это были книги Ярославского,
Степанова-Скворцова, Вольтера, целый ряд других. Вы
знаете, в моём молодом сознании не осталось места для
Христа. Для меня он вообще не существовал! Моей надеждой
на будущее был "земной рай", называемый коммунизмом. Это
была мечта моего детства! Даже слова вызывали у меня
учащённое сердцебиение. Когда я прочёл, что партия
освободится от врагов народа, я был в восторге. Вы можете
представить себе, какое жестокое животное развилось бы из
всего этого, если бы...
Пётр задумался:
- Да, если бы что-то не произошло.
Лейтенант остановился напротив Петра.
- В школе я сидел на передней парте рядом с дочерью
учительницы. Это были ещё трудные времена, мы, дети, часто
были голодны. Потом учительница, её фамилия, помню,
Бурда, нарисовала яркую картину того, как будет прекрасно
жить при коммунизме. Я слушал её с затаённым дыханием.
Это действительно было большое желание моего сердца: всё
будет принадлежать всем! И будет равенство! Свобода!
Творческое самовыражение. Братская солидарность! Я люблю
Россию и сегодня, но тогда - это невозможно описать, как сама
моя душа поклонялась этой стране, которая, фактически, не
была родиной моих предков. Но я прочёл, что Россия
пострадала больше, чем любая другая страна, и я должен был
стать частью этих страданий. Я бы с удовольствием отдал в
жертву свою жизнь ради этого светлого будущего нашей
страны, коммунизма, ради народа.
- Ну, я слушал учительницу и верил каждому её слову. Она
рассказывала нам, как при коммунизме каждый получает всё,
что ему нужно. Как свинина будет жариться в каждой
сковородке! Потом учительница сделала паузу, чтобы
подчеркнуть, что она подходит к великому, важному сообщению.
Все мы, две дюжины наивных птенцов, ожидали, что эта
пророчица светлого будущего, это высшее существо, скажет.
Наши ожидания дошли до высшей степени напряжения.
А она сказала, смотря прямо на тех, чьи матери были верующими:
" А вы будете лизать пустые горячие сковородки!"
Я уставился на неё, абсолютно ошарашенный. Напряжение
в классе стало таким, что булочка из отрубей выпала из парты
одного из детей. Маленькая Бурда, девочка, сидящая рядом
со мной, ехидно захихикала и толкнула мальчика, который
пытался достать свою булочку. Она заставила его, пристыженного,
вернуться к своему месту. Дочери учительницы не
нужно было есть отруби или пирог из подсолнуха. Это мы,
полусироты из немецких семей, вынуждены были такое есть.
Некоторые члены нашей группы умерли от недоедания. Я
подобрал булочку, запустил её изо всей силы в голову моей
соседки и выскочил из класса.
- Мой мир рушился! Две недели я лежал в постели с
высокой температурой, галлюцинируя. "Я не хочу такого коммунизма!
Мама, я не хочу лизать раскалённую сковородку! Я
тоже хочу кусочек мяса, даже если он будет очень-очень крошечный".
Да, этот кризис я пережил. Вы думаете, что учительница
Бурда пришла извиниться? Она никогда не бывала в
нашем доме. Мне больше не разрешили ходить в класс Бурды.
К счастью, вскоре её перевели в другое место. В действительности
она была ко мне расположена, как к ученику. И
поэтому мне было позволено сидеть рядом с её дочерью!
С того времени само упоминание слова "коммунизм"
вызывало во мне боль. Даже в те дни для меня было ясно, что
Россия не могла быть спасена сказками о какой-то мифической
земле молока и мёда. Спасение могло бы придти
только через кого-то, кто мог бы перевязать раны, кто мог бы
утешить и исцелить Россию от всех её разочарований и
страданий. Этот лекарь, которого вы отвергаете, - живой
Христос. Не социалистическая или коммунистическая фигура
Христа, о которой говорят некоторые богословы, но тот Иисус,
который воскрес из мёртвых!
Больше Пётр ничего не сказал.
Начальник отряда молча опустился на стул за своим
столом и опять начал грызть карандаш. Потом жестом
показал Петру на дверь. После этого он долго оставался в
своём кабинете, ни с кем не говоря, даже по телефону.



ОКО ЕГО НАБЛЮДАЕТ И ЗА ВОРОБЬЁМ

Милицейская машина остановилась возле дома Трофима.
Представители местной власти, наконец, вспомнили, что,
лишив родительских прав этого "баптистского сектанта",
нужно забрать отпрысков под "государственную опеку".
Целый год дети жили, ожидая, что это случится. Опять и
опять один из них выглядывал в окно на улицу, спрашивая:
"Милицейская машина не едет?" Их мать и бабушка пытались
переубедить их. Власти должны бы приезжать за ними, даже
если папа утратил родительские права.
Дети присутствовали при аресте отца. Они знали, что их
отец - добрый человек и что его забрали потому, что он был
проповедником. Детям нравилось петь церковные песни, они и
сами молились.
И сейчас они будут помещены в детский дом: далеко от
мамы и бабушки, где папа не сможет их проведать даже после
освобождения. Даже если ему и позволят посетить их, то не
разрешат забрать домой.
Дети Трофима обсудили всё это и согласились с тем, что
жизнь без родителей будет для них невыносима. Они должны
были бороться. Они будут бороться, чтобы остаться с мамой и
бабушкой и иметь возможность раз в год поехать в тюрьму,
чтобы проведать папу. Их решение ещё больше окрепло, когда
их самый младший внезапно умер от пневмонии. Теперь они
уж точно не оставят свою маму!
- Это милиция! - внезапно закричал один из детей. Их
словно ветром сдуло, они выбежали из дома, перелезли через
соседский забор и исчезли.
Офицер милиции и представитель городского отдела
народного образования подошли к двум женщинам с вежливым
приветствием. Судебный исполнитель, белокурая
женщина, вошла за ними и сразу же перешла к причине визита:
- Согласно приговора, вынесенного городским народным
судом, вашего хозяина лишили родительских прав, И мы
приехали, чтобы забрать детей. Где они?
Она вызывающе посмотрела на мать, которая, как они
прекрасно знали, недавно потеряла своего младшего ребёнка.
- Вы не имеете права! - ответила жена Трофима. - Мои права,
как матери этих детей, не забраны у меня. Я имею все права на
своих детей и я не отдам их. Я их родила, не вы.
- Очень хорошо. Так и запишем. Мы просто лишим вас
материнских прав на этих детей, а потом поговорим, -
последовал безжалостный ответ судебного исполнителя.
После этого три представителя власти пошли на задний
двор, чтобы посоветоваться. Один из милиционеров, прибывших
вместе с ним, заметил движение за забором. Детские глаза
смотрели сквозь щели.
- А ну-ка шагом марш все в дом! - скомандовал он.
Как стая воробушек, дети разлетелись в разных направлениях.
Позже встретились в тайном месте, заранее подготовленном
ими, возле кладбища. Дети ещё не понимали силы
властей. Для них единственным авторитетом и властью были
их родители, воспитывающие их с любовью.
Поискав детей на улице, в соседском дворе, и не найдя и
следа, посетители ушли, так и не выполнив своего задания.
Когда дети и в сумерки не вернулись домой, бабушка пошла
их искать.
- Бабушка, их уже нет? - вдруг раздался тоненький голосок.
Один из малышей был послан на разведку.
- Нет. мой воробушек! Беги быстро и зови остальных!
- А они не приедут ночью, чтобы забрать нас?
- Мы никого не впустим ночью в дом, - пообещала бабушка.
С выражением тревоги и гордости на лицах молодое войско
вернулось домой. И потом они вместе поблагодарили Бога за
сохранение их от опасности.
Милиция больше не приезжала. Аппаратчики не могли
начать акцию против матери, потому что случилось нечто
непредвиденное. Но человек учится на своих ошибках.



ВСЕМУ СВОЁ ВРЕМЯ

Пётр искал Никанора. После встречи и нескольких минут разговора,
он узнал о молодом заключённом возрастом около тридцати
лет. Его голова уже была снежно-белой и руки постоянно
дрожали. Он сидел на верхних нарах и чинил свой пиджак.
Никанор дёрнул Петра за рукав:
- Оставь Виктора в покое, он очень озлоблен против Бога.
- Никанор, если это правда, что он имеет что-то против Бога
или против нас, то он должен сказать нам, а мы должны
выслушать его рассказ и потом помочь ему! - возразил Пётр.
Никанор рассказал ему историю Виктора. С этого времени
Пётр не мог успокоиться, когда разговор заходил о Викторе.
- Этого совсем не надо делать, - ворчал он. - Мы имеем
такого милостивого Бога и не можем просить Его о
справедливости к этому человеку? Если бы это было правдой,
то мы были бы жалкими просителями, а не детьми Божьими!
Семён и Лапин предостерегли его от поспешных выводов.
- Выводов? - парировал Пётр. - Где же та сила внутри нас,
которую Бог обещал дать своим избранным? Где они?
Неужели опять Бог виновен? Мы просто виним за это Бога, но
как мы надеемся на Него? Мне кажется, что нынешнее
состояние Виктора означает, что мы не исполняем наше
призвание как хочет от нас того Бог. Нам надо меньше болтать
и больше действовать, быть похожими на посланников небес!
Семён покачал головой и вновь предостерёг его:
- Пётр! Ни ты, ни я ничего не можем делать по собственной
воле. Откажись от эгоизма, отвергни от себя, тогда Бог
откроет Себя во всей славе! Многие реагируют на вещи точно
так, как ты, и начинают действовать неправильно. Они
напрягают себя, перенапрягают себя, но Божья сила никогда
не входит в их сердца. Вместо неё они имеют демоническую
силу. А почему? Потому что они хотели делать что-то для
своей собственной славы. Через слова пророка Исаии Господь
говорит нам о посте."Вот, вы поститесь для ссор и распрей..."
Многие люди получили дар благодати и стали из-за этого
тщеславными, думают о себе сверх меры и прикарманивают
славу себе, вместо того, чтобы воздать её Богу. Что может
Бог сделать? Подумай об этом!
Пётр был пристыжен и молчал. Он, фактически, был тем,
кто нуждался в помощи Божией. А он обвинил своих братьев
в бессердечии! Обескураженный, он ушёл, чтобы побыть
наедине. Но Никанор и Семён пошли за ним, чтобы помочь
ему преодолеть упадок духа.
Однажды вечером Пётр пошёл прогуляться по зоне. Виктор
вышел, чтобы присоединиться к нему. Сначала он шёл молча.
- Это правда, что через молитву ты был исцелён? - спустя
некоторое время, спросил он.
- Да, это правда.
Седовласый человек больше не задавал вопросов. Они
прошли мимо столовой и запрещённой зоны.
- Несмотря ни на что, я не верю в существование Бога! Где
Его глаза? Почему Он не видит все эти человеческие
страдания! - беззвучные рыдания сотрясали тело Виктора.
Пётр осторожно спросил:
- Что случилось? Если не очень больно говорить об этом,
почему бы тебе не поделиться со мной, пожалуйста.
Нужно было ещё два раза обойти территорию зоны, чтобы
Виктор мог успокоиться и говорить:
- Это давно случилось. Мне было двадцать лет и я работал
в маленьком городе на стройке. Моя мама жила в селе.
Каждый отпуск я ездил к ней, чтобы помочь. Я заготавливал
сено для её коровы и дрова на зиму. Мой отец умер во время
войны. Один раз, когда мой отпуск уже закончился, я
попрощался со своими младшими братьями и сёстрами и
вышел на дорогу, чтобы поймать попутную машину и
вернуться в город. Грузовик остановился, чтобы подобрать
меня. Водитель разрешил мне влезть наверх и присоединиться
к двум попутчикам, которые уже были там. Все вместе мы
добрались до окраины. Водитель собирался свернуть с главной
дороги на окраине города. Он нажал на тормоз и я выпрыгнул
из ещё движущегося грузовика. Водитель, уезжая, помахал
мне на прощание. Другие мужчины остались в кузове.
Вдруг я обнаружил, что оставил свой плащ в грузовике. Но
было уже слишком поздно! Это был очень хороший плащ. Я
приобрёл его у инженера, который купил его в другой стране.
Он стоил, по меньшей мере, мою месячную зарплату. Все завидовали
моему плащу. Я даже заплакал, так мне было жалко,
что я потерял плащ. А я даже не записал номер грузовика.
Через два месяца меня, вызвали в милицию. Начальник
милиции спросил меня не мой ли это плащ, на который он
показал. Я сильно обрадовался и сказал: "Да, конечно!"
Начальник странно на меня посмотрел и позвонил капитану
милиции.
Я не имел представления о том, что происходило. Ещё
около восьми милиционеров вошли и начали, не говоря ни
слова, бить меня. Не успев произнести ни звука, я упал без
сознания. Очнулся я уже в камере. Каждая косточка в моём
теле болела.
Ночью меня привели в кабинет к следователю.
- Ага, ага, - сказал он. - Ты убил милиционера. Вот здесь
подпиши копию допроса и потом можешь идти.
"Я - убил милиционера? Он что - ненормальный?" Я не мог
даже отрубить голову цыплёнку. Моя мать всегда должна
была выполнять эту работу вместо меня! И меня подозревали
в убийстве милиционера! Я что-то произнёс, заикаясь.
Несмотря на замешательство, я отказался подписывать
бумагу. И он начал бить меня стулом. Когда ему показалось,
что я уже достаточно умылся кровью, он разрешил кому-то
оттащить меня назад в камеру.
Мне ничего не объяснили. Я ничего не мог понять. Как мой
плащ, который они называли уликой, мог иметь какое-то
отношение к этому делу. Один раз в неделю меня били,
обычно в четверг вечером. Но я всё же не подписывал бумагу.
Это для них ничего не значило. После окончания "предварительного
расследования" мне наконец кое-что рассказали о
моём "преступлении". Следователи всю вину за убийство
возложили на меня. Естественно, я был приговорён к
расстрелу.
Я ужасно устал от ожидания, когда приговор приведут в
исполнение. После подачи прошения о помиловании в
Верховный Совет мне пришлось ждать ещё десять месяцев.
Ты можешь себе представить? Десять месяцев! Никто мне не
поверит сейчас, когда я расскажу им это.
Расстрел был заменён пятнадцатью годами в специальном
трудовом лагере строгого режима. Восемь лет я провёл там и
потом был переведён сюда. Если бы Бог существовал, Он бы
никогда не допустил этого! Нет Бога! Слышиш меня?
Избавься от этой своей глупой идеи, откажись от неё и ты
будешь свободен!
- Сейчас, сейчас! - сказал Семён, только что к ним присоединившийся.
- Не руби единственную ветку, которая ещё держит
тебя. Ты молился Богу? И вообще, ты пытался ему молиться?
И ты не получил ответа?
Виктор кивнул.
- Человек не должен преждевременно разочаровываться в
Боге перед тем, как он разочаруется сначала в себе, - сказал
Семён. - Да-да, в себе! Ты когда-нибудь пытался слушать, что
Бог хочет сказать тебе? Нет? Ну, тогда почему ты обвиняешь
Бога, который действительно помогает тебе?
Он говорил так убедительно, что, казалось, он сначала поговорил
с Богом и Тот послал его передать Виктору своё обещание.
Семён продолжал:
- Бог не всегда внимательно следит за нами, христианами,
потому что мы часто полны самонадеянности. Вместо
выслушивания наших молитв, Он продолжает посылать нам
все виды наказания. Его нужно полностью выслушать! Не
нужно ничего в жизни желать, только Бога! Однако мы
привыкли жить для собственного удовольствия и радости, а
Бог хочет от нас, чтобы мы прежде служили Ему. Тогда
остальное приложится нам. Но мы продолжаем жить для себя
и Бог является для нас чем-то побочным в нашей жизни.
Однако, как только возникнет какая-либо нужда, мы сразу
начинаем кричать: "О, Господь, куда Ты смотришь? Ты что,
глухой, что не слышишь нашей нужды?"
- Возможно, ты знаешь это место из Священного Писания:
"Воззови ко Мне и Я отвечу тебе". Твоя мать была верующей?
Она, возможно, дала что-то своим детям? В день нужды, когда
ты не знаешь больше, каким путём идти, ты взываешь о
помощи. Но коль скоро жизнь продвигается гладко, ты
ищешь, как бы получить побольше мирских удовольствий. Бог
может ожидать, пока кто-то из нас ляжет на смертное ложе.
Тогда мы позволим Ему прийти к нам и рассказать очень
правильные вещи, чтобы Он мог принять нас!
Не имеет значения, ходил ли ты в церковь всю свою жизнь,
даже если ты проповедывал и был мучеником. "Как хорошо я
всё это делал, - вы можете сказать. - Посмотрите на меня, о
непорочные, посмотрите на меня, о ангелы, я готов для рая,
готов занять место по правую руку Христа и судить все
народы!" Так выглядят многие христиане на данный момент.
И ты ожидаешь, что Бог будет слушать кого-то в мире, кто не
просит о прощении своих грехов, но вместо этого тупо просит:
"Избавь меня от этого заключения?" Почему Он должен
избавлять тебя? Чтобы ты мог отомстить тем, кто
несправедливо тебя осудил? Конечно, этого не произойдёт!
Бог услышит тебя, когда ты признаешь, что ты не можешь
жить без Него, что больше ты не проживёшь без Его
руководства, что ты не сможешь преуспевать без его
руководства. Первый сигнал: "Спаси мою душу" должен
исходить из тебя, и потом, уже будучи дитям Божьим, ты
можешь сказать своему небесному Отцу: "Где моё место?
Пусть на это будет Твоя воля".
Пётр ушёл. Оставшиеся ещё долго сидели вместе.
Прошло около недели. Пётр лежал на своих нарах после
работы, читал. Обычный гул стоял в бараке. Вдруг Виктор
сильно дёрнул Петра за рукав.
- Слышишь, давай выйдем на улицу на минуту.
Лапин пошёл вслед за ними. Они отправились на игровое
поле, что за бараками. Потом Виктор сказал, что он очень
хотел бы помолиться.
В слезах он сказал Богу: "Я никогда не верил, что молитва
может иметь такую силу, и что от неё можно получить так
много радости и свободы!"
Естественно, всем братьям сразу же сообщили, что Виктор
обратился к Господу. Вскоре после этого Семён предложил
Никанору, Лапину и Петру присоединиться к нему в молитве
об освобождении Виктора. Они знали, что Бог имеет пути и
средства достижения этого освобождения. Но если остались
какие-то сомнения, пусть Он даже не начинает.
Четверо мужчин решили никому не говорить о том, что
произошло, постоянно вознося свою общую молитву к Богу.
Прошло три месяца. Однажды Виктора вызвали в особый
отдел. Ему сказали, что он реабилитирован. Настоящий убийца
сознался в преступлении, приписываемом Виктору, в убийстве
милиционера и других преступлениях. Ошарашенный, Виктор
вернулся в барак и сел на нары. Сначала он не мог вымолвить
ни слова. Семён подождал, пока он взял себя в руки. Наконец
Виктор смог сказать:
- Меня реабилитировали!
Семён молча кивнул, вроде бы он давно уже знал, что это
должно произойти. Так как все мужчины должны были идти
на работу, Семён остался с Виктором, который был печальным
и задумчивым.
- Я свободен, - сказал Виктор, - а вам нужно остаться здесь.
- Не беспокойся о нас. Ты уже отсидел в тюрьме десять лет
ни за что, а мы только начинаем. Самое важное для тебя - это
начать твою свободную жизнь правильно. Вероятно, власти
не навязали тебе никаких условий, связанных с твоей будущей
жизнью? Ты выпущен в руки Господа. Мы уверены в своей
надежде, что Он будет заботиться о тебе и что Он укажет
тебе твоё место. Но не мсти за себя, представь это Богу.
- Ох, отец, буду ли я мстить? Я должен сказать, что стоило
этого - быть приговорённым к смерти и провесть так много
лет в тюрьме - и взамен познать Господа и Его учеников! Мои
добрые воспоминания о вас не сможет никто у меня отобрать!
Они обнялись и три раза поцеловали друг друга. Наконец
молодой верующий с остриженными седыми волосами пошёл
на контрольный пункт и покинул лагерь. За вахтой он
обернулся. Он стоял и смотрел на лагерь - это чудовище,
которое держало его так много лет. Только когда, наконец,
охранники прогнали его, он решительно повернулся и зашагал
навстречу своей новой жизни.



ПОСТОЯННЫЙ СВИДЕТЕЛЬ

Однажды дежурный заместитель начальника лагеря зашёл
в пятый отряд. Встретив в коридоре Лапина, он остановился.
- Лапин, вы не узнаёте меня?
Лапин отрицательно покачал головой.
- Зайдите в дежурную комнату после отбоя, - сказал
капитан. С этими словами он ушёл.
Старый человек рассказал об этой встрече Петру, Трофиму
и Косте. Никто из них не думал, что из этого приглашения на
ночную беседу может выйти что-нибудь хорошее. Они размышляли
и так и сяк, но, наконец, всё предали в руки Божьи.
Когда Семён услышал о предстоящем разговоре, он сказал
Никанору:
- Лапину не о чем беспокоиться. Эта случайная встреча -
счастье для него. Он будет некоторое время есть хлеб с маслом
- и даже мы это попробуем!
В девять часов вечера Лапин явился к дежурному офицеру,
который пригласил его сесть на диван, а сам сел за свой стол.
- Ну что, вы удивлены, что я хочу с вами поговорить,
Лапин? Вообще-то я хотел это сделать днём, но власти и моя
работа препятствовали этому. А сейчас все в зоне спят и мы
можем спокойно поговорить. Я заметил вас не так давно. Вы
жили на Алтае в тридцатые годы?
Лапин кивнул.
- Вы знаете, там есть деревня Т.?
- Я жил там со своей женой до моего первого ареста.
- Тогда это правда, - сказал с радостью капитан. - Я родился
в Т. и вырос там.
Лапин ещё раз присмотрелся к нему и отрицательно
покачал головой:
- Вы же Лапин, адвентист? Ну, а мой отец был руководителем
общины.
- Спиридонов! - воскликнул Лапин.
-Да.
- Значит, это вы читали христианскую поэзию с таким
пылом и так пели, что вызывали слёзы на глазах у всех в
общине?
- Да, - подтвердил капитан.
- Ваша мать ещё жива?
- Нет, она умерла вскоре после расстрела отца. Его
расстреляли прямо в деревне. В действительности, был
большой риск везти его в город. Верующие могли бы
освободить его на одной из глухих дорог. Милиция выпустила
несколько пуль по нему прямо в камере районного Ч К.
Лапин помнил каждую подробность. Но он никак не мог
постичь, как сын Спиридонова смог стать офицером в лагере.
Спиридонов догадался о мыслях заключённого.
- Да, после многих раздумий, я пошёл работать в Управление
лагерей - ГУЛАГ. Конечно, у меня были на то причины.
Лапину трудно было представить, что это могли быть за
причины. Он сидел молча с опущенными глазами. Капитан
рисовал что-то на бумажном бланке и также молчал.
Наступила длинная пауза.
Потом прозвучал вопрос:
- Какова же истинная причина расстрела моего отца?
Лапин начал говорить, погружённый в свои мысли:
- Нищета и страдания стучали в каждую дверь. После революции
многие люди создали коммуны или кооперативы. Баптисты
организовали коммуну и мы поступили так же. Мы довольно
хорошо жили. Молились о возможности сохранить нашу
жизнь. Она стала устойчивой и у нас была религиозная
свобода. Что ещё нам было нужно? В один прекрасный день,
однако, они выгнали нас из коммуны. Наша коллективная собственность
была конфискована. Коммуна должна была реорганизоваться
в колхоз. Это был сущий кошмар. Некоторые
воспротивились и отказались вступить в колхоз. Однако у них
не было никакого имущества, потому что всё у них было отобрано.
Вы должны осознать, что мы думали, будто коммуна -
это рай на земле. Жизнь была так мирна! Теперь наш рай был
разрушен. Как это огорчило нас! Но мы держались стойко.
Ваш отец был очень хорошим человеком, переносившим всё
без жалоб - и его постигло самое худшее. Или, возможно, это
было лучшее? Он был расстрелян, а мы страдали год за годом,
добывая золото или уголь в тюремных лагерях. Ваш отец был
один из первых, кто стал членом колхоза, в то время, как многие
члены общины продолжали сопротивляться. Ваш отец
был обвинён в контрреволюции. Я не могу вспомнить другую
вину, которую они ему приписали. И после суда они очень
спешно его расстреляли.
- А что случилось с вами, отец?
- Я получил срок и меня отправили на Колыму, в лагерь на
десять тысяч человек. В конце только около трёхсот осталось
в живых. Многие были расстреляны, потому что были слишком
слабыми, чтобы выполнять минимум сорок процентов
установленной нормы. Это считалось саботажем и их расстреляли.
Каждый день десятки людей умирали от голода, в то
время, как пища, доставленная из Америки, гнила на пристанях.
Те триста из нас, что выжили, позже узнали, что эта
порча продуктов была результатом вредительской деятельности
и что ответственный за это человек впоследствии был
расстрелян. Возможно, это сделали нарочно. Я знаю из собственного
опыта, что КГБ в своих рядах имеет людей, которые
работали на политическую милицию в те дни. Лапин выделил
слова "политическая милиция". Капитан, который работал
под юрисдикцией Министерства внутренних дел, засмеялся.
Лапин спросил:
- А что же было в вашей жизни, капитан?
- Вся деревня сопровождала моего отца до могилы. Вы,
Лапин, остались в моей памяти из-за вашей проповеди. Не
после неё ли вас сразу же упрятали в тюрьму? Мой старший
брат исчез. Потом я сам попал в беду: воровство, милиция,
детская колония. Всё это вело к беде ... Надо сказать, что я
не смог отделаться от дома, куда меня поместили. И я начал
усердно заниматься. Наряду с работой учился. Сейчас я женат,
имею пятерых детей. Так получилось, что я работал в
управлении тюремных лагерей. Вы должны знать, что мой
старший брат был арестован и я не мог его найти. Всё это
было ужасно сложно, но я был уверен, что смогу его найти.
Он не был реабилитирован, как многие другие.
- Вы член партии? - спросил Лапин.
Капитан кивнул.
- Послушайте, Лапин, вы можете мне доставить Библию
через ваших преданных друзей?
- Да, возможно. У нас самих есть только один экземпляр
Евангелия.
- Вы могли бы передать записку кому-то, кто посещает вас
в лагере. Он мог бы принести Библию ко мне домой. Я бы
хотел прочесть эту книгу.
"Как хорошо, - подумал Лапин, - что капитан хочет
познакомиться с Библией".
Капитан открыл ящик стола и вынул два килограмма
масла, несколько килограмм сахара и две буханки белого
хлеба. Всё это он положил Лапину в подол.
- Вот, возьмите это. Но давайте перевяжем, чтобы никто не
заметил, что у вас есть пища.
Он вручил Лапину потрёпанную хозяйственную сумку. Лапин
был настолько обескуражен, что не мог произнести ни слова,
и не мог сложить в сумку продукты, которые дал ему капитан.
Капитан сам сложил всё в сумку и провёл старика к двери.
- Теперь идите, и никому ни слова!
Лапин пробормотал несколько слов благодарности, но
дверь захлопнулась за ним ещё до того, как он сумел
закончить.
На следующую ночь братья ели белый хлеб, толсто
намазанный маслом. Каждый попробовал этого деликатеса.
Костины глаза закрывались от удовольствия. Ему приходилось
работать тяжелее, чем другим, и еды было недостаточно.
И теперь это пиршество!
Семён намазывал себе на хлеб меньше масла, а Косте давал
побольше. Потом Семён использовал кусок старой хозяйственной
сумки, чтобы починить носки Петра, так как у них не было
ниток для штопки.
Начиная с этого времени, Лапин иногда получал маленькие
пакеты от капитана Спиридонова. Очевидно, об этом дознался
тюремный информатор. Семён предупредил Лапина, что за ним
следят. Капитан мог получить до двух лет лишения свободы
за дружеские отношения с заключённым. Спиридонов также
заметил, что за ним следят и стал осторожен. Его нельзя было
выследить. Но для безопасности его всё же перевели куда-то
на юг Казахстана, где след капитана затерялся. Бог, конечно,
во сто крат воздаст ему за доброту, а изучение Библии,
несомненно, будет для него полезно.
Пришла почта. Лапин и Пётр отправились в своё привычное
личное место. Через некоторое время к ним присоединился
Гриша. Пётр прочёл им письмо от Марины, потом от своей
сестры. После этого Лапин прочёл письмо от своей внучки
Наталки. Пётр посмотрел через дедушкино плечо и подмигнул
Грише, который подмигнул в ответ. Им нравилось быть вместе,
при случае даже можно было пошутить.
В этот момент новый человек присоединился к ним, -
прежде он обычно смотрел на верующих с выражением недоверия
и недовольства. Пётр просто вынужден был спросить
его, не считает ли он, что христиане лишили его свободы.
- Возможно. Косвенно, - проворчал человек по имени Иван.
- Не может быть! - вырвалось у Лапина.
Гришу позвали в барак. Верующие остались втроём.
- Хорошо же, наш незнакомый друг, расскажи всё, как есть.
Выскажи нам все жалобы, которые скопились у тебя против
нас, - настаивал Пётр.
- Ладно. Я начну с самого начала. Я жил на улице, где
баптисты годами собирались для молитвы. Напротив дома, где
они проводили свои служения, жил профессор, юрист.
Баптистские молитвенные служения не нравились ему. Я не
имею представления, почему он так сильно ненавидел
верующих. Он пригласил нас, учеников, к себе в дом и дал
каждому из нас по рублю. Взамен мы должны были
наблюдать, когда прибудут верующие, и тогда нам нужно
было забросать камнями их молитвенный дом. Нам эта идея
понравилась. Мы сложили деньги и один из парней пошёл к
знакомому продавцу гашиша. А мы подготовили наш арсенал
к атаке. Потом мы все по очереди курили гашиш. Как только
верующие начали петь, первые камни посыпались на здание.
Конечно, к тому времени уже стемнело. Отдельные камни
попали в христиан - то ли в лицо, то ли в голову.
Иван умолк. Два его слушателя удивлялись, что заставило
его рассказать им эту невесёлую историю. Иван продолжил,
как-будто бы догадавшись об их вопросе.
- Скоро вы поймёте, почему я рассказываю вам всё это. Я
начал жалеть вас, верующих, после случая с девушкой. Во
всяком случае мы, ученики, стали специалистами в искусстве
избиения детей и взрослых верующих. Мы не давали им покоя.
Они не могли угнаться за нами, когда пытались вставлять
оконные стёкла, разбитые нами. Они не жаловались в
милицию, которая в любом случае не помогла бы им.
Фактически, милиция поощряла нашу деятельность.
Когда я закончил школу, то начал дежурить в добровольной
народной дружине. Однажды майор милиции позвал меня
вместе с несколькими другими дружинниками. Мы продолжали
употреблять гашиш... По приказу майора, потихоньку
накурившись, вместе с несколькими милиционерами мы
пошли штурмовать дом, в котором проходило молитвенное
собрание. Мы кричали верующим: "Разойдитесь!" Но сектанты
продолжали петь, а их руководитель сказал, что милиция не
имеет права разгонять их. Тогда мы начали работать всерьёз.
Мы подошли к молодым женщинам и вытащили их из здания.
Милиционер с большой охотой участвовал в этом. Когда я
вытаскивал из здания девушку, ухватив её за волосы, то
вырвал несколько прядей её волос. Рана обильно кровоточила.
Случайно я посмотрел в её глубокие голубые глаза, и ужасно
смутился. Я видел такое страдание, сочувствие и любовь ко
мне! Я готов был броситься перед ней на колени и просить у
неё прощения. От девушки шло неописуемое внутреннее
сияние. Оно просто опустошило меня внутри! Я не мог отвести
взгляд от неё! Она встала, отряхнула грязь со своей одежды,
посмотрела робко на меня и сказала: "Бог вас очень любит".
Она вытерла кровь со своего лица, пока я стоял там, как
поражённый ударом молнии. Майор, подошедший к дому,
позвал меня и спросил, не флиртую ли я с этой молящейся
дурочкой. Но я не смог продолжать и пошёл домой. Хандрил,
был в плохом настроении. Потом я ужасно напился и бродил
по улицам всю ночь. Я даже хотел прикончить майора,
организовавшего преследование невинных людей. Я не нашёл
его, но побил в его доме все окна.
Позже в местной газете появилась статья, в которой
говорилось, что это дети верующих побили окна майора. Хотя,
надо сказать, меня застали на месте преступления. В
милицейском участке со мной действительно жестоко
обошлись! Они со мной играли в такую игру - "жмурки"
называется, и в последующие две недели я был в одиночной
камере. Потом майор приказал привести меня к нему.
- Ну. как себя чувствуешь, дорогой? - поинтересовался он.
- Ты свинья! - сказал я.
- Ты можешь ещё получить удовольствие от игры в
"жмурки", - ответил майор.
Мурашки поползли у меня по спине и я заткнулся.
- Хорошо, тогда перестань хулиганить. Можешь идти
домой, но сначала подпиши эту бумагу, - он вручил мне лист
бумаги, который я подписал, не читая. Я был так рад, что
меня отпустили. Майор положил бумагу в ящик стола и
отпустил меня. Почти две недели прошло, я находился дома,
когда меня с приятелем вызвали в отделение милиции.
- Ну, ребята, - сказал майор, - мы собираемся проучить
баптистского проповедника. Он становится слишком активен. Мы
должны выследить его как можно позже и сделать ему "тёмную".
Вы знаете, что значит "сделать тёмную"? Сзади набрасываете
одежду на голову человека, а потом избиваете его.
Я отверг это предложение. У меня не было желания бить
проповедника. Майор угрожающе посмотрел на меня и
вытащил тот лист бумаги, который я подписал. Он предложил
мне прочесть его. Это была копия допроса обвиняемого,
который признался, что он избил майора. И это я обвинялся!
Вы знаете каким тюремным сроком это пахло! Без лишних
слов я пошёл созывать добровольную дружину.
Через три или четыре дня мы лежали, ожидая проповедника.
Мы напали на него в тёмном конце улицы, задрали
одежду вокруг головы и начали избивать его. Вдруг я
услышал его молитву. Он сказал: "Господи, прости этих
ребят и сжалься над ними!" Опять я не смог продолжать.
Остальные парни испугались проезжающей мимо машины и
убежали. Я опять напился и что-то ещё натворил. Меня
поймали. За избиение майора и этот новый проступок мне дали
десять лет лагерей строгого режима.
- Я знаю одно. Власти хотят уничтожить вас, верующих,
раз и навсегда. Если это не достигается избиением, они пользуются
клеветой. Я это говорю вам с уверенностью - всё направлено
против вас. У них есть в лагерях достаточно таких
людей, как я, для совершения различных преступлений, чтобы
кровь текла по улицам. Но я отказываюсь участвовать в таких
делах. Когда вы слышите, что в лагере или вне его убили верующего,
то вы можете быть уверены, что власти поощряли это.
Возможно даже, что преступники будут приговорены к максимальному
сроку. Но их не расстреляют. Если заключённый
вовлечён в это дело, власти просто переведут его в другой
лагерь, где он добудет свой оставшийся срок. Или, возможно,
его освободят до истечения срока... Почему я вам всё это рассказал?
Если вы когда-то увидите эту девушку - её зовут
Валя,- пожалуйста, передайте ей от меня привет и скажите
ей, что с того дня я не знаю покоя.
Иван резко встал и ушёл. Позади группы стоял охранник.
Возможно, он уже давно так стоял и слушал. И они его не
заметили!
Иван исчез без следа. Его история позже была подтверждена
во время разговора с Валей Д.



НЕИЗВЕСТНОСТЬ

Однажды вечером Костя прибежал к Петру:
- Мы в списке на транспортировку! - сказал он, застигнутый
врасплох этой новостью.
Сердце Петра забилось. Очень не хотелось братьям разрывать
свою дружбу. Лапин сидел на своих нарах с запухшими от слёз
глазами. О предстоящей разлуке он узнал ещё утром, но не хотел
портить день своим друзьям. После ужина они все вместе
говорили /пятеро друзей, включая Никанора и Семёна/ о будущей
встрече. Конечно, если будут ещё живы! Сколько ещё
времени отпущено этому семидесятилетнему руководителю
общины?
- Я хочу полностью жить в Боге! Моё сердце вопиёт к Богу!
Я хочу, чтобы Он раскрыл себя в моём сердце, - часто заявлял
Лапин в беседе с верующими. Он ждал Бога и позволял Богу
распоряжаться своей жизнью.
Сейчас Лапин взял Костю за руку и обнял его. Потом он
бросился Петру на шею и заплакал.
Смущённый молодой человек проглотил комок в горле, похлопал
старика по спине и сказал ему:
- Ну. ну, брат, успокойся. Конечно же мы опять встретимся!
Он этому не верил. Более вероятно, что они уже не увидят
друг друга на этой земле. Лапин начал сам успокаивать себя.
- Кто теперь будет защищать меня перед лагерным
начальством? - спросил он. - Мы больше не увидимся. Но если
ты встретишь Наташу, скажи ей, что её дедушка любил её.
Потом он вдруг отвернулся и поспешил из барака. Братья
смущённо смотрели на дверь. Лапин всю ночь провёл в молитве.
В этот день, который они могли провести вместе, Семён
должен был работать во вторую смену. Пётр нашёл его на
рабочем месте. Они о многом говорили. Слова Семёна
обернулись спасением Петру на его новом месте.
На следующее утро мороз безжалостно хватал за нос, лоб,
уши. Группа заключённых стояла у караульного помещения,
каждый ожидал своей очереди на обыск согласно транспортного
листа. Все четыре брата были там.
Наконец их позвали в караульное помещение.
- Давай, быстрее, проходи! Давай, марш! - слышались слова
между непристойной бранью. - Эй, вы там, баптисты, что у вас в
сумке?
Что там могло быть? Пара носков, несколько лоскутов,
собранных им, и продуктовый рацион на три дня. Перед ними
лежала длинная дорога. Пётр, пока его обыскивали, замёрз.
Тоненькая тетрадка Евангелия от Иоанна была зашита в
пиджаке под рукой! Слава Богу, охранник не заметил её.
За пределами зоны заключённые должны были выстроиться
в ряды по три человека. Температура была тридцать градусов
ниже нуля. Ноги у мужчин, обутые только в сапоги, сшитые из
парусины, застыли через десять минут. В этот момент они
чувствовали только боль, но, в конце концов, и она уходила.
Так начиналось их путешествие в неизвестность.
Столярову тоже велели приготовиться к отправке в ту же
самую общую зону, но в другой тюремный лагерь.
Группа заключённых стояла вокруг офицера-политработника
и занималась мирным обсуждением лагерных дел. С ним не
рекомендовалось спорить, за это можно было схлопотать карцер.
Заключённые могли только в очень мягкой форме не соглашаться
с ним, если они не хотели действовать в открытую и говорить
"да" и "аминь" всему, что говорит офицер. И, конечно, было
понятно, что если ты разделяешь мнение начальника и делаешь
это с энтузиазмом, твоя жизнь будет облегчена через его
влияние. Молодые люди были недовольны тем, что, несмотря
на производительность выше средней, такой человек как Столяров
просидел самый длинный срок в тюрьме из-за своей веры.
- Гуманизм? - сказали они с воинственным видом. - Да это
фашизм!
Лучше бы они не говорили этого.
- Что, мы фашисты, а! - заорал офицер. - Вы видите перед
собой плоды пропаганды Столярова! Гитлер за десять лет
убил сорок миллионов людей. Нам для этого понадобилось
почти полвека!
Все рассмеялись. Начальник этот, человек ограниченного
ума, не заметил, что он рассказывал школьные сказки.
Возможно, офицер, не желая, сказал слишком много. Но было
также правдой и то, что он, возможно, знал, о чём говорил. В
любом случае, число людей, умерших в тюремных лагерях, было
никак не меньше сорока миллионов.
Позже этот человек дорого заплатил за беспечные слова. Они
стоили ему работы. С другой стороны, у него теперь было
больше свободы думать, чем он хотел. Но это случилось позже,
а сейчас он всё ещё стоял перед атакующими.
- Кто сказал, что у нас здесь фашизм? Давай, мы услышим
кто это?
- Я это сказал. Но если вы меня отправите в карцер, я объявлю
голодовку.
- Что за угроза! В лагере в Аксу один во время голодной
забастовки выдержал девять месяцев. Он прожил эти дни,
потому что его насильно кормили.
Офицер вызвал охранника:
- Пятнадцать суток этому крикуну!
- Но его переводят! - объяснил охранник.
- Переводят? - спросил заключённый, не веря этому. Но он
был счастлив, что его переведут в другой лагерь, может, там
будет лучше.
Когда офицер понял, что он не сможет посадить парня Б
карцер, он решил, что Столяров должен за это ответить. Ясно,
это вина старшего, что эти уголовники начали думать таким
образом, решил политрук.
- Его тоже переводят, - сказал охранник.
Офицер выглядел очень глупо. Он был в отпуске и не знал о
последних событиях.
Столяров с нетерпением ожидал отправки. Вечером он пошёл
в баню спросить, нельзя ли получить немного горячей воды.
Обслуживающий баню был милостивый человек и, так как
простыни в это время стирались, даже разрешил Столярову помыться,
хотя это был и не его банный день. О, как хорошо! Это
было хорошо для Столярова, он любил баню, тем более, что на
следующем месте он мог бы мыться только один раз в два
месяца. Там баню как раз строили. Каждые восемь недель заключённых
возили в общественную баню под строгим конвоем.
Столяров хорошенько похлестал себя берёзовым веничком!
Банщику стало его жаль и он начал искать веник, на
котором было бы хоть несколько листочков. Получив такой
веник, Столяров похлестал себя и прогнал холод из своего тела.
Это длилось целый час, пока кто-то не побежал на него жаловаться.
Столяров оделся в предбаннике и даже успел помолиться
там. Удовлетворённый, он растянулся на своих нарах.
На следующее утро готовых к отправке втиснули в маленький
грузовик и отвезли на железнодорожную станцию.
Их тюремная машина ожидала в стороне. Вместо того, чтобы
забраться в машину, заключённые должны были сидеть на
корточках в снегу. Да и вообще, нельзя же разрешать
заключённым заходить в машину так быстро!
Начальник лагерной охраны и один из офицеров из лагеря
начали, казалось, бесконечные переговоры с начальником
отделения транспортной охраны. Заключённые чувствовали
неудобство в снегу. Однако, если бы у кого-то хватило
мужества встать, пронзительный крик одного из охранников
быстро заставил бы его вернуться в первоначальное положение,
или того хуже, его заставили бы лечь в снег.
Двадцать человек на одно купе. Это было ещё терпимо.
Заключённые и не то переносили. Да, они могли вспомнить
много таких случаев!
Солёная сельдь одолела их. К обеду они приберегли свой
сухой хлеб. Сначала они понюхали соблазнительную селёдку,
потом съели по маленькому кусочку с чёрным хлебом.
Столяров отказал себе в этом удовольствии, горький опыт был
его учителем! Итак, вклинившись между другими, он ел свой
хлеб крошечными кусочками, разговаривая со своим соседом.
Естественно, Бог был предметом разговора Столярова. О
чём ещё можно было говорить? Один человек хотел знать,
как Столяров смог выжить в таких условиях в карцере, несмотря
на ледяные холодные ночи, несмотря на постоянный
голод. Ну, поститься - не значит голодать. Бог сохранил его, а
дьявол, который имел другие планы насчёт Столярова, просто
просчитался. Власти пытались запугать Столярова, однако
всё, чего они добились, - это привлекли к нему всеобщее внимание.
Это дало ему возможность говорить о страданиях и
спасительной жертве Христа.
Потом начались просьбы попить воды. До вечера ещё было
долго, но заключённые уже хотели пить. Хуже того, кто-то
начал спорить с одним из охранников, который шагал туда и
назад по коридору с винтовкой и угрожал каждому, кто
просил воды. Ворчание и проклятия раздавались то там, то
здесь. Тем временем, солдаты принесли ведро воды, поставили
его на полу, но не наливали воду в крошечные кружки
заключённых, хотя знали, что заключённые съели много
солёной сельди.
- Ну, начальник, как насчёт немного попить?
Охранник ответил руганью.
Вскоре язык заключённых стал соответственным его
языку. Сосед Столярова начал плакать и умолял отпустить
его в туалет.
- Сядь, ты, жалкое ничтожество! - ответил охранник.
Но он уже не мог терпеть! Это презренное несчастное
ничтожество было живым существом! Горький сказал, что
"человек - это звучит гордо". Но здесь не было человека, здесь
был уголовник.
В тюремном вагоне было так шумно, что слова охранника
не были слышны. Больной заключённый обхватил живот
руками.
- О, разрешите мне выйти, начальник. Пожалуйста, ради
Бога, позвольте мне выйти!
- Обо всём "ради Бога!" - насмехался охранник, направляя
оружие на больного. Столяров, расстроенный, сидел здесь,
тихо молясь, когда все шумели.
- Мужики! - закричал один из заключённых. - Внимание, я
приказываю вам! Сейчас мы раскачаем машину. Успокойтесь
и слушайте внимательно, что я буду говорить!
Шум в вагоне стих. Столяров слышал только крик одного
заключённого, другие пыхтели и тяжело дышали. И через
одинаковый интервал: "Вправо! Влево! Вправо! Влево!"
Сначала мужчины всем своим весом оттолкнулись от внешней
стены вагона, потом от перегородки, отделяющей купе от
коридора. И они действительно чего-то достигли своими усилиями!
Вагон начал слегка качаться, сначала вправо, потом влево.
Охранники всё ходили взад и вперёд по коридору, скаля
зубы над тщетными усилиями "этих придурков!" Временами
вес всех восемнадцати человек давил на Столярова и
заболевшего, в другой раз они были свободны от их веса. Вагон
начал раскачиваться больше и больше- Сержант прибежал и
накричал на них, требуя прекратить.
Наконец откуда-то появился офицер и привёл толпу в
чувство, говоря:
- Прекратите это немедленно! Все ваши требования будут
удовлетворены!
Заключённые опять сели на корточки.
- Этот немедленно идёт в туалет. Каждый получает воду!
Сержант, за мной! - скомандовал офицер и ушёл.
Сосед Столярова вышел. Мужчины, наконец, получили
питьевую воду.
Ребята, мы пересекаем Иртыш!
В этом вагоне не было окон, конечно. Но со стороны
коридора были крошечные окна, покрытые стальными
решётками, через которые была видна местность, по которой
они проезжали. Поезд быстро пересёк, реку.
"Прощай, Иртыш, - подумал Столяров. - Многие годы мы
проработали у твоих берегов. Мы валили лес в тайге, потом
переправляли его к твоему побережью. Как много христиан
похоронено вдоль твоих высоких берегов".
Сейчас им были видны только большие участки, покрытые
снегом. Но в железнодорожном вагоне воздух был удушливым.
Заключённые медленно начали отогреваться от ужасного
холода, который одолевал их. Их посадили на пригородный
поезд, на котором привезли на железнодорожный вокзал, где
их ожидал тюремный поезд.
Костя потёр поясницу. Уже целый год он не имел никакого
лечения. Он кричал от боли в ногах! Сидя у костра, он
растирал обмороженные ступни спиртом или водкой или даже
снегом и падал в обморок от боли. Заключённые переживали
то же самое, стонали, сжав зубы, проклинали.
Когда заключённые прибыли на железнодорожный вокзал, их
поставили на платформе в десяти метрах от обычного поезда. Это
обернулось для заключённых неприятной стороной. Обычные
пассажиры спешили мимо них, глазея на них с осуждением,
смешанным с сочувствием: "Почему эти заключённые сидят на
корточках в снегу вдоль вокзала?" Огромные немецкие овчарки, не
в состоянии больше сидеть в холоде, поднялись на все четыре лапы
и пристально-злобно смотрели на свои жертвы. Они были научены
бросать вниз человека одним прыжком. Пока не придёт хозяин, ни
один из заключённых не рискнёт двигаться. У собак были те же
привилегии, что и у охранников. А заключённые должны были
сидеть на корточках. Когда Костя больше уже не мог переносить
боль и попытался, со стоном, встать, он сразу же услышал:
- Эй, там! Сядь! Немедленно!
-Я не могу больше сидеть, начальник. У меня радикулит!
- Сядь, понял? Или я пошлю собаку на тебя!
Каждый знал, что если собак направляют на заключённых,
то и охранники пошлют очередь над бритыми головами,
заставляя их лежать в снегу два-три часа.
Никто уже не мог сидеть и мужчины не чувствовали ног
из-за холода. Сильный ветер хлестал зернистым снегом сквозь
ветхую одежду. Они не получат новых пиджаков, пока не
приедут в другой лагерь.
Ещё целый час им пришлось так просидеть. К концу этого
часа заключённые прокляли весь мир.
Наконец поступила команда запускать заключённых в
тюремный вагон с запасного пути. Показ этих заключённых
гражданским пассажирам не был хорошей рекламой. Охранники
были вынуждены спрятать винтовки и собак, всё равно
заключённые не убежали бы. В конце концов, офицеры
прогнали всех штатских в здание вокзала и теперь пассажиры
продолжали рассматривать заключённых через окна.



НОВЫЕ ЛАГЕРЯ, НОВЫЕ ОБЫЧАИ

После трёхдневного путешествия Петру, Косте и другим
заключённым приказали выходить из поезда. Железнодорожный
вагон и место вокруг него ярко освещали передние фары
нескольких автомобилей. Выкрикивались фамилии заключённых.
Им было приказано строиться по пять в ряд.
Заключённые ожидали, что их повезут в лагерь. Но оказалось,
что им надо идти пешком. В пути дорога освещалась фарами
ползущих сзади автомобилей.
Заместитель командира, крупный мужчина в великолепном
меховом пальто, валенках и шапке-ушанке принимал заключённых.
Наверное, многие думали: "Если бы я был свободным,
я бы отобрал у него эту шкуру, уж очень холодно!"
Но будущее не было безнадёжным. Как только они прибыли в
лагерь, то пошли получать валенки, по которым они тосковали, так
же, как и по подбитым ватой пиджакам и рукавицам, которые
также были подбиты ватой. Нужен ли им теперь отапливаемый
барак?
Костя и Пётр вышли на улицу, чтобы разведать потайное
место для молитв. Они нашли рядом тёмный барак. В нежилом
бараке стояли разобранные нары. Снег залетал внутрь. Они
выбрали место для колено-приклонённой молитвы.
Костя, будучи старшим из них, молился последним. Он всё
ещё молился, когда кто-то посветил фонарём в его лицо.
- Верующие? - последовали удивлённые слова. - Почему вы
на коленях в снегу? Что Богу нужно молиться в снегу?
Костя хотел закончить молитву.
- Встать! - заорал мужчина, который прервал их молитву. -
Вы почему не обратили внимания, когда я вошёл? Когда в
помещение входит офицер, заключённый должен сразу обратить
внимание! И встать! Если вы не уважаете меня, то уважайте,
наконец, советскую форму!
- Мы уважаем вас, гражданин начальник. Но мы молились и
не могли остановиться посреди молитвы.
- Что же для вас, в таком случае, дороже - этот ваш Бог или
советская форма?
Его фонарь осветил лицо Петра.
- Чему улыбаешься?
- Мы так великолепно живём в России. Нам даже запрещают
молиться!
- Вы должны встать в присутствии офицера!
- Мы и встали, - спокойно сказал Костя.
- Так, что вам дороже: советская форма или Бог? Отве- чайте!
Верующие замёрзли. Они чувствовали, что спор будет
бесполезным. Они хотели заглянуть в лицо офицера, чтобы
увидеть, устал ли он от всего этого?
- Бог не только дороже советской формы. Он дороже нам
самой жизни, гражданин начальник! - заявил Костя.
- Ага! Такие мысли - это предательство интересов нашего
советского народа! Вы высказываете типичную антисоветчину!
По этой причине вы не идёте в ногу с советским обществом, вы
препятствуете строительству коммунизма! Многие честные верующие
присоединились к усилиям народа в созидании нашего
общества. Вы экстремисты! Мы должны очистить дом от вас и
быть свободными!
- Это удастся, если воскреснет вчерашнее правительство,последовал
ироничный ответ Петра. - Но вы, гражданин
начальник, стоите здесь в тёплом пальто и наслаждаетесь
собой, пока мы медленно замерзаем. Разрешите нам пойти в
барак.
Офицер уже был готов изрыгнуть поток ругательств, но
вдруг почувствовал, что кто-то стоит за ним.
- Что происходит?
- Эти люди стояли на коленях, молились и не обратили
никакого внимания, когда появился офицер, - объяснил
глубоко оскорблённый офицер.
- Хорошо, отправляйтесь в бараки, - приказал незнакомец
Косте и Петру. - Я бы не советовал вам молиться в снегу.
Костя и Пётр ушли, не зная, сколько бы времени ещё
продолжалась дискуссия с офицером-оперативником, если бы
не появился заместитель начальника.
По пути в барак Пётр рассказал своему брату историю о
том, как на протяжении целой зимы, несколько лет назад, три
молодых сибиряка встречались каждое утро для молитвы.
Они вставали рано утром и на лыжах отправлялись в лес
перед школой. В любую погоду, при температуре тридцатьсорок
градусов ниже нуля. Никто из них ни разу не заболел,
даже не простыл. Во что они были тогда одеты? Даже нынешние
заключённые были одеты лучше, чем они. И Бог на этой
сибирской земле послал такое пробуждение, что дома не могли
вместить всех молящихся. И они пошли молиться в леса.
Заключённые не могли уснуть в своих новых бараках в первую
ночь. Они получили постельные принадлежности и хорошо
умостились. Лежали под одеялами обутыми в валенки,
одетыми в телогрейки и шапки. Но зубы стучали от холода.
Костя и Пётр встали и ходили вдоль барака. Временами,
устав, они ложились на нары, дремали, но не долго. Они были
рады, когда начался день. Костю определили в бригаду
плотников. Петра записали в наземно-передвижную часть.
В течение трёх первых месяцев заключённые получали
пустой суп три раза в день. Так как давали очень мало хлеба
или вообще не давали, а в полдень не давали овсяной каши,
мужчины были постоянно голодны. Кто мог припрятать немного
денег, тот был богаче. Заключённые могли купить масло,
сахар, хотя и в три раза дороже обычного. Покупки делались
через вольнонаёмных водителей, которым за риск нужно было
хорошо платить. Их сурово наказали бы, застав на горячем.
Однако в большинстве своём заключённые зависели от
"хозяйского стола". Единственная радость, которую приносила
им еда, было тепло. Суп в столовую всегда приносили очень
горячим. При таком холоде в бараках было большим удовольствием
черпать ложкой дымящийся горячий суп. После еды
Костя почувствовал себя так хорошо, что Зажмурился как
кот. Закончив есть, он начисто облизал свою ложку, точно
как кот, и положил её в карман. Это было общепризнанным -
ложка в мытье не нуждалась.
Отсутствие постоянной дороги к лагерю вызывало длительные
задержки с доставкой хлеба. До ближайшего города было
двести километров. И во время снеговых бурь, всегда угрожающей
силы, ни один водитель не решался проделать такой
путь за хлебом. Управление лагеря не могло договориться с пекарем
из ближайшего села, который выпекал хлеб "по-особому".
И в результате заключённые получали только четыреста-пятсот
грамм хлеба в день вместо положенных семьсот. И большим
праздником было, когда кушали настоящий хлеб.
Группа заключённых, в которой были Костя и Пётр,
открыла новый лагерь. После них начали партия за партией
поступать всё новые люди. Наземно-передвижная часть
должна была, используя кувалды, кайла, ломы, рыть котлованы
для новых зданий глубиной от трёх до четырёх метров в
мёрзлой земле. Поэтому земляные работы продвигались очень
медленно. Несколько мужчин покрепче могли поднять
тяжёлые молоты над головой, но у большинства не хватало
силы, чтобы опустить молот на землю вместе с инструментом.
Костя и Пётр сильно простудились во время переезда, но
ни Костя со своим радикулитом, ни Пётр с высокой температурой,
не были освобождены от работы. Женщина-врач
посмотрела на термометр и весело сказала Петру: "До сорока
далеко!" И всё. "Следующий!"
У следующего тоже была высокая температура.
- Даже нет и сорока! Следующий!
Пётр и Костя не умерли от горячки. За это они могли
поблагодарить лагерных докторов, которые научили заключённых
переносить болезни мужественно. Некоторые из их
товарищей по несчастью всё же умерли и их нужно было
хоронить, к этому вскоре привыкли, не были слишком
щепетильными в таких вещах, и выталкивали умерших к
воротам в зону.
Возможно, многие из заключённых умерли только потому,
что имели сильное желание получить ещё один, последний в
своей жизни, обед, от которого не были бы голодными.
У офицера, отвечающего за работу строительного отряда,
была маленькая собачка. В один прекрасный день он взял с собой
собачку на работу, прекрасно зная, что благорозумнее было
бы не делать этого. В этот последний день месяца офицеру
предстояло подсчитать выработку отряда, вот и засиделся он в
конторе до позднего вечера. Работа неблагодарная, скучная, в
первичной документации много ошибок, вот и быстрее шло дело
в присутствии маленького четвероногого друга. К тому же жену
невозможно было убедить поменять жизнь в Горьком на
местную глушь, собака была вынуждена сидеть в заперти весь
день, вот и старался офицер найти выход из положения.
Начальник увлёкся работой и не сразу заметил, что собачка
исчезла. Да и вообще, была она, в сущности, обыкновенной,
неизбалованной дворняжкой, вот и отправилась, подумал
офицер, искать ближайший столб.
На самом же деле маленькая собачка уже жарилась на
костре, который развели несколько заключённых в канаве.
Один возился у огонька, другие стояли на страже. Обычно
охранники сквозь пальцы глядели на такие костры, ведь
температура падала до сорока градусов ниже нуля, а работа
должна была двигаться, несмотря на холод. Заключённым
нужны были всё новые бараки. Нужны были всё новые
заключённые для строительства теплоэлектроцентрали,
обогатительных цехов, так же как для работы на урановых
рудниках, Нужны были рабочие руки. Побольше рабочих рук!
Было бы наивно пытаться привлечь сюда добровольцев, да и
платить им пришлось бы немало! Времена энтузиастов, о
которых писал Николай Островский, прошли. Да и на других
стройках Сибири, Дальнего Востока много молодых людей
стали жертвами волков, морозного сурового климата,
болезней, произвола и преступлений. Вот и закрывало
начальство глаза на костры, другие вольности, лишь бы скорее
строился лагерь.
Давайте теперь вернёмся к собачке, которой было уготовано
стать вечерней трапезой. Кто-то даже "реквизировал" для
этого щепочку соли из столовой. Пиршество готовилось на
железной сковородке? О, нет! Всё было сделано по старым
римским рецептам: с животного содрали кожу, выпотрошили,
завернули в слой мокрой глины и приготовили в собственном
соку. Пока владелец /который уже начал беспокоиться/
исподволь искал животное, заключённые уже ломали корку,
образовавшуюся на мясном "деликатесе". Высохшая грязь
опадала маленькими кусочками, отрывая полосочками
поверхность мяса. Какой приятный запах щекотал носы
окружающих!
Пётр сидел поблизости на двух ручках от лопат. Попал он
сюда случайно, как говорится, на огонёк, а теперь не мог уйти,
потому что в случае провала Петра посчитали бы предателем,
доносчиком. Его приятели предлагали ему кусок жаркого, но
Пётр отказался от искушения.
- Ты не видел здесь такую юркую, живую собачку с белой
шёрсткой? - спросил начальник строительного отдела.
- Никакой юркой живой собаки я не видел! - ответил Пётр.
Какое счастье, что начальник воспринял хмурый ответ как
обычную дерзость заключённого и не додумался спросить о
мёртвой собаке. Но мысль, что в это время его любимица была
158
уже в желудках голодных заключённых, не приходила
офицеру в голову -
Другие заключённые ухмыльнулись ответу Петра. Если бы
он предал их, горе ему! Однажды тяжёлая кувалда поднялась
бы над колом, но случайно опустилась бы на его голову. Такие
ошибки довольно часто случались в лагере. Что поделаешь -
народ истощённый, хилый...
Этой ночью Пётр уснул очень поздно. Костя не спал ещё
дольше. Ожидался привоз хлеба и ходили слухи, что будут
раздавать всем дополнительную порцию, один фунт на
человека. Пётр тоже намеревался ждать, но, помахав целый
день тяжёлой кувалдой, притомился и не мог долго бодрствовать
на нарах. Вот и не мог услышать криков "ура", когда
после полуночи прибыла машина с хлебом, который тут же
был разделён, не заметил, как Костя положил ему дополнительную
пайку на тумбочку и примостился рядом, жуя по
кусочкам свой хлеб.
Наконец Костя не выдержал:
- Вставай, Пётр, хлеб прибыл!
- Что? Какой хлеб? Почему? - всполошился Пётр. Потом он
увидел кусок хлеба на своей тумбочке и упал опять на свою
подушку без сил.
- Ну, ты точно неразумный. Костя. Зачем разбудил меня?
Мог съесть свой хлеб понемногу, а мой остался бы для нас
обоих на завтра. - И в это же время он сказал себе: "О, Боже, я
даже не посмотрел на хлеб!"
Пётр ещё несколько мгновений полежал, безуспешно пытаясь
уснуть. Желудок урчал на разных музыкальных ключах
и руки, в сущности, сами тянулись за хлебом. Как электрический
ток, прошёл по ним! Хлеб был ещё тёплым! Почему?
- Они привезли его из сельской пекарни! Это обычный,
вольный хлеб! - радовался Костя.
- Вот это да! - Через несколько минут хлеб Петра исчез,
просто растаял у него во рту, как деликатес, как самое лучше
кондитерское изделие - лучшее, чем лучший пирог! "Теперь, -
сказал он себе, - я усну".
На следующее утро он еле-еле встал. И тут же его вызвали
в оперативный отдел. Длинная очередь заключённых стояла
под дверью в коридоре. Они все были вызваны по одной
причине.
- Ты видел, кто съел собаку?
Пётр начал думать. Какой должен быть его ответ? Сегодня
офицер-оперативник был трезв и очень вежлив. Как можно
довести до его сознания, что заключённым тоже нужно есть?
Вроде бы офицер сам этого не знает! Но его отношение к этой
беде было известно:
- Мы ничего не можем поделать, потерпите до весны и, возможно,
тогда будет заключён договор с местной пекарней.
Начальство решит!
Проще всего было солгать, как делали другие, но Пётр
должен был говорить без обмана, ведь это его христианская
заповедь и он отважился поступить так.
- Гражданин начальник, я сужу об этом чрезвычайном происшествии
с другой позиции. Если я не могу удержать человека
от неправильных поступков, тогда я вручаю его любви
моего Господа, Который потом будет иметь дело прямо и непосредственно
с этим человеком. И раз я его уже передал на
суд моего Бога, я не могу отдать его на ваш суд, пока Бог не
скажет Своего Слова. Поэтому, извините меня, но по личным
причинам я не могу назвать этих людей. Я не получил никаких
других указаний от Бога.
Офицер изрыгнул такой залп непристойной брани, что Пётр
вынужден был немного отступить.
- Мы должны наказывать за преступление или нет?угрожающе
сказал среди ругани офицер-оперативник.
- Несомненно. Но будет несправедливо, если один нарушитель
закона наказывает другого. Люди ели собаку, потому что
вы не дали им необходимую норму пищи, но всё же требовали
выполнять обычную норму работы.
- Мы каждому объяснили, что из-за плохой погоды
доставка продуктов затруднена! Вы тоже живые люди и вы
должны хоть это понять!
- Конечно, и я не собираюсь жаловаться. Но если человек
голоден, человек неверующий, греховный, то ему, должно
быть, трудно не бунтовать и не есть собак. Десять тысяч солдат
строительного батальйона обеспечены едой, не так ли? И
не достаточно ли пищи в сельском магазине или на продскладе,
чтобы прокормить всех нас в зоне? Да и вообще, при работе
на таком морозе пайка не хватает!
Офицер подошёл к Петру и, испепеляя его взглядом, сказал:
- Если я услышу, что ты скажешь где-нибудь то, что ты
только что сказал, то я обещаю поставить тебя перед судом за
подстрекательство к бунту! А сейчас - пошёл вон!
После случая с собакой вновь потянулись монотонные дни.
Личные посещения родственникам не были разрешены, да и
не -было условий для таких посещений. А ведь в других
лагерях ежегодные визиты вносили приятное разнообразие в
рутину жизни, наполняли дни заключённых ожиданием и
великой радостью надолго после встречи, да и грустью тоже.
Хотя у заключённых были и другие причины для грусти.
Однажды Костя не смог приступить к работе из-за своего
радикулита, его назвали симулянтом и бросили в карцер. Но
за прилежного рабочего заступился бригадир и его освободили
в тот же вечер.
Уже с первого дня два христианина узнали об информаторе,
шпионящем за ними. Позже они узнали и о втором, и о третьем.
Наконец, бригадир рассказал Косте по секрету, что не меньше
десяти "шестёр" шпионили за верующими.
Новый лагерь, новые привычки ! Новые трудности в новом
лагере ожидали также и Столярова. Предыдущий лагерь
избавился от него, неужели на новом месте всё начнётся
по-старому? Обширная запись в его формуляре вызвала
любопытство у заместителя начальника лагеря, который
дежурил и принимал этапированных заключённых. Заметив в
документах Столярова записи о, по меньшей мере, ста
наказаниях за религиозную пропаганду и отказ от работы в
субботние дни, офицер записал Столярова в отряд Полянова.
У Полянова была репутация человека, который не просто
швыряет заключённого в карцер или отбирает все права у него,
но делает это с наслаждением.
Полянов был высокий, широкоплечий, тренированный
атлет. Он любил бить людей. Без особого раздражения
избивал заключённого, и тут же извинялся за "дружеский"
бокс. Если кто-то был пойман на каком-то проступке, такого
заключённого приглашали в контору Полянова. Полянов
закрывал дверь и спрашивал:
- Итак, гражданин заключённый, что ты предпочтёшь -
карцер или личное общение?
Заключённый смотрел на его большие кулаки и холодный
пот лился по его спине. Но и карцер не был заманчивым местом.
Зимой штрафной барак был ледяной норой. За десять дней там
можно было получить туберкулёз. Нет, уж лучше кулаки!
- Давайте, беседуйте, начальник. Только не очень сильно!
Великолепно! Добровольный "собеседник" становился
мишенью. Каждый удар был неожиданным, но хорошо
нацеленным. Бах! Заключённый оказался под столом. Если
дело заканчивалось хорошо и заключённый не терял сознание,
тогда он после нокаута мог уйти. Майор расцветал улыбкой
победителя и жал руку своей жертве.
Столяров столкнулся с таким оборотом в процессе
перевоспитания в первую же субботу своего пребывания в
лагере. Он не пошёл на работу, - ведь этот день принадлежит
Господу. Руководитель отряда был восхищён и уже с
нетерпением ожидал развязки. Но нокаутировать пожилого
сектанта за закрытой дверью кабинета было не -престижно.
Уж лучше показать каждому, какую наглость проявил этот
заключённый, вкатившись в лагерь с таким длинным списком
нарушений режима!
"Я быстро выбью из него неуважение, - подумал начальник
отряда. - Этот лагерь полон рецидивистов, но верующий
старик явно самый ужасный в своих преступлениях. Я уже
обратил многих на путь истинный, и этого приведу в порядок".
- Столяров, расскажите нам толком, почему вы отказываетесь
работать в субботу! - издалека начал Полянов, вызвав
верующего во время утреннего построения в кольцо офицеров
и охранников. Бригадиры уже шли на работу. Если заключённый
изменит своё намерение, то сможет пойти с ними.
- Я дал обет Богу посвятить Субботу Ему и не делать другой
работы кроме молитвы, - объяснил медленно и торжественно
Столяров.
Тяжёлый удар опустился на него! Столяров головой
зарылся в сугроб. Столяров потерял сознание. Но морозный
снег очень быстро привёл его в чувство. По заведённому
обычаю после этого Столярову не нужно было отправляться
в карцер. Но это было только первое испытание.



ПОХОРОНЫ

Лапина, после отправки его молодых друзей, поместили в
бригаду инвалидов. Когда пришла весна, даже инвалиды
должны были работать на стрижке шкур. Пыль и запах очень
плохо действовали на старика. Он и без этого страдал от
постоянных головных болей. Однажды во время стрижки
шкур Лапин всё бросил и сжал голову руками. Как он позже
объяснил Грише, у него в голове плясали красные круги.
Лапина, склонившегося на Гришу, повели в барак.
Семён убедил Лапина пойти к врачу. Старик согласился.
Без всяких трудностей его освободили от работы. С этого
времени Лапин вставал только на обед. Гриша приносил ему
в барак завтрак и ужин. Семён и Никанор каждый день
проведывали больного.
Вскоре Лапина разбил паралич. Врач велел перевести его в
изолятор. Вообще-то при такой болезни Лапина должны были
освободить и отпустить из лагеря. Но он не был обычным
уголовником. Вора, совершившего убийство, легче отпустили
бы домой, чем руководителя религиозной общины.
Главврач изолятора обследовал Лапина и сказал ему:
- Ты долго не протянешь, старик. Если бы судебная система
у нас имела хоть какой-то здравый смысл, они бы наверняка
отпустили тебя домой, но...
Братья приходили проведать больного так часто, как
только могли. Лапин попросил своих друзей передать приветы
его семье, особенно его внучке Наташе и пожилой жене Нюре.
Вскоре он уже не мог говорить и через некоторое время умер.
По какой-то причине неосторожный "стукач-шестёрка"
проболтался о намерении администрации лагеря не извещать
родственников Лапина о его смерти. После того, что случилось
на похоронах Николая Хмары, верующего из Кулунды,
которого убили в тюрьме, начальник оперативного отдела
опасался требования семьи Лапина или общины расследовать
причины его смерти. Это, конечно, создало бы проблемы для
администрации лагеря. История о Хмаре разошлась по всей
стране и вызвала негодование даже у неверующих людей. Это
произошло несмотря на усилия газет скрыть историю и
извратить ситуацию, обвинив верующих в клевете на власти.
Но факты не уничтожишь.
Итак, в результате просчёта информатора, братья узнали,
что администрация лагеря не собиралась сообщать жене
Лапина о его смерти, пока его не похоронят. Поэтому
верующие обсудили, как отправить телеграмму в Ташкент
дочери Лапина, с которой жила теперь Нюра.
Один из братьев принёс два рубля, которые тщательно
хранил. Член совета, заключённый, хотел помочь, но это была
непростая затея. Его бригада разгружала уголь на железнодорожной
станции. Вполне понятно, что никому из заключённых
не разрешалось и на шаг отойти от рабочего места. Как
пройти путь до почты, чтобы отправить телеграмму?
К вечеру члены совета были заняты разгрузкой овечьих
шкур, которые в лагерь перевозили грузовиком. По-дружески
они попросили одного из водителей помочь отправить
телеграмму. Этот мужчина проезжал на грузовике мимо
почты в центре города. Он согласился через знакомого
оператора послать сообщение родственникам Лапина. Ему
была понятна ситуация, ведь его собственный отец погиб в
годы Сталинского режима. И шофёр не знал, где его
похоронили.
На следующее утро жена Лапина и её дочь с зятем стояли
у ворот лагеря. Они прилетели на Север первым же самолётом.
Начальник оперативного отдела чуть не лопнул от злости,
когда увидел родственников Лапина. Он приказал немедленно
узнать, как и через кого известие о смерти Лапина достигло
его родственников. Многие из лагерных информаторов были
задействованы в расследовании. Потом он потребовал, чтобы
каждый верующий отчитался перед ним индивидуально. Все до
одного молчали. Потом он позвонил в администрацию лагеря.
Начальник лагеря согласился было передать тело Лапина
родственникам и уже выдал разрешение. Начальник оперативного
отдела возразил, - он боялся последствий и делал всё возможное,
чтобы Лапина похоронили прямо здесь, на лагерном
кладбище. Там много лагерных тайн похоронено навечно.
Естественно, не было необходимости в том, чтобы напоминать
советским гражданам о том, что многие заканчивали свою
жизнь в лагерях. Это, в конце концов, могло вызвать протест.
Каждая семья, наверняка, имела родстренника, который
побывал в тюрьме или в лагере.
"Сидеть в тюрьме" - такое выражение употребляют люди.
Но если бы у заключённых была возможность сидеть! Даже
семидесятилетний Лапин был вынужден работать. Очень даже
могло быть, что излишнее физическое напряжение повлекло
за собой его смерть. Верующие, его друзья в заключении,
утешались мыслью, что Бог освободил Лапина от его
болезненного существования и забрал домой, в Своё царство.
Никанор и Семён омыли тело Лапина и положили его в
гроб, натянув на покойного новую тюремную униформу. Даже
в смерти их братья оставались собственностью лагеря!
Как только гроб был вынесен за пределы лагерной зоны,
послышалась религиозная музыка! Труба играла:
"Наши годы пролетают
Незаметной чередой;
Скорбь и горе исчезают
Их уносит жизнь с собой".
Раньше Костя часто пел этот гимн. Однажды музыкант из
лагерного духового оркестра попросил его записать ноты. С
того времени музыканты разучивали эту мелодию. И теперь
закоренелые преступники отдали старому руководителю
общины последние почести. Какое это было торжественное
происшествие! Несомненно, Бог воздаст во сто крат этому
человеческому смелому поступку любви к почившему
труженику в Божьем винограднике.
Лагерные чиновники, наконец, решились отдать гроб жене
Лапина при условии, что она отвезёт его прямо на кладбище
по прибытии в Ташкент и ни один верующий не будет
присутствовать на похоронах.
Но как могли члены общины устоять против участия в
погребении своего пастыря? Лапин пробыл в тюрьмах и
лагерях половину из сорока лет, посвящённых служению
Богу. И после всего этого никому не будет позволено
сопровождать этого страдальца до могилы? Родственники
Лапина не могли письменно обещать, что никто из их общины
не придёт на похороны. Поэтому было решено, что гроб
останется в распоряжении лагеря.
Это дело было болезненным для начальника лагеря. Сам
он уже достиг пенсионного возраста и знал, что вскоре и он
предстанет перед лицом смерти. Он беспомощно поднял руки.
Что он мог сделать?
Лалчна похоронили на лагерном кладбище. Его жена молча
смотрела на гроб своего мужа, с которым она делила такую
трудную и жертвенную жизнь. Она родила ему семерых детей
и воспитала их верными детьми Божьими. И растила она их
преимущественно в отсутствие Лапина, так как он провёл так
много лет своей супружеской жизни в тюрьмах и других
закрытых учреждениях. Дочь Лапина и зять плакали и кусали
губы. Медленно лошадь тянула телегу, в которой лежал гроб
этого "преступника", который так и не увидел "лучшей
жизни" и даже в гробу считался социально опасным.
Офицер, сопровождавший "имущество лагеря", смущался
в присутствии натруженной старой женщины и супружеской
пары помоложе. Он знал достаточно хорошо, что эта жертва
жестокости, как и многие другие, должна остаться на его
союсти. Поэтому у него не было слов утешения. Вместо этого
он стоял с опущенной головой, ворча и бранясь.
Жена Лапина посмотрела на офицера с печалью. Он
перестал ворчать.
Когда группа приблизилась к окраине города, офицер
приказал доверенным заключённым закрыть гроб. Братья
сначала вложили в него несколько цветов в знак того, что
Лапин тяжело трудился, чтобы быть благоухающим свидетелем
Божьей благодати.
Нюра, наклонившись над гробом, вспомнила много случаев
из их совместной жизни. Её Ваня приговорён к пятидесяти
девяти годам тюрьмы, и на самом деле отсидел двадцать из
них. И в возрасте семидесяти лет умер, не закончив свой последний
срок. Бог смягчил приговор. Лапин раньше несколько
раз попадал под амнистию, но опять его обвиняли каждый
раз, потому что он действовал, защищая своё стадо от влияний
мира. Он уже знал, что его ждёт в будущем, когда сделал
Нюре предложение. При этом он высказал такие условия:
- Ты должна знать, моя дорогая, что я полностью принадлежу
Богу и что я должен ожидать гонений и:-за своих
убеждений.
- О чём ты говоришь, дорогой? Ведь правительство обещало
полную свободу веры!
И он просветил свою любимую Нюру в её ошибочной вере в
"полную свободу". О да, он всё ей очень ясно объяснил.
- Я предвижу недопустимые страдания народа Божьего, -
закончил он. - Фактически, я предвижу это для всех христиан.
Правительство запретит очень скоро всю евангелизацию и
потом... Поэтому, Нюра, если ты выйдешь за меня замуж, ты
должна знать, что прежде всего я принадлежу живому Богу.
После этого я принадлежу церкви. Потом тюрьма заберёт
часть от меня. И только после всего этого я могу принадлежать
тебе. Если ты согласна с этими условиями, тогда давай
соединим наши две жизни для служения Богу.
Она согласилась с этим и стала его верной подругой в браке.
Она никогда не упрекала своего мужа за тяжёлую долю, которая
выпала на неё, но тихо, не жалуясь, воспитывала своих
детей и отдала мужу свою любовь и милое расположение.
И теперь, идя за гробом, она испытывала одно желание:
иметь возможность отдохнуть рядом с Ваней. Её Ваней! И
вечно жить в мире.
Гроб открыли опять и поставили у могилы. Нюра наклонилась
и поцеловала Лапина в лоб, прощаясь с ним. Потом она
вдруг почувствовала пронзительную боль в сердце...
Но её час ещё не пришёл. Боль уступила. И это она также
приняла без ропота.



УКРЕПЛЯЮЩАЯ МЕЧТА

Столяров был приговорён к шести месяцам штрафных бараков,
но был освобождён после половины срока. Конечно, он
знал, что эта "амнистия" в действительности ничего не меняла.
В первую же субботу после его возвращения в жилой барак
Столяров опять объявил, что он не сможет сегодня работать
по убеждениям. Это рассердило помощника начальника
лагеря. Ему нужно было найти новую, более эффективную
форму наказания Столярова за непослушание.
Когда бригада вышла на утреннюю перекличку, двум
охранникам было приказано привести Столярова. Он сидел на
нарах полностью одетый, думая о возможных последствиях
отказа от работы. Скорее всего предстояло возвращение
в штрафной барак. Весна уже шла полным ходом, но в
Северном Казахстане зима не собиралась отступать. Снег
начал было таять, а ночью вновь выпало много свежего снега.
Бригады ждали, монотонно темнея квадратами на фоне
снежной белизны.
Охранники приказали Столярову подойти к двери. И тут
один из них так сильно ударил Столярова кулаком, что он
полетел вниз по ступенькам. Заключённый уже привык к
такому обращению, поэтому быстро перевернулся, отряхнул
снег и встал. Второй удар опять сбил его с ног. Теперь он
приземлился в сугроб снега. Тычок ногой напомнил ему, что
нужно встать.
Жестокость вызвала ропот среди рабочих бригады. Глухо
звучали проклятья. Но офицеры стояли здесь же и могли
легко назначить дополнительное наказание для каждого
заключённого, уличённого в "оскорблении администрации"
или "совершении действий саботажа". Особый параграф
закона, который предусматривал такое наказание, совсем
недавно вошёл в практику. Заключённому грозил новый срок
от восьми до пятнадцати лет и даже угроза оказаться перед
командой, наряженной для расстрела. Конечно, кто-то из
заключённых, промолчав на перекличке, мог послать жалобу
прокурору, обвинив лагерное начальство в оскорблении
верующего. Но такая жалоба застрянет в бюрократической
машине и отправитель обвинения, возможно, не избежит
традиционного наказания - пятнадцати дней карцера.
Бригада взобралась на грузовик. Когда это было закончено,
охранники обвязали Столярова верёвкой и прикрепили его к
грузовику. Верёвка была довольно короткой, чтобы предохранить
Столярова от ударов о землю.
Водитель, член совета заключённых, наблюдал из кабины
за приготовлениями и был глубоко расстроен. Почему именно
ему выпало тащить за грузовиком человека на работу!
Человека, которого он любил, и который любил всех. К тому
же настолько пожилого, что годился в отцы водителю.
Иногда за пять дней Столяров выполнял столько работы,
сколько делали три человека. Заключённый за баранкой
думал, что Столяров, который освоил несколько специальностей,
заслужил день отдыха независимо от того, что
диктовали этому человеку его христианские убеждения. Ведь
он не уклонялся от ежегодных работ и не притворялся
больным. В течение рабочего дня Столяров отдыхал только в
обед или во время вечернего построения.
Огорчённый водитель слушал охранников, которые без
малейших угрызений совести зубоскалили о том, как ловко
они привязали Столярова к грузовику. Интересно, веселились
бы они, если бы заключённому удалось убежать в пути? Чтобы
оградить себя от такой возможности, три охранника получили
приказ всё время держать Столярова под прицелом.
Водитель завёл мотор. Он сжал зубы и поехал очень
медленно, чтобы Столяров мог идти за грузовиком. Истощённый
человек мог легко упасть и пораниться, волочась по снегу.
У него же не было такого здоровья, как у откормленных
немецких овчарок, которые стерегли лагерь и его обитателей.
- Не едь через деревню! В объезд! - приказал офицер,
сидящий рядом с водителем.
- Почему? Ведь так ближе, - возразил водитель. Ему хотелось,
чтобы жители деревни видели этот грустный спектакль. Было
совершенно очевидно, чего боялся офицер. С того момента,
когда он брал под свою ответственность определённое число
заключённых, он отвечал за их жизнь. Если бы о происшествии
стало известно и кто-то заявил протест, то не администрация
лагеря, а именно офицер был бы назван виновным. Лагерное
начальство невинно умыло бы руки и притворилось бы ничего
не ведающим. Водитель сделал крюк вокруг поселения,
стараясь ехать по мягкому снегу.
Когда водитель, спустя год, спросил Столярова о его
чувствах во время поездки, Столяров ответил:
- Я видел голубое небо. И думал, брат, о том, что я там
видел: Иисус Христос сидел по правую руку Отца. Я исполнился
такой радостью и блаженством, что и не ощущал того,
что тянусь за грузовиком! Я не чувствовал снега, забившего
телогрейку и брюки. У меня было чувство полёта на крыльях
ангелов. Я знал, Христос наблюдает за мной, чтобы ничего не
случилось. Никогда прежде не переживал такого состояния!
Я был так благодарен всем, кто пытался навредить мне во
имя Христа! Да и вообще, они насмехались надо мной за Его
Имя! Я хотел встать и крикнуть - всем - охранникам и солдатам:
"Я люблю вас, люди!" Я был так неописуемо счастлив,
увидев лицо моего Господа. И подумай об этом, брат: Иисус
Христос, стоящий по правую руку Бога, следовал за мной до
рабочей зоны с таким любящим взглядом, что я расстроился,
когда дорога закончилась.
- И у тебя не было обиды или ненависти к людям,
привязавшим тебя к грузовику, бившим тебя и насмехавшимся
над тобой? - спросил водитель.
- Нет, абсолютно. Никогда! Мы должны иметь к ним
сочувствие. Они выполняют волю врага каждой человеческой
души. Они много больше несчастны, чем мы.
- А ты хотел бы, чтобы верующие на воле узнали об этом?
- Если это приведёт к прославлению Бога, а не меня, и если
это будет содействовать тому, чтобы люди молились, я
повторяю, молились за этих преследователей Христа, а не
жили в ненависти к ним, тогда да!
Чтобы защитить Столярова, водитель ехал медленно и
офицер позволял ему это. Когда они прибыли в рабочую зону,
охранники отвязали упавшего в пути Столярова. Он встал и
отряхнул снег, потом снял валенки, вытряхнул снег и оттуда.
После этого он должен был сделать то же самое с фуфайкой,
брюками и пиджаком, - снег набился даже под рубашку.
Тут к нему подошёл охранник. Его обязанностью было
убедиться, что заключённые не тратят времени зря, не
пытаются передать весточку своим родственникам через
одного из солдат конвоя.
Не всем из солдат нравятся их армейские обязанности,
некоторые сочувствуют заключённым и могут взять у
родственника заключённого, приехавшего в лагерь, письмо
или посылку. За это солдату сулят бутылку вина или даже
водки. Потом охрана будет пьянствовать, а заключённые
устроят богатый пир. Если администрация узнает об этом,
конвой, конечно, не останется без сурового наказания. И горе
солдату, которого поймали! Он мог сам на два или три года
оказаться за лагерной проволокой.
Охранник, наблюдавший за пересчётом заключённых, спросил
у Столярова:
- Ну, ты будешь сегодня работать?
- Гражданин начальник, - ответил Столяров, - сегодня от
моей работы не будет никакого проку. Я же не могу притвориться
будто не давал торжественного обета Богу ничего
не делать в субботу и воскресенье, кроме молитвы и чтения
Святого Писания.
- Ну подожди, упрямый осёл! Я тебя проучу!
С этой угрозой охранник исчез в сарае с инструментами.
Заключённые, направляясь на работу, одобряюще улыбались
Столярову. Вскоре появился охранник с лопатой.
- Садись! - приказал он. И когда заключённый сел, охранник
привязал лопату к его рукам. - Ты встанешь только тогда, когда
надумаешь работать. Если встанешь по другой причине,
получишь пулю в лоб!
- Благодарю, гражданин начальник.
Охранник ушёл. Столяров поменял свою позу в снегу. Он
встал на колени и начал молиться с привязанными к лопате
руками. Как прекрасно он себя чувствовал, общаясь с Богом в
молитве?
Начальник охраны видел это из барака для надзирателей и
покачал головой в изумлении.
- Не понимаю этого фанатизма. Другой на его месте уже
проклял бы родную мать. Над этим же-так издеваются, а он
принимает всё без жалоб!
- Да, есть люди с такими убеждениями, - вздохнул дежурный
офицер.
Время от времени другие заключённые подходили к
Столярову, садились возле него и пытались заговорить, пока
охранник не прогонял их.
Через год Столяров будет это описывать так:
- Я был сам удивлён, что не замёрз до смерти. Я себя уже к
этому приготовил. Но я говорю тебе - ещё чьи-то молитвы
согревали меня. Неожиданная встреча со Христом, когда меня
тянули к рабочей зоне, укрепила меня в уверенности, что я иду
к вечности, но час мой ещё не пришёл.
Дважды судимый вор подсел к Столярову в снег и сказал:
- Ну что, батя, замёрз? У, эти проклятые садисты!
- Не говори так, парень. Это несчастные люди. Мы согрешили,
конечно, и не достойны славы Божьей. И нам нужно покаяться,
чтобы Христос мог царствовать на земле. Я верю, что ты
увидишь тысячелетнее царство Христа! Надеюсь, ты покажешь,
что достоин этого! Постоянно прошу Бога, чтобы эти жалкие,
битые заключённые повернулись к Нему, чтобы они могли
понять силу любви Христа! Я был бы рад, если бы моё имя
изгладили из книги жизни, но все вы были с Иисусом Христом!
Заключённый встал со слезами на глазах и пошёл к рабочей
бригаде. Вместо него появился надзиратель, говоря:
- Ну, старик, как дела?
- Вместе с Богом я чувствую себя прекрасно. И я молю Его,
чтобы он имел в своей милости нас троих: вас и меня со
Спасителем.
- А пошёл ты к ... - сплюнул надзиратель и отошёл.
Далеко после обеда сержант из охраны подошёл, говоря:
- Вставай, отец, и пойдём в ванную.
- Начальник запретил мне...
Сержант молча развязал узлы, которыми лопата была
привязана к рукам Столярова, и приказал ему встать. Столяров
повиновался. Сержант приказал ему следовать за ним.
- Куда вы идёте? Я буду жаловаться вашему командиру части!закричал
надзиратель.
Сержант отмахнулся от него и повёл Столярова в туалет для
охранников, который был построен вне рабочей зоны. Потом они
пошли в барак д.ля охраны, где сержант разрешил Столярову
сидеть возле электрического обогревателя, пока не прозвучит
сигнал сбора заключённых. - это был звонкий удар молотом по
куску рельсы.
Столяров провёл почти весь рабочий день - около девяти
часов - в снегу, с руками, привязанными к лопате, после того,
как его протянули около десяти километров до рабочей зоны.
Температура была двадцать семь градусов ниже нуля.



РЕАБИЛИТАЦИЯ

Трауб лежал, умирая, выброшенный людьми и, вероятно,
забытый Богом. Он почти не подавал признаков жизни.
Время от времени санитар, заглянув в комнату больного,
кричал ему:
- Ты ещё не отдал концы?
Всякий раз Трауб с большим усилием открывал глаза,
потом опять закрывал. И санитар уходил, ворча:
- Ух и живучий этот сектант! Как змея!
Трауб слышал такие слова на протяжении всех трёх лет
тяжёлого труда. Перед ним были ещё двенадцать лет. Ни одна
душа не сказала ему доброго слова. И после смерти будут одни
проклятия и презрительные слова:
- Трауб? Который изнасиловал собственную дочь? Это
обычное дело для сектантов!
Даже верующие отвернулись от него, и говорили:
- Лютеранский священник и поступил так?
А теперь едва слышно губы Трауба шептали молитву " ... И
прости нам грехи наши..." Он не мог продолжать. Слёзы
покатились по морщинистому лицу. На несколько минут
неописуемая боль исказила его черты. Он был послушен своей
медленной смерти, но страдал, потому что чувствовал, что
долг ещё не выполнен.
Когда он ещё мог вставать и ходить, то часто становился
на колени в бараке и читал "Отче наш" вслух. Но сразу же,
после нескольких первых слов, его обычно били по голове
сапогом или ботинок летел в его направлении. Иногда его били
по голове шахматной доской. Он не вставал, но продолжал
молиться: "И прости нам долги наши, как и мы прощаем..." В
этом месте он обычно начинал рыдать и бросался на нары.
На этих нарах не было даже матраца, потому что худой,
как и этот матрац, заключённый сорвал его с постели, говоря:
- Этому ханже не нужна мягкая постель! Достаточно с него,
что он спал со своей дочерью!
Трауб не жаловался и не спорил. Никто из властей не
вставал на его защиту.
- Скоро я умру, - сказал однажды своему соседу Трауб. - Но
одного я прошу у Бога. чтобы он научил меня прочитать "Отче
наш" до самого конца.
- Чем скорее ты окачуришься, тем лучше! Ты - сомнительный
тип! - был ответ.
Санитар подошёл к кровати больного и приблизил ухо к
его губам, которые, казалось, ему что-то шептали. Когда
Трауб опять прервал свою молитву, санитар разразился
потоком непристойностей:
- Сколько ты ещё будешь мучить меня, паразит? Когда ты
сдохнешь? Я уже до смерти устал убирать после тебя!
Трауб не мог реагировать на проклятия. У него уже не было
силы.
Давно не было писем от жены. Или их перехватили, или
родственники просто отказались от него?
Врач посещал Трауба только раз в неделю, чтобы взглянуть,
жив ли ещё этот заключённый и посетовать, что он не
может помочь ему умереть побыстрее. Это было бы облегчением
и для врача. Как все остальные лагерные врачи, он не
чувствовал никакой жалости к больным уголовникам.
Некоторые из них служили подопытными кроликами. За них
никто не нёс никакой ответственности.
Новая партия из двадцати человек поступила из тюрьмы в
лагерь. Санитар из заключённых и врач /капитан/ стояли у
двери изолятора и обсуждали эту незатейливую новость.
- Знаете, гражданин капитан, что прибыл бывший Герой
Социалистического Труда? На воле он был председателем
колхоза.
- Какой у него срок?
- Пятнадцать лет за хищение социалистической собственности
и за растление малолетних.
- Как его зовут?
- Измайлов.
Задумчиво капитан покачал головой, а потом сказал:
- Но он хотя бы не спал со своей собственной дочерью, как
этот священник?
Тут они ясно услышали произнесённые громким шёпотом
слова; "Отче наш, Сущий на небесах, да святится Имя Твоё, да
прийдет Царствие Твоё, да будет воля Твоя и на земле, как на
небе! Хлеб наш насущный дай нам днесь. И прости нам долги
наши, как и мы прощаем должникам нашим..." Это молился
Трауб. Поражённый, санитар услышал ясно и точно, как он
сказал: "...Как и мы прощаем должникам нашим!" После
этого заключённый затих, мирная улыбка осветила его лицо.
Он ещё раз глубоко вздохнул и умер. Врач подошёл и проверил
пульс. Его не было. На следующий день Трауба похоронили.
Родственников не известили о его смерти. Он был таким
отвратительным для лагерного персонала, что никто не мог и
представить, чтобы родственники захотели присутствовать на
его похоронах. Заключённый больше не существовал. Но сама
жизнь готовилась сделать явной тайну Трауба.
Руководитель молодёжной группы в общине верующих -
Панкратов прибыл в лагерь, когда умер Трауб. Власти не
поймали Панкратова во время крещения, но позже он всё же
попал в их ловушку. Случилось ли это потому, что сторож
мстил ему? Панкратов мог только догадываться об этом.
Когда другие заключённые узнавали, что он тоже был
верующим, они насмехались над ним:
- Ты что, тоже прыгал в постель к своей дочери?
- Что-о-о? - спросил, впервые услышав такой вопрос и шокированный
им, Панкратов.
- Что он спрашивает? У нас здесь был лютеранский
священник, который попал в тюрьму, потому что сделал свою
дочь беременной и она позже повесилась.
Они показали Панкратову статью из местной газеты, в
которой описывалась эта трагедия. Панкратову пришлось
терпеть грязные намёки и провокации два с половиной года.
После этого волею судьбы занесло и Трофима в этот лагерь.
Какая радость - иметь возможность расслабить все мышцы
хоть на минуту после работы и насладиться миром. Уставший
Трофим растянулся на нарах и дал свободу своим мыслям.
Панкратов чинил свой потёртый пиджак. Группа заключённых
собралась вокруг бывшего председателя колхоза Измайлова.
Через полчаса настанет время приёма пищи, а потом что?
Никто не знал точно, что будет потом. Возможно, одного из
них вызовут в оперативный отдел или, возможно, один из
офицеров культурно-воспитательной части будет мордовать
их цитатами из сочинений Ленина: "Религия есть опиум для
народа. Глупо верить в Бога. Тот, кто отречётся от Бога, будет
мгновенно освобождён".
Дежурный офицер, ответственный за культурную деятельность,
мог приехать в лагерь с неизменным предложением:
"Пошевели мозгами, Панкратов. Тебя же моментально
освободят, если ты..."
Так текла жизнь день за днём, месяц за месяцем, год за
годом. Заключённые никогда не знали наверняка, что ждало
их на следующее утро или послезавтра, или сегодня после
обеда или даже раньше.
Последняя почта принесла Панкратову сюрприз из дома. В
письме жена с отчаянием сообщила: "Они организовали
постоянную охоту за детьми, они хотят забрать их у нас!
Дорогой, молись, чтобы Господь сохранил нас от этого
варварства! Я едва ли могу продолжать. Я знаю, мой дорогой,
что жизнь тяжела и для тебя, но дети поставлены на карту..."
"Забрать моих детей?" Мысли Панкратова были далеко от
работы, дома, с семьёй. Из-за этого он уколол палец иглой и,
дуя на рану, посмотрел на заключённых.
Измайлов хвастался своими похождениями, рассказывал,
как в период расцвета, будучи председателем колхоза, вместе
с секретарём парторганизации брали деньги из колхозной
кассы и организовывали пьянки, на которые приглашали
четырнадцатилетних девочек. Он просто сожалел, что их на
этом поймали. Каждый получил по пятнадцать лет лишения
свободы. Но они написали в Комитет партийного контроля и
Москва уменьшила им сроки до пяти лет. И вообще, не
Измайлова ли выбирали депутатом Верховного Совета
несколько раз? И не должен ли он был радоваться жизни в
это время?
В лагере он уже отсидел большую часть пятилетнего срока
и готовился продолжить свою вольготную жизнь. В лагере
Измайлова не заставляли пачкать руки физическим трудом.
Администрация обращалась с ним, как с равным себе, и
назначила главным хлеборезом лагеря. За время пребывания
здесь он стал ещё толще! Он также начал флиртовать с одной
из женщин - охранницей в соседнем учреждении. Она усердно
следила за тем, чтобы все его физические нужды были
удовлетворены.
Измайлов рассказывал истории из своей жизни с рвением:
- Вы знаете, ребята, в моём колхозе были немцы-лютеране,
выселенные с Волги во время войны. Эти немцы были
сумасшедшие в работе! Практически, это они заработали мне
звание Героя Социалистического Труда. Плохо у них лишь то,
что они три раза в неделю собирались для молитвы. И пока
они собирались в своих домах, а райком партии ничего не
подозревал, мы не трогали эту группу. А лютеранский
священник имел семь дочерей одна другой краше. Две старшие
были комсомолками, остальные пять - христианки. Первая,
Фрида, работала у нас в конторе бухгалтером. Изумительная
девушка - достаточно милая, чтоб быть от неё без ума! Но как
я не соблазнял её - ничего не получалось. Конечно, я был
женат, как и мой секретарь. Он прилагал усилия, чтобы
поухаживать за Ольгой, сестрой Фриды. Случалось, нам
доставались пощёчины за наши двусмысленные комплименты.
Однажды позвонили из райкома партии. Им доложили, что
лютеране слишком активны в нашем колхозе. Нам было
приказано заняться ими и запретить их собрания! Если они
откажутся повиноваться, нужно было собрать материал,
позволяющий прокурору начать судебное преследование.
Естественно, приказ начальника - закон для подчинённого.
В присутствии моего секретаря Фрида сдавала отчёт и я
намекнул ей, что её отец отправится в тюрьму, если не
прекратит свои молитвенные собрания. Она начала плакать,
жалея своего отца. У него был силикоз после работы в шахтах.
Во время войны люди, имеющие немецкие корни, были
отправлены в Воркуту для работы в угольных шахтах, и много
немцев умерло там на добыче угля. Этот священник выжил,
но вернулся с повреждённым здоровьем.
И когда Фрида плакала, у моего секретаря возникла
великая идея:
- Мы забудем о деле твоего отца, если ты переспишь с одним
из нас.
Вам нужно было видеть её - она вскочила, подбежала к
моему секретарю и дала ему такую оплеуху, что чуть не
сбросила его со стула! После этого она выбежала, громко
плача. Мой секретарь пришёл в ярость.
Мы решили, что с этого момента сделаем существование
этих верующих невыносимым. Как только они собирались для
своих молитв, мы приезжали с милицией и вытаскивали их из
дома. Как только мы их находили, сразу же тащили во двор.
Молодые женщины кричали и плакали, старые стонали. Но
интересно то, что вскоре они опять собирались вместе и
молились. Ничто не могло отпугнуть их. Тогда мы начали
налагать штрафы. Это также не действовало. Они просто
платили штрафы и собирались опять. Тогда мы начали
собирать улики для судебного преследования отца Фриды.
Только после того, как было начато судебное преследование,
кто-то стыдливо постучал в дверь к секретарю. Это была
Фрида. Она вошла с опущенными глазами и сказала:
- Я согласна. Но только не тащите папу в суд! Не давайте
улики в прокуратуру.
Мой секретарь облизал губы в предвкушении такого
наслаждения. Но он был славный парень и не забыл обо мне.
- Очень хорошо. - сказал он, - мы всё это дело положим на
полку, если Оля ляжет в постель с председателем /то есть, со
мной. Я бы полностью удовлетворился и Олей/. Фрида ушла и
через неделю у нас состоялся интимный вечер с дочерьми
священника.После этого мы оставили священника и группу
молящихся в покое. И так было семь месяцев. Конечно, языки
в деревне болтали, но мы заткнули их.
К сожалению, наше счастье вскоре прекратилось. Фрида
сообщила секретарю, что она беременна. Он посоветовал
Фриде сделать аборт. Она поспешно вышла из конторы, не
сказав ни слова.
На следующий день секретарь комитета комсомола влетел
в мой кабинет, вопя: "Фрида повесилась! Вот письмо, которое
она оставила!"
В этот момент руки у меня затряслись и я вклеился в стул, пока
не вошёл мой секретарь парткома. Первое, что он сделал - забрал у
комсомольского секретаря предсмертное письмо Фриды.
Вся деревня собралась к тому месту, где повесилась Фрида.
Отец снял её и вынул письмо. Наш секретарь комсомола
появился на месте происшествия как раз во время и забрал
это письмо у священника. Секретарь бегло посмотрел его и
потом, сильно перепуганный, прибежал сюда. Понимаешь,
Фрида написала в своём письме всё об интимных встречах,
которые мы имели с ней и её сестрой Ольгой. Нам быстро
нужно было найти выход из положения!
Решение, которое спасло нас, подсказал секретарь комитета
комсомола. Его почерк был очень похож на Фридын. И сразу
же секретарь парткома и я продиктовали новую версию её
последнего письма. Согласно этому письму, собственный отец
сделал её беременной. Она не могла перенести позор и
покончила с жизнью. Определённо, это самая вероятная
мотивация самоубийства.
В одной из соседних деревень власти сфабриковали недавно
дело о том, что пятидесятники принесли в жертву своему
Богу девушку, распяв её. Этого было больше, чем достаточно,
чтобы бросить руководителей общины в тюрьму. Они даже
сделали фильм об этом, чтобы показать населению, как
поступают верующие со своими детьми.
Подобная стратегия сработала и в случае с лютеранским
священником. Мы представили на рассмотрение в следственные
органы наше письмо, а настоящее письмо Фриды сожгли.
После похорон прокурор устроил такое гонение на лютеран,
что известие об их варварстве аукнулось по всей стране!
Конечно, это был большой скандал: священник сделал
беременной свою собственную дочь, что заставило её покончить
жизнь самоубийством!
Священник схлопотал пятнадцать лет, а мы в это время
получили благодарность райкома партии за исключительно
эффективную антирелигиозную деятельность. Когда я
прибыл сюда пару лет назад, старый Трауб как раз умер. Это
печально, я бы мог попросить у него прощения, - бывший
председатель насмешливо ухмыльнулся, когда закончил свой
рассказ.
В бараке продолжали играть в шахматы, стучало домино.
Подобные истории не могли шокировать уголовников. Только
два заключённых сидели неподвижно, как-будто какой-то
механизм работал у них в голове: "Трауб? Говорил ли
Измайлов о Траубе, которого они знали?"
- А потом? - спросил один из них.
- Оля с позором покинула деревню. Её предупредили, что
если она откроет свой ротик, то её последний час пробьёт
очень быстро. Она в городе пошла работать маляром и
однажды сломала себе шею, упав с лесов. А что касается
верующих, у них нет больше собраний в нашем районе. Жена
пастора быстро поседела. И позже, говорили люди, она
порвала со своим мужем. И вообще, это был великий позор.
Вдруг Панкратов стал перед бывшим председателем
колхоза, смотря прямо на него.
- Чего ты глазеешь?
Панкратов резко повернулся и пошёл к Трофиму, говоря:
- Ты также слышал это, брат?
Он говорил довольно громко, чтобы весь барак мог его
слышать.
- Давай будем молиться об этих душах, этих убийцах,
просить Бога, чтобы Он привёл их к покаянию. Эта история
разрывает сердце! Думать о тех христианских семьях, и тех
работниках в Божьем царстве, и как они вынуждены были
перенести так много страданий и оскорблений!
Трофим ничего не сказал. Со слезами на глазах он встал и
присоединился к Панкратову, который уже стоял на коленях.
Вместе они помолились вслух. Те заключённые, у которых
были сроки побольше, легко вспомнили Трауба, которого они
презирали, над которым насмехались и глумились. Многие из
них были задеты за живое таким поворотом событий. Ежедневное
"Отче наш" Трауба и вообще его поведение произвели
впечатление на многих заключённых и в глубине души они сейчас
убедились, что он был осуждён невинно. Но почему Трауб
никогда ни одной живой душе не сказал о том, кто ложно
обвинил его и облил грязью, не дав оправдаться? Конечно, никто
бы и не поверил ему, здравый смысл подсказывал это. Он не
сделал этого потому, что были верующие, которые говорили:
- Трауб - не наш. У нас нет ничего общего с лютеранами.
Что бы эти заключённые сказали о вере, узнав, что священник
спал со своей собственной дочерью?
Вдруг три заключённых схватили Измайлова и начали
колотить его. Он. плача, вырвался и, выбежав из барака,
побежал к охранникам.
В этот же вечер Панкратова вызвали к начальнику лагеря,
тому самому, который раньше дал ему пятнадцать суток
карцера за "скандал". Ему дали ещё пятнадцать суток карцера!
Трофима не тронули, потому что администрация узнала, что
прокурор республики опротестовал приговор Трофиму и
некоторым другим баптистам.
Вскоре после этого инцидента майор КГБ имел разговор с
Трофимом. Ему было приказано прекратить рабо ту и явиться
в кабинет начальника лагеря. Грузный мужчина с пронизывающим
взглядом принимал там заключённого. Как уже
было принято, майор КГБ начал с расспросов о семье Трофима.
Потом он продолжал спрашивать о здоровье, о Панкратове и,
наконец, перешёл к настоящей причине из разговора.
- Если мы разрешим тебе уйти, ты опять начнёшь?
- Начну что?
- Ну, проводить молитвенные собрания, проповеди и всякое
Другое.
- Да,конечно!
- Ты знаешь, у тебя на иждивении семеро детей. И если ты
не бросишь свою религиозную деятельность, тебя будет
ждать тюрьма за тюрьмой. Мы хотим избавиться от религии
и будем применять все требуемые меры. В коммунизме уже не
будет буржуазных пережитков. К этому времени ты уже
должен осознать, что любая атака против религии здесь
разрешена. Цель оправдывает средства! У нас нет претензий к
вашей работе руководителя общины, когда вы освободитесь, -
пока вы работаете с нами! Мы оставим вашу общину в покое,
пока вы будете представлять нам регулярные отчёты...
Это была старая песня. Трофим уже устал её слушать. В
конце концов он уклончиво сказал майору, который сидел,
ожидая его ответа:
- Послушайте, майор, у нас же в СССР свобода религии?
- Ну, давай! Свобода не применять религию, а только проводить
богослужения. Это значит, что старики могут себе ходить
в церковь и молиться. Но не молодёжь - не подростки и
дети! Вы, нерегистрированные баптисты, начали бессмысленную
борьбу с нами о соглашении между Всесоюзным советом
и правительством. И вы думаете, что чего-то достигнете!
Почему вы не прекратите этого? Я заверяю тебя, вы ничего не
добьётесь. Мы предоставим Всесоюзному совету кое-какую
свободу действий на время, но потом наши люди придут на
руководящие позиции. Всё население будет поддерживать
нашу битву против религии. Но мы ещё нуждаемся в способных
людях, чтобы они помогли нам контролировать сепаратистские
Евангелистские баптистские общины. Ты, будучи
раньше руководителем такой общины, с честью и квалифицированно
выполнил бы эти задания! Твоё дело выбирать:
свобода, жизнь без забот или постоянный страх за своё
будущее и будущее твоих детей. И нет сомнений, что смерть,
подобная смерти Николая Хмары, тоже не исключается.
Трофим задумчиво посмотрел на офицера и ничего не
сказал. Его здоровье было абсолютно разрушено в лагере.
Панкратов ещё был в изоляторе. Трофим не знал, были ли его
друзья верующие сейчас в заключении. Он знал, однако, что
глаза Петра были сильно повреждены, а у Кости была
активная стадия туберкулёза и он всё время кашлял. Сам же
он продолжал страдать от радикулита. Трофим чувствовал,
что лично ответственен за каждого из братьев, не зависимо от
того, были они в тюрьме или на свободе. Если бы он согласился
с коварством майора, то их всех подверг бы опасности.
Должен ли он был помогать атеистам разрушать его друзей
морально и физически только для того, чтобы ему самому
было легче? Нужно ли сохранять своё здоровье и счастье
кровью своих собственных братьев? "Нет, этого я не могу
сделать!" - сказал он себеТрофим
был спокоен, когда поднял голову и посмотрел
прямо на майора, который терпеливо ждал. Эти люди знали,
как надо ждать, - будет это день, месяц, год и десять лет, пока
один христианин под давлением искушения не увидит другого
выхода из ужасного положения. Потом КГБ могло выполнить
свою часть соглашения и протянуть руку помощи. Зная
историю бывшего председателя колхоза, Трофим опять
вспомнил, как легко было поставить человека в беспомощное
положение.
- Нет, майор, я не хочу принимать в этом участие. Я хочу
умереть как Хмара. И чем раньше, тем лучше. После всего,
что я увидел и услышал, я лучше буду с Богом как можно
раньше. Я могу надеяться, что моих детей не постигнет такая
судьба, как детей того лютеранского священника. Нет, майор.
Нет!



ВЕРНЫЙ ПОВЕЛИТЕЛЬ

Столяров недолго пробыл в своём следующем лагере.
Вскоре его возвратили в тот же лагерь, где Костя и Пётр
находились уже некоторое время. В административном
корпусе начальство начало вздыхать, обнаружив такое
большое количество нарушений тюремных порядков в личной
карточке поступившего.
Офицер культурно-воспитательной части распорядился
оставить Столярова в покое до самого освобождения. Он
понимал, что было бы бесполезно мучить этого человека
больше, чем ему уже досталось.И к тому же, необходимо было,
чтобы зарубцевались все его раны.В противном случае, освободившись,
он мог бы показывать эти "уроки", которые набили
ему "учителя" в лагере. Лагерное начальство должно было позволить
верующему заключённому поступать по-своему, это было
ясно. Или им пришлось бы организовать какой-то несчастный
случай. Они выбрали первое. Как выяснилось позже, это
решение было принято из-за смерти Хмары и её последствий.
Три брата прочли вместе письмо от жены Кости, в котором
она описывала подробно обстоятельства смерти Хмары. Они
поблагодарили Бога за то, что Он дал Николаю силы остаться
верным до смерти. Кроме того, они попросили Бога привести
убийц к покаянию, и чтобы Он принёс утешение семье Хмары
и содержал его жену и детей. Потом они пустили письмо для
чтения среди всех заключённых. Один из них был так тронут
этим письмом, что однажды вечером после ужина, обратился
к Столярову и Петру:
- Прошу прощения, я не сочувствую верующим. Я марксист.
В прошлом работал инструктором райкома партии. Я прочёл
письмо о Хмаре и хочу заверить вас, что начальство его
лагеря не было наказано за убийство, но они также не были
достаточно находчивы, чтобы нанять кого-то постороннего
для убийства этого верующего. Ведь всегда есть несколько
уголовников на своей службе, которые за соответствующее
вознаграждение провернут такое щекотливое дело. Я уверен
в этом, потому что мы сами обращались к ним за помощью в
Литве, когда возникала в этом необходимость.
Однажды я участвовал в таком деле. ЦК Компартии Литвы
послал обратиться ко мне за помощью, когда шло покорение
этой новой территории. Всё. что там действительно произошло,
было одним длинным кошмаром. Солдаты и офицеры
Красной Армии вели себя, как дикие варвары. Они воровали,
грабили, спали с девушками, которые совсем не хотели этого.
Всё это время спешно образованное так называемое народное
правительство трубило, что новая республика вошла в состав
СССР по воле народа. А, фактически, это было преступное
завоевание. Экономика Литвы явно не была готова к такому
слиянию. Условия жизни становились ужасающими. Многие
попали в тюрьму. Я сам сейчас в тюрьме, в сущности, второй
раз. Но сейчас я хочу рассказать о другом.
Прежде всего, я не могу вам сочувствовать. Я не нахожу
вашу идеалистическую философию удовлетворительной.
Когда я смотрю на вас, верующих, мне, честно, жаль вас.
Откажитесь от своей веры, она не имеет под собой никакой
реальной базы! С неуклонным прогрессом в развитии коммунизма
дела повернутся к вам плохой стороной. Это будет
сделано или идеологическими, или физическими мерами. Они
хотят очистить дом! Что значит для государства уничтожить
в лагерях два-три миллиона человек? Абсолютно ничего! При
Сталине уже ликвидировали врагов народа значительно
больше, чем их осталось. А тем, кто негодует, очень быстро
закрывают рты! Вы читали "Один день из жизни Ивана
Денисовича" Солженицына?
Пётр кивнул.
- Этот тоже в списке на расстрел, - продолжал мужчина. -
Вы можете верить мне. Государство могло бы начать такие
репрессии. Но наши руководители не могут всё же не
заботиться о международном- общественном мнении.
Единственное, что их беспокоит, - это когда их теневые
операции предстают перед лицом всего мира. Механизм
пропаганды не спит.
Я имел дела с верующими, когда работал в районном
комитете партии. Несколько католических священников и
протестантских руководителей делали то, что мы им
говорили. Они не были такими глупыми, как вы, - идти в тюрьму
из-за Бога. Но в нашем районе была одна евангельская
община - то ли методистов, то ли баптистов. Мы не могли
уговорить пастора повиноваться инструкциям партии. Он
говорил, что они противоречили благочестивому поведению.
И что? Мы просто дали внутренним службам в Вильнюсе
указания начать карательные действия против всех членов
общины. Что-то об антисоветском поведении или что-то в
этом роде.
Через некоторое время полковник из министерства
пожаловался нам, что просто невозможно проникнуть в эту
общину и разместить там агента. Министерство провело два
года в тщетных усилиях.
Наконец один из нас переехал в этот район как "верующий".
Он распустил слух, что члены общины сотрудничают с КГБ.
Он сделал это мастерски, одним махом! Во мгновение ока
община разделилась. Наш агент подливал масла в огонь, у
них появилась шпиономания. Так как он в прошлом был
искренним христианином, и позже, запутавшись, даже
пострадал за веру, пастор так и не понял, что это подсадная
утка. В конце концов, все активные члены, кто не ушёл,
оказались в тюрьме вместе со своим пастором.
Итак, положите свою религию на полку! И вы будете жить
на свободе! Вместо того, чтобы прозябать здесь, теряя свою
юность, свои лучшие года! Вы живёте один раз. Поэтому вы
должны получить от жизни всё, что можно! Те, кто имеет
религиозные предубеждения против политики партии и кто
пропагандирует их, скоро будет ликвидирован. Дело Хмары
было только пробным шаром. Их будет больше!
В сущности, бывший функционер партии имел добрые
намерения. Но почему же он прозябал здесь в свои лучшие
годы? В конце концов, он ушёл сыграть в домино, а Столяров
принялся рассказывать своему молодому брату Петру о Лене
Сил и её муже. То, что он только что услышал о евангельской
общине в Литве, очень напоминает ему о доме!
По соседству с этим лагерем жила женщина. И стар, и млад
называли её "тётя Катя". Она узнала, что среди заключённых
были верующие, которые работали на урановых рудниках. Узнав
это, она устроилась туда на работу ночным сторожем. Тётя
Катя быстро познакомилась со Столяровым, Костей и Петром.
После этого она, уходя с работы, регулярно оставляла для них
сахар, масло, хлеб. Эти пакеты были огромной поддержкой для
заключённых, особенно для Столярова. По религиозным
причинам он, как и Лапин, ел не всё из того, что давали в лагере.
Три христианина никогда не спрашивали у Кати о её вере и
она не проявляла никакого интереса к тому, какие церкви они
представляют. Верующие не знали, что тётя Катя умерла
вскоре после того, как они покинули лагерь.
И опять несколько заключённых были переведены в другой
лагерь. На этот раз Пётр был единственным верующим среди
них. Но его разлука с Костей была недолгой. Ходили слухи,
что по ходатайству главного прокурора Советского Союза
собираются освободить из лагерей христиан. Смерть Николая
Хмары положила начало снежному кому. Власти оказались
замешанными в скандал и теперь пытались загладить мутную
водичку ликвидацией некоторого числа уголовных дел. Эти
попытки привели к освобождению многих заключённых из
незарегистрированных евангельских христиан.
Новое место заключения оказалось древним лагерем.
Бараки, возведённые много лет назад, были грязными и
мокрыми. Матрацы и подушки были набиты соломой и кишели
вшами. Заключённые могли помыться только раз в два месяца.
Пётр пытался исправить ситуацию, добыв в изоляторе
средство от насекомых и положив его в большом количестве
под простынь и в наволочку. Особой работы не было, но
заключённым не позволяли бездельничать. Вместе с пятёркой
заключённых Пётр однажды выкопал яму огромных размеров
и глубины. Когда они закончили, приехал бульдозер и засыпал
яму землёй. Крик и ругань заключённых не помогли.
Вооружённые ломом, они погнались было за мастером, но он
убежал под защиту конвоя. К несчастью "строителям",
которых одурачили таким способом, это восстание принесло
только пятнадцать суток карцера. Пётр не сказал ни слова, но
это, естественно, не выручило его. Им, правда, пообещали
выдать дополнительный паёк за эту яму, но вместо этого они
получили горький "десерт". Молодой христианин получил
некоторое моральное удовлетворение. Заключённые, особенно
те, что постарше, были дружелюбны к нему. Сказалось, что
Столяров уже раньше побывал в этом лагере и оставил добрый
след. Его любовь, его несгибаемая сила по отношению к тому,
в чём видел Божью волю, произвели неизгладимое впечатление
на многих его знакомых. И сейчас Пётр унаследовал эту
добрую славу.
Начальником отряда у Петра был армянин с великолепным
мастерством владения русскими бранными словами. Армянин
не был злобным, но не имел и сочувствия к своим собратьям.
Однажды на Новый год он дежурил в лагере, когда у одного
заключённого начался приступ острого апендицита. Его
товарищи настаивали на вызове доктора.
- Он может подождать и до 2 января, - сказал бригадир.
Но заключённый умер. Ему осталось лишь несколько
недель до конца срока. /Он получил шесть лет за транспортное
происшествие/. Возмущённые заключённые отказались выдать
труп до того, как будет проведено расследование и армянин
наказан за бесчеловечность. Прибыла комиссия, обещая
справедливость. Тогда заключённые выдали мёртвое тело.
Мужчина был сразу же похоронен, а его родственникам
сказали, что он умер от пневмонии.
В начале июня начальник оперативного отдела вызвал
к себе лагерного врача.
- Зинаида Семёновна, отведите Петра в поликлинику
и пусть его посмотрит опытный специалист. Нас проинформировали,
что дела баптистов будут пересматриваться. Верховный
Суд может издать указ об освобождении в любой момент.
И тогда этот парень поднимет шум, что из-за нашей небрежности
он ослеп. Может разразиться скандал, подобный
убийству Хмары в Кулунде.
- Я уже давно хотела это сделать, капитан, - ответила врач,но
каждый раз вы останавливали меня. А теперь может быть
слишком поздно.
- Хорошо, моя дорогая, давайте не будем устраивать
длинные обсуждения, кто, когда и чего хотел. Вместо этого
давайте действовать. Всё, что ещё можно сделать, должно
быть сделано. Мы должны пресечь болтовню заключённых
о том, будто мы специально пытаемся подорвать здоровье
Петра.
В тот же вечер главный врач лагеря вызвал Петра-к себе.
Она велела ему завтра не идти на работу, а ехать с ней к
специалисту в поликлинику.
На следующий день они сидели в фойе поликлиники.
Десятки любопытных глаз изучали Петра, которого охраняли
два вооружённых солдата.
Доктор очень тщательно проверил глаз Петра.
- Слишком поздно! - было заключение. - Слишком поздно!
Почему вы не привезли его раньше? Я могу дать предписание, но
сомневаюсь, что этот двадцатидвухлетний парень когда-нибудь
восстановит своё зрение. Почему вы не привезли его раньше?
- Не было возможности у охранников сопровождать его
в город.
- Но вы могли меня пригласить в лагерь! Что за безобразие !ругался
доктор.
Петра увезли обратно в лагерь. В этот же вечер его
освободили от всех работ, пока он опять не поправится.
Однажды, уже в конце июня, начальник производства по
секрету сообщил Петру, что он видел предписание: Пётр
и Костя должны быть помилованы. И на следующий день они
оба и впрямь были освобождены! Костя сиял от радости.
а Пётр выглядел обеспокоенным.
- Ты что, не рад, что мы свободны? - не верил своим глазам
Костя.
- Конечно, рад. Но я думаю, что так или иначе мы вернёмся
сюда опять, чтобы умереть в одном из этих лагерей. На эту
свободу не стоит полагаться, ведь всё, что делают атеисты,
ненадёжно. Система выбрала нас своими жертвами- Поэтому
ты бы лучше не готовил себя к свободной и лёгкой жизни,
а только к продолжению борьбы.
- Да, это правда, - согласился Костя, - теперь, как и раньше,
это вопрос жизни и смерти.
Никанор и Семён особенно сблизились после смерти
Лапина. Что могло сдружить православного и пятидесятникачленов
таких далёких церквей? Один из товарищей по
заключению, бывший лектор марксизма-ленинизма, пытался
выяснить этот вопрос научными методами. Этот шестидесятилетний
человек, по фамилии Князев, был посажен за решётку
с молчаливого согласия его жены, которая была в два раза
моложе его и с нетерпением хотела от него избавиться. Лагерная
администрация предложила ему выступать раз в месяц
с антирелигиозной лекцией. Поэтому бывший лектор университета
наблюдал за Никанором и Семёном с большим
интересом, считая их подопытными субъектами.
Однако Князев не был в числе секретных информаторов
оперативного отдела. Однажды он о ткрылся в личной беседе,
сказав, что не верит в марксизм безоговорочно. Его отец,
православный священник, умер в тюрьме, и Князев глубоко
чтил его память. У него на шее висел медальон с фотографией
отца. Он добился особого разрешения носить его в лагере.
Охранники много раз отбирали медальон при обысках. Но
каждый раз марксист писал прокурору, после чего ему
удавалось получить медальон обратно. Он с гордостью
говорил верующим, что его отец обладал неизвестной науке
силой и исцелял больных во Имя Бога. Как атеист он, конечно,
не верит в сверхестественную силу. Но верил, что природа дала
каждому человеку громадный, тайный источник силы,
которым он мог делать чудеса. Вновь прибывший в лагерь
начальник культурно-воспитательной части, ограниченный в
своих знаниях и этим очень похожий на своего предшественника,
часами говорил с Князевым, пытаясь расширить свой
узкий кругозор.
Однажды этот офицер предложил Семёну и Никанору
придти на лагерную радиостудию. Сам он включил коротковолновой
приёмник: был слышен голос проповедника. Офицер
пригласил заключённых сесть. Это была духовная радиопередача.
Никанор прошептал Семёну на ухо: "Это Пейсти.
Говорят, он наш, пятидесятник".
- Но, возможно, он просто один из нас, христиан, -
засмеявшись, прошептал опять Семён. - Тот, кто не против
нас, с нами. Мы все будем сидеть у ног Христа. Если только
окажемся достойными этой чести!
Офицер ухмыльнулся, услышав призыв радиопроповедника
обратиться к Богу. Семён задумчиво смотрел перед собой, пока
Никанор сиял от радости. Но как быстро прошли драгоценные
минуты, проведённые с далёким вещателем Доброй Вести!
Радио уже было выключено и они сидели, буквально
ошеломлённые этим ободрением, этим живым разговором,
этим призывом к решению.
- Хорошо, джентльмены, - прервал их мысли офицер. -Этот
проповедник говорил вам о предмете молитвы. Но к вам это
сейчас не относится. Молитесь ли вы вашему Богу или нет,
Он не может освободить вас. Если вы будете молиться нам,
или, точнее - мне. тогда я могу внести свою лепту в ваше
освобождение. Я могу вам это гарантировать!
Семён нахмурился. Болезненное выражение прошло по его
лицу и он сказал:
- Вы знаете, гражданин начальник, мне жаль вас. Бог не
спасёт вас, пока вы не попросите у него прощения. Он не
позволит вам издеваться над ним.
- Я бы не дал и ломаного гроша за вашу веру! Я не верю в
вашего Бога!
- Бог никого не принуждает верить в Него, - вставил
Никанор, - но Семён несомненно прав, что Бог не позволит
надругаться над Собой.
- Прекратите проповедь! Шагайте назад в свои бараки! И
запомните, в конечном счёте, молитесь больше партии, чем
тому, кто не существует!
Никанор и Семён молча вернулись в свой барак. Они забыли
об офицере, но возблагодарили Бога за слова, которые Он
позволил им услышать по радио. Князев всё время украдкой
смотрел на них. Два верующих весь вечер проговорили о том,
что они услышали.
На следующий день в обед Князев подошёл к Семёну
и шёпотом спросил его:
- Ты слышал, что умер наш политик из КВЧ?
Семён встал, сильно удивлённый.
- Да, что-то странное произошло с ним, - продолжал Князев.-Вчера
после разговора с вами он ушёл из зоны на железнодорожную
станцию. Пригородный поезд как раз уходил и он
едва успел запрыгнуть на маленькую ступеньку пассажирского
вагона. Он надеялся, что кто-то заметит его и откроет
дверь. Но никто в поезде его не увидел. Он не мог там долго
продержаться и упал на большой скорости.
Глубоко потрясённый, Семён рассказал лектору о разговоре
с офицером в тот день.
Князев выслушал их, скрывая свой страх, и признался:
- Это я подал ему идею дать вам послушать одну из
радиопередач Пейсти. Я хотел заставить вас тосковать о
свободе, о своих любимых. Это мой психологический трюк! И
вот что из этого вышло. Это меч о двух концах, я определённо
здесь просчитался.
Пожилой Князев после этого момента стал всё больше и больше
задумчивым. В один вечер он дёрнул Никанора за рукав и
заявил:
- У меня произошло полное крушение. Капут моей
философии! Действительно, есть Бог! Вы можете считать
себя среди счастливых, которые могут славить Его!
С этими словами, он резко повернулся и пошёл в читальную
комнату.
На следующий вечер христиане узнали, что у лектора
марксизма-ленинизма закончился его двухлетний срок и он
освобождён вместе со своей едва зародившейся верой в
Господа.
Как и трём баптистам, Никанору не пришлось о тбывать весь
пятилетний срок. По представлению начальника лагеря, он
был освобождён после двух лет и восьми месяцев заключения.
Никто не знал, сколько лет Бог отпустит Никанору сидеть в
тюрьмах и лагерях в будущем.
В канун Нового года, перед освобождением Никанора, его
детям разрешили не спать до полуночи. Мать молилась вместе
с ними. "В конце года, - объяснила она детям, - можно
изложить все свои желания перед небесным Отцом". Маленькая
Люба молилась, чтобы её папу отпустили домой.
На Новый год Люба встала раньше, чем её старшие братья
и сёстры. Она побежала на кухню, где мама готовила завтрак.
- Мама, мама, дорогой Господь сказал мне, что папа
обязательно придёт домой в этом году!
Мама пожала плечами и печально улыбнулась. Остальные
дети проснулись от Любиных криков. Люба залезла к ним в
постель и рассказала о своём сне.
Пришла весна. Потом лето. Один из братьев всё подшучивал
над малышкой:
- Уже прошло шесть месяцев, а папы всё нет!
- Если дорогой Господь сказал, что папа вернётся домой в
этом году, так он и вернётся! Увидишь! - ответила Люба.
Август. Ясный день. Дети играли во дворе. Люба была
занята в песочнице. Вдруг они увидели человека, идущего к
их небольшому дому. Маленькое сердце Любы сильно
забилось.
- Папа! Папа пришёл!
Дети побежали, обгоняя друг друга, к отцу. На полпути
Люба споткнулась и упала на колени. Тут она вспомнила, что,
прежде всего, надо поблагодарить Бога за своего папу. И, не
обращая внимания на соседей, она начала молиться прямо
посреди улицы.
Никанор поднял малышку и осыпал её поцелуями. Дети
окружили отца и все сплелись в счастливый клубок. Сначала
жене Никанора не удалось произнести ни слова. Семья не
могла наглядеться на своего "вернувшегося". Они горячо все
вместе поблагодарили Бога.
- Папочка, - пролепетала Любочка, которая уже прочно
заняла место на коленях Никанора, - наш дорогой Господь
сказал мне, что ты вернёшься в этом году. Все остальные не
верили этому. Но я твёрдо верила и вот теперь Он привёл
тебя домой,
- У нас такая маленькая вера, - вздохнула мама. - Но дитя
верило! И Бог не разочаровал Любу. Ему благодарность!
Никанор немедленно приступил к своим обязанностям
руководителя общины.
К сожалению, Семёна не отпустили из тюрьмы до окончания
срока. Он должен был провести все десять лет в
заключении.
Пётр считал своим долгом заботиться о Семёне, брате,
ко торый так энергично помогал ему в лагере. Однако многие
друзья-христиане пытались остановить Петра. Они считали,
что Пётр не должен заботиться о верующем, принадлежащем
к другой церкви. И не только это - Семён поклонялся иконам!
Но не отвечал ли Бог на молитвы Семёна? И Семён никогда
не оспаривал того, что православные, как и множество
протестантов, не были возрождёнными людьми. Он всегда
удивлялся, когда Бог отвечал на его молитвы, так как он
чувствовал себя недостойным и более грешным, чем другие.
Но что же Бог сказал о таковых? "Я живу на высоте небес
и во святилище, и также с сокрушёнными и смиренными
духом, чтоб оживлять дух смиренных и оживлять сердца
сокрушённых". Бог с теми, кто кроток и кто заблуждается в
своей собственной жизни, но кто воздаёт всю славу одному
Богу.
Но из-за того, что Семён заботился лишь о том, чтобы
следовать за Христом, не обращал внимания на барьеры между
различными конфессиями, он должен был смириться с тем,
что власти будут держать его в поле зрения и ничего не
сделают для облегчения его участи.



ИНЫЕ ПУТИ

Что же случилось с лесником, у которого был на праздновании
дня рождения Прошин и посвятил в духовный сан двух
священников? Он провёл пять лет в разных лагерях. После
этого соединился со своей семьёй, но долго не прожил. Он
похоронен где-то в районе Томска.
Появлялся ли опять Прошин? У Петра было непрямое
знакомство с ним через православного священника, который
был этапирован по ошибке в его лагерь. Быстро выяснив, что
оба они христиане, Пётр и священник начали беседу, которая
продлилась несколько часов. Учение Прошина явно просматривалось
в образе мышления священника.
Священник рассказал, как власти поступили с патриархом
Тихоном и другими иерархами православной церкви.
- Тихона привели, чтобы он свидетельствовал в суде против
священника по фамилии Заозерский, который заклеймил
конфискацию церковных ценностей советскими властями как
богохульство. В конце процесса этого священника расстреляли.
Патриарха Тихона спросил один из судей, считает ли он
себя связанным законами государства. И вы знаете, что он
ответил? "Да, я признаю их, если они не противоречат
правилам благочестия". Это вызвало его гибель. Митрополит
Вениамин также стоял за отделение церкви от политики. Его
расстреляли. Одинцов, тогда руководитель Союза баптистов
СССР, который настаивал на бескомпромиссном служении
царству Божьему, также был арестован властями. На этого
человека натравили собак и они разорвали его на куски. Мой
отец хорошо его знал. Они сидели в одной камере и многие
часы проводили вместе в беседе. Одинцов был замечательным
христианином. Когда мой отец узнал о его смерти, то не
притрагивался к пище десять дней в знак траура. Он обычно
говорил: "Если бы все баптисты были как Одинцов, я бы с
радостью отказался от православия и стал баптистом". Мой
отец тоже был замучен властями.
Я был студентом семинарии. Но когда узнал, что церковь
не была свободна от политики и что среди духовенства - как
православного, так и баптистского - не доминировал больше
дух жертвенного служения Богу, я решил, что моё место
отнюдь не в семинарии. Вместо этого я попросился в общину
и увидел, что единственное, что могло спасти христианский
мир, - это евангелизация. Этому я научился у моего отца. а он,
в свою очередь, научился у Одинцова: в нашей системе только
возрождённые христиане могут остаться верными. Так я
решил поставить проповедь евангелия перед всем остальным,
но без удаления от догм и обрядов православной церкви. Я
решил очень осторожно сообщить членам моей церкви, что
они должны пережить внутреннее обращение. И вскоре я обнаружил,
что я ещё сам не имел такого обращения. Я узнал это,
проводя праздничное богослужение. В этот момент у меня было
видение. Я видел моего Искупителя передо мною, и в это
мгновение я узнал, что был так недостоин и пуст. Я мог только
повторять слова: "Господи, будь милостив ко мне, грешному!"
опять и опять. Это ознаменовало начало новой жизни для меня.
Поток прихожан в мою церковь быстро увеличился. Я начал
энергично работать с верующими. Я вёл каждого человека
в исповедальне к убеждению, что абсолютное подчинение Христу,
сделанное в полном покаянии, могло спасти его или её.
Однажды, работая в саду, я увидел мальчика, лезущего
через мой забор. Он начал воровать яблоки. Однако он был
невнимателен и поломал несколько веток моего дерева. Я
подкрался к нему сзади и схватил его за руку. Он завертелся,
пытаясь вырваться и убежать. Но я крепко держал его и тянул
к беседке возле дома. Там лежала горка прекрасных яблок. Я
сказал ему, что он может взять их, сколько захочет. Он
посмотрел на меня подозрительно, потому что уже был готов
расплакаться. Я сам набил ему карманы и рубашку яблоками.
Потом я разрешил ему приходить опять и даже приводить с
собой друзей. Он вернулся с четырьмя друзьями. Я дал им
наесться яблок и взять домой сколько угодно. Иногда я
угощал их чаем и мёдом.
Детям нравился не только мой сад, они приходили ко мне
в церковь. Через некоторое время я начал знакомить детей с
музыкой. Я большой любитель музыки. За шесть месяцев они
стали моими постоянными посетителями. Я учил их гимнам.
Некоторые из более талантливых начали играть на музыкальных
инструментах. Дети любили меня так сильно, что хранили
тайну и не говорили никому о своих отношениях со священником.
Но некоторые из родителей узнали всё-таки об этом и
явились на одну из наших встреч. Им тоже очень понравилось.
К этому времени учительница начала тенью ходить за
детьми. Однажды она вошла в мой дом, как раз, когда мы
начали обсуждать третью главу Евангелия от Иоанна. В
заключение маленькая музыкальная группа сыграла псалом,
переложенный на музыку. Потом все вместе спели. Вскоре
после этого учительница обратилась к Богу. Это было великой
радостью для всех нас. Но для меня эта история закончилась
тюрьмой.
- Да. мой дорогой. Бог прославляет через те души, которые
рождены свыше во Христе, будь они баптистами или православными,
или кем-то ещё. Если главной заботой всех пасторов
в каждой церкви и деноминации будет привести своих членов
к живому Христу, тогда атеизм в Советской России распадётся,
как карточный домик. Как жаль, что руководство
православной и баптистской церквей зависит от политики
атеизма! Если бы они сосредоточились на одном - евангелизировать
и привести своих людей к живому Богу, - тогда Россия
быстро бы обновилась.
Наконец Пётр смог спросить:
- Вы знаете Прошина?
Священник кивнул и выразительно посмотрел на молодого
человека. Но они не смогли обсуждать дела дальше, так как
священника увезли в другой лагерь. На этом Пётр потерял
его след. После освобождения, Пётр поинтересовался, кто мог
бы знать этого замечательного священника. Очень долго
поиски были безуспешны. Позже случилось так, что он
оказался в том городе, где служил священник. И там все
истории, рассказанные ему в лагере Петра, подтвердились.
Священник был осуждён на десять лет за "антисоветскую
пропаганду". Каждый, кто служил Богу безкомпромисно и
призывал других делать то же самое, обвинялся в антикоммунизме
и антисоветской пропаганде. А те, кто вступил в
соглашения с атеистами, поощрялись правительством и
получали почести и награды.
Маленькая Даша, племянница Прошина, расцвела в своей
женственности и вскоре стала матерью двух детей. Её муж
был руководителем евангельско-баптистской общины, к
которой Даша также принадлежала. Если бы однажды не
появился в её жизни Прошин, то она в своей сумочке носила
бы партбилет и, возможно, даже участвовала бы в преследовании
верующих. Даша никогда не предала своего исчезнувшего
духовного отца. Она стала любящей и заботливой
матерью, её муж был преисполнен радости за свою подругу
жизни. Дважды он был в тюрьме за проповедь Евангелия.

Во время празднования дня рождения в доме лесника один
из участников исчез, когда Прошин и лесник поскакали на
лошадях в тайгу. Неожиданно Пётр определил вторую часть
этой загадки. Он узнал, что этот "верующий" на самом деле
втёрся в доверие общины по заданию КГБ. И именно он предал
лесника. Через пять лет он сошёл с ума. И постоянно повторял
слова: "Я предатель! Я предатель!" В конце концов он утонул
и это дало повод обвинить верующих в его смерти.
Газеты только и ждали такого материала. Советская пресса
могла печатать ложь о верующих, не боясь наказания. Никогда
не появлялись опровержения откровенной лжи. Да и вообще,
линия партии состояла в стремлении покончить с религией.
Служащий исполнительного комитета районного Совета
заявил: "Все средства хороши, когда дело касается вас, верующих.
И мы задействуем все средства, пока ничего не останется
от вашей веры и от вашего Бога". Однако верующие знали,
что всех атеистов, в конце концов, постигнет печальная судьба.
Бог останется тем же - вчера, сегодня завтра и в вечности.

А о пути, выпавшем сторожу баптистского молитвенного
дома, Пётр узнал из письма, которое он получил в лагере.
Когда Панкратова выпустили из тюрьмы /тоже раньше, чем
ожидалось/, сторожа исключили из зарегистрированной
евангельско-баптистской общины. После исключения из этой
общины сторож некоторое время продолжал свою деятельность
в роли секретного информатора. На этот раз, однако, он
работал как постоянный и, вероятно, верный член
православной церкви. В конце концов его начальник в КГБ не
мог найти ему никакого применения. Старый человек сильно
напился, чтобы смягчить своё несчастье, которое он видел в
отстранении от сотрудничества с КГБ. На своём нетвёрдом
пути домой однажды вечером, идя по скользкому льду и
снегу, он упал и ударился головой об землю. Он сразу умер от
кровоизлияния в мозг.
Так как Панкратов стал руководителем нерегистрированной
баптистской церкви, он вскоре опять оказался под
арестом. Его приговорили к пяти годам лишения свободы. На
этот раз он отсидел весь срок, и после своего освобождения
служил, как верный труженик в Божьем царстве, уважаемый
и ценимый всеми христианами.

Пётр потерял связь со Столяровым. Но её не терял КГБ.
Досье на Столярова продолжало заполняться и было только
делом времени, чтобы власти опять нанесли ему удар. Возможно,
на этот раз они могли бы сказать, что Столяров был
фанатиком, который провозглашал Христа Спасителем, мешая
членам церкви строить светлое будущее советской России..
Государство действительно строило что-то в России. Но то,
что оно строило, было скорее тюрьмами и лагерями.
Функционеры партии рассчитывали на то, что в преддверии
полного коммунизма все верующие, которые упорно не
отказывались от Бога, будут отправлены в концлагеря.
Но Сам Бог ожидал Своего времени, испытывая Своих
людей в огненной печи и наблюдая, как на это реагируют
христиане. Молились ли они? Посещали ли они своих братьев
в тюрьмах? Поддерживали ли они материально заключённых
и их семьи? Да будет благодарность Богу, Его народ
действительно делал это в каждом уголке мира.
Один из работников в Божьем царстве посетил некоторых
родственников в другой части страны, и позже рассказывал
Петру: в Западной России этот посетитель встретил человека,
который ушёл в подполье после того, как был руководителем
регистрированной общины баптистов. Мужчина около сорока
лет там обратился к Богу. Его жена не была верующей до
того, как он уверовал. Церковь искренне радовалась этому
обращению, потому что они долго молились о муже своей
сестры во Христе. Новообращённый был быстро крещён и
принят в общину. Он оказался очень активным членом церкви.
Через два года руководитель общины выбрал его своим
помощником. Теперь они вдвоём были заняты трудом Божьим.
Руководитель общины был скромный, верный христианин.
Он просто пропускал мимо ушей инструкции, которые
приходили от уполномоченного по культам и от Всесоюзного
Совета евангельских христиан-баптистов. Каким-то образом
он избежал контролирующего влияния КГБ.
Однажды вечером помощник постучал в дверь руководителя
общины. У него было безотлагательное дело для обсуждения.
- Вы знаете, брат, - начал он, - я работаю на КГБ. И моя
работа состоит в том, чтобы запятнать вашу чистоту. Но в
церкви вас псе так сильно любят, что ничего нельзя сделать с
моральной стороны, чтобы повредить вам. По этой причине
мне было приказано устроить вам автомобильную катастрофу
Она должна случиться через несколько дней. Но так как вы
такой искренний христианин, мне жаль вас.Вы такой честный
и дружелюбный ко всем людям, и ко мне тоже, что я просто
не смогу это сделать. Я умоляю вас исчезнуть из города в ЭТУ
же ночь! Мне приказано проследить, чтобы вы были
ликвидированы в назначенный день. Если вы оставите город,
мой шеф не сможет ничего сделать ни вам, ни мне. Я объясню,
что пастырь оставил своё стадо. Как-нибудь всё уладится.
Уезжайте!
В эту же самую ночь руководитель общины поездом уехал
из города.
- Как зовут этого помощника? - спросил Пётр у рассказчика.-
Это всё звучит как новелла?
- Я дал слово, что никому не скажу его фамилии. А зовут
его Игорь.
- Игорь! А его жену зовут Лена Сил?
- Как ты догадался об этом? - удивлённо спросил мужчина.
- Вы знаете, что всё это значит? Я бы не поверил вам, если
бы имя было другое, а не то, что я упомянул. Лена Сил...
Нам нужно поехать туда и всё предать гласности!
- Не так быстро! - Мужчина попытался успокоить Петра. -
Чего ты хочешь этим добиться? Никто не поверит тебе! Они
объявят тебя клеветником. Тебе организуют несчастный
случай, чтобы опять воцарились мир и покой.
Бедная Лена? Если бы она знала, какой у неё муж, смогла
бы она это перенести? Позже этот человек стал руководителем
общины. Какую тайную работу он всё ещё выполнял,
Лена не знала.



СЛОВО ЛИКОВАНИЯ

После второго ареста Пётр около четырёх месяцев ожидая
суда, содержался в изоляторе КГБ. Потом его отвезли в
городскую тюрьму и поместили в одну из многих камер
первого камерного блока. Когда он вошёл, тяжёлый зловонный
воздух пахнул на него. Камера была маленькой.
Вместо обычной вместимости - шесть человек - в камере было
уже четырнадцать. Тюрьма была переполнена заключёнными.
Человеческую массу, которая попала в тюрьмы, просто не
успевали быстро переработать, чтобы уменьшить перегруженность.
В лагерях были сооружены трёхэтажные нары,
чтобы справиться с потоком заключённых.Причиной всему
этому была кампания против хулиганства. Чтобы разгрузить
тюрьмы и лагеря, заключённые, осуждённые на два или три
года, были отправлены отбывать свои сроки на стройках,
преимущественно в химической промышленности.
Войдя в камеру, Пётр со всеми поздоровался и представился
верующим, чья преступная вина заключалась в том,
что он был руководителем христианской молодёжной группы.
Вскоре обнаружилось, что, не считая одного видавшего
виды негодяя, все были новыми, попавшими в тюрьму по
чистой случайности. Пётр мог только покачать головой в
удивлении. Отбывая свой первый срок, он познакомился с
некоторыми профессиональными преступниками. А эти
заключённые были простыми парнями. Например, однажды
ночью молодой человек помочился на улице. Три года
усиленного режима! Он плакал от того, что стал предметом
насмешек в камере. Жизнь вдруг стала тяжёлой и для
десятиклассника, который бросал камни в воробьёв, а попал в
окно соседу. Три года общего режима. Другие заключённые
оказались в тюрьме по таким же смехотворным обвинениям.
Здесь они быстро научились курить гашиш, варить чифир,
играть в карты. По освобождении они будут полностью
обученными и квалифицированными преступниками. Пётр
рассказал своим сокамерникам, как другие хулиганы били
окна верующим. Но никто никогда не слышал, чтобы кто-то
был наказан за это.
- Ну, это другое дело, - согласился ученик, бросавший
камни в воробьёв. - Даже в школе нас подбадривали показать
этим верующим разок-другой - разбить окна или побить
молодёжь, которая зачастила на собрания баптистов. А на
меня соседка наскочила и потащила в милицию, потому что я
попал в её окно. Моя соседка работала нотариусом и её
милиция хорошо знала.
Всё это вновь и вновь приходило в голову Петра на протяжении
многих ночей. Он был также озабочен прогрессом расследования
его собственного дела. Прокурор предъявил ему и его
друзьям обвинение в проведении собраний на окраинах города с
молодыми христианами с целью пения, молитвы и изучения
Библии. Это считалось КГБ "антисоциальным поведением".
- Что невесел, приятель? - спросил у Петра, демонстрируя
свою озабоченность, один закоренелый преступник.
Пётр ответил ему:
- Ты знаешь, я вот наблюдаю, как ты поглощаешь книгу за
книгой, тогда как я должен обходиться без моей Библии.
Если бы она была у меня!
- Библия? Ага, я знаю. Мне бабушка из неё читала много
лет назад. Завтра начинается мой суд. Возможно, он продлится
дней десять. Мы сможем за это время достать тебе Библию.
Дай мне свой домашний адрес. Сестра сможет сходить туда и
принести Библию на второй день суда.
- Ну как ты сделаешь это? Тебя же обыщут!
- Не беспокойся! Я совершил 150 краж и не был пойман ни
на одной из них. Я действительно выворачивался наизнанку. С
таким опытом я, конечно же, смогу пронести для тебя
маленькую Библию!
Пётр сомневался, но, в конце концов, дал ему адрес своего
друга.
На следующий вечер Пётр получил первый радующий
ответ. Сначала охранник не разрешал вору встретиться со
своей сестрой. Она вынуждена была сунуть ему в карман
полусотенную купюру. После этого вор передал ей адрес и
просьбу.
- Завтра вечером ты получишь свою маленькую Библию, -
сказал он Петру.
На следующий вечер, едва охранник закрыл за ним дверь,
вор торжественно объявил:
- Ур-ра! Вот твоя Библия!
Пётр обнял вора и попросил его рассказать, как это
удалось.
- Моя сестричка вынуждена была опять дать деньги
охраннику. Тогда он разрешил ей передать мне эту вещь. Но
когда меня привели в здание тюрьмы, начальник прошёл мимо
меня и приказал охраннику обыскать меня всего до кожи! Он
что-то учуял! Ну, я вошёл в кабинет для обыска и начал
снимать одежду. Я всё время размышлял, что же мне делать с
Библией. И когда охранник на мгновение отвернулся, я сунул
Библию в карман его пальто! Он просмотрел всё моё тряпьё,
заглянул в рот и уши, потом приказал опять одеться. Они
явно хотели найти у меня гашиш. Потом охранник указал мне
на дверь. Я чуть не воскликнул: "Стоп! Моя Библия!" Но
сдержался и двумя пальцами вытащил её из кармана
охранника и положил в свой. И теперь ты имеешь свою
Библию! Береги её. Ведь она стоила моей сестре сто рублей!
Библия, которая была доставлена контрабандой, была
Евангелием от Иоанна с учебным планом. Позже Пётр подарил
эту часть Библии пятидесятникам, которые ещё оставались в
лагере. Они должны были оставить её следующим верующим.
Но искушение было слишком велико. Они вынесли контрабандой
Евангелие с собой, когда оставляли тюрьму и подарили
её группе молодых христиан, у которых вообще не было
Библии.
Маленькую книжечку Петра прятали во многих-многих
местах! В наволочках подушек, в матрацах, на полках инвалидов,
в столе начальника отряда, в холодной золе из печи. И
однажды даже в кармане пьяного начальника отряда! Это
случилось во время общего "шмона". Друзья по тюрьме
спасали его маленькое сокровище, когда майор вопил
непристойности. Майор не запомнит этот случай, но он
запомнит тот день, когда заключённые сунули в его карман
гашиш. Он неожиданно появился на рабочем месте, чтобы дать
выход своему гневу на жену, потратившую его недельную
заначку, на которую он покупал водку. В бараке заключённые
опускали трёхрублёвые бумажки в правый карман майора,
потому что никто из них не хотел угодить в карцер.
В левый карман они регулярно клали гашиш, игральные
карты, и даже однажды морфий. Майор выносил эти
сокровища из рабочей зоны в зону бараков, где его встречал
"приёмный комитет". Два или три заключённых занимали его
беседой, пока другие мастерски освобождали его левый
карман от содержимого. Майор прекрасно знал, что за
хранение денег каждого заключённого ждало наказание.
Он также знал, что деньги нужны заключённым для
покупки сахара, который продавался в три раза дороже
обычной цены. Таким путём заключённые могли иногда
подсладить свой чай. И майору было выгодно не замечать, что
у заключённых есть деньги. Ведь и ему перепадало.
Позже Пётр спросил бывшего вора, который, между
прочим, стал верующим в лагере, чувствовал ли он себя
виновным в том, что принёс в лагерь Библию контрабандой.
- О чём ты говоришь, брат? Это был, возможно, единственный
хороший поступок, который я когда-нибудь совершил!
Он заставил меня задуматься о Боге, и вообще, не приобрёл
ли я то, в чём нуждался, и не обратился ли я к Богу?
Слава Богу за это!



АВТОРСКИЙ ЭПИЛОГ.

Эта книга также имеет свою историю. Три раза её
пришлось переписывать заново. С 1960 года я собирал
материалы о жизни христиан в СССР. Это было довольно
широкомасштабное предприятие. Но во время моего первого
заключения мои родственники были вынуждены сжечь все
материалы ради своей безопасности.
После освобождения из-под ареста я сразу же начал
собирать материалы во второй раз. Мои встречи с лесником, с
Дашей Лукиной и многими другими верующими дали мне
такую возможность. Но в мае 1966 года обыск в моём доме
привёл к моему второму аресту и тюремному заключению. Это
значило, что во второй раз все записи, которые я собрал, были
потеряны, частично из-за конфискации, а частично из-за
предварительного уничтожения бумаг моими родственниками.
Мои лагерные дневники с 1962 по 1965 год исчезли. Мне
потребовалось много времени после заключения (до 1970 года),
чтобы справиться с этим ударом.
Сразу после второго освобождения я начал в третий раз
собирать воспоминания десятков христиан. Но в январе 1971
года я перенёс ещё один удар. Почти всё собранное было
украдено из моего дома. То малое, что осталось и что я смог
восстановить в моей памяти, можно было собрать лишь только
после моей отправки за пределы любимой Российской родины.
Только таким путём я смог спасти материалы и предоставить
христианам на Западе.
Но почему судьба тех, кто исповедует Христа в России, так
близка моему сердцу?
Из моего собственного горького опыта, близко наблюдая
за всем, что происходило вокруг меня с самого детства, я
приобрёл уверенность в том, что советскую молодёжь, прежде
чем направить на искание истины и спасения в доброй вести
Иисуса Христа, сначала надо подвергнуться эмоционально-разрушительным
переживаниям. Такие переживания случаются,
когда великий антагонист Бога пытается помешать или
разрушить духовную жизнь страны. Моим горячим желанием
стало всё же разузнать оружие и цели великого антагониста.
Я занял себя этим несколько лет. И когда картина начала
принимать форму конспекта, возник насущный вопрос: как
наше христианское население в целом противостоит этому
зловещему нападению?
Я был вскоре разочарован тем, что произошло в больших
церквях. Они охотно стали марионетками, готовыми танцевать
для антагониста. Они дали ему видные, обращающие на себя
внимание, обещания. <Я искал других христиан, тех, для кого
смерть Иисуса Христа была бы приобретением.
Постепенно они появились в поле моего зрения. Когда
действия общин, не желающих идти на компромисс с врагом,
начали отпугивать верующих в нескольких деноминациях, и
когда стало ясно, где сотрудничество с врагом будет проводиться,
тогда тайные встречи начались в группах баптистов,
реформированных адвентистов, умеренных пятидесятников,
членов Истинной православной церкви, менонитов и других.
Антагонист быстро смекнул, что происходит. Не удивительно,
что мои письменные свидетельства о внедрении КГБ в
общины и о попытках смутить верных детей Божьих, повергло
врага почти в сумасшествие от ярости. Поэтому он наносил
удары кому попало и где попало. Он предпочитал уничтожать
своих оппонентов морально. Итак, слухи и клевета начали
кружить вокруг меня. Но результаты были, наверное,
неудовлетворительными. Поэтому в 1966 году антагонист
изменил свою тактику и угрожал ликвидировать меня. Это
то, что было сделано с Хмарой и позже с Ваней Моисеевым,
солдатом-христианином, замученным за веру.
В 1971 году врагу удалось нанести удар по моему существованию.
Он конфисковал почти весь материал, который я
собрал. Это были воспоминания десятков христиан в России.
Угрозы, провокации и обвинения продолжались. Тень врага
висела надо мной до самого дня моего отъезда на Запад. Он
никогда не отказывался ни от каких средств уничтожения
людей, которые полностью решились служить Богу. Даже
сегодня он работает с сатанинским могуществом и угрожает
поглотить всё человечество, царствовать над народами всего
мира.
Это ужасно, даже трагично, быть вынужденные действовать
как орудие этого врага. Но только ли враг ответственен
за смерть Трауба? Не были ли те. которые поверили ложному
заявлению, что пастор спал со своей дочерью, их собственный
пастор, который перенёс так много за веру, также виновны в
его страдании, вместе с многими другими?
А как судить о тех, кто говорит: "А какое моё дело, что они
забирают детей у пятидесятников или лютеран, адвентистов
или баптистов?" Не делают ли они работу антагониста в
общине Иисуса?
А вот тётя Катя встретила врага твёрдо лицом к лицу и во
всеоружии. А за кого рисковал адвентист своим телом и
душой? За баптиста? Нет, за братьев во Христе!
Некоторые из записей, такие как свидетельство мученичества
двух менонитов-проповедников, которые умерли в
северной части России в конце 1950 года, нельзя было
восстановить по памяти. Но имена всех верных христиан,
которые были замучены до смерти, вошли в Божью книгу
жизни. Жертвы, вызванные советскими репрессиями, записаны
также в архивах КГБ. Да, ненасытный антагонист также ведёт
свою книгу. Кто запланирован быть следующей жертвой?
Я узнал из первых рук, фактически, от дальнего родственника,
который принадлежит к Коммунистической партии, что
видный член ЦК КПСС заявил в своей речи:
"Коммунисты стали так же пассивны, как западные христиане.
Поэтому, несмотря на все преследования, христиане нашли
благодатную почву в России. Мы, в свою очередь, нашли
самые благоприятные условия для нашей работы на Западе".
Свидетельство, данное на этих страницах, подтверждает
истину заявления о благоприятной почве для Христовой
работы в бывшем Советском Союзе. Мы, христиане, встречались
с этим тогда, когда были свободны и тогда, когда были в
тюрьме. Наш Господь нуждается также в Своих работниках в
тюрьмах в лагерях. Многие христиане доказали, что они
готовы к этому труду. Они прошли свой путь до конца и
испытали Его любовь как свою награду.
Мы не супер-христиане. Мы не герои. Мы просто ученики,
пытающиеся подражать Христу - поддерживаемые Его благодатью,
вскормленные ею, согретые ею и ведомые ею к нашей
конечной цели.

...пред Богом и Господом нашим Иисусом Христом, Который будет судить живых и мертвых в явление Его и Царствие Его..(2Тим.4:1)

Ответить

Вернуться в «Книги»